В музей, конечно. Зачем же на руки! Добыча, да, его. Но он ведь ее — для музея. Пусть будет. Пусть смотрят.
Профессор Исии Сиро капсулу и доставил. Самолично. Прибыл на глайдере. Не кланялся и не улыбался, не кланялся и не улыбался, не кланялся и не улыбался. И эти японцы еще что-то говорят о незыблемости ритуалов!
По случаю пополнения экспозиции Стрелок тоже прибыл, тоже на глайдере.
Они пересеклись на каких-то пять-шесть секунд, на крыше Музея, на взлетно-посадочном круге. Стрелок прибыл, а профессор, знаете ли, как раз убывает. Не поклонился и не улыбнулся.
И Аматэрасу с ним, с профессором, в конце концов! Вольному воля! Экспонат-то хоть привез? Или так, погулять вышел?
Ага, привез. Вот он.
И чудненько! Пусть будет. Пусть смотрят.
Посетители музея, пра-ашу!
То-то и оно. Проси, не проси — с тех самых пор Стрелок стал чуть ли не единственным посетителем. И то от случая к случаю — по случаю. Например, как сегодня, как здесь и сейчас. Вековину стажа отметить — всем случаем случай! Не так ли? Один, совсем один. То-то и оно.
Нет, не один! Кто-то (некто?) пнул его под коленки — мягко, типа «соизвольте подвинуться, за вами не видно». Ох, Вагнер, Вагнер! В смысле — Рихард. В смысле — «Риенци».
Заглушил все посторонние звуки, заглушил. Эдак на Гиганде (на Сауле, на Гарроте, на Леониде, на Тагоре) увлечешься кристаллофонами, заслушаешься и — ку-ку. Но здесь и сейчас опасаться нечего. Возрадоваться разве! Не один он, не один. Еще посетитель!
Стрелок сдернул серьги кристаллофонов, одновременно оборачиваясь и подвигаясь в сторону: пожалуйста-пожалуйста, пардон, что помешал.
Тьфу! Массаракш! Никакой не посетитель. Кибер-уборщик. Чистота залог чего-то там. И верно. Без кибера-уборщика тут заросло бы все… по самое некуда.
— Пшел вон! Кыш! — пронзительной фистулой отогнал Стрелок.
Кибер порскнул было за угол, в Зало.
— И оттуда пшел! Кыш! Понял, нет?!
Еще не хватало! Последняя точка маршрута! Зало! И там — вдруг кибер-уборщик! Помимо того, что (кто?) там пребывает с тех пор, как ушел… навсегда. Нет уж! Зало на то и Зало — там надлежит быть одному, с самим собой… и с тем, что (кто?) пребывает в Зало с тех пор, как…
Кибер виноватой трусцой по широкой дуге обогнул Стрелка и скрылся в коридорных дебрях. Чувство вины — оно киберам присуще? Или как?
Стрелку, например, присуще. Но здесь и сейчас он его не ощущал. Там и тогда — тоже. И вообще… За что?! За что, массаракш и массаракш!!!
Опять риторика. Но без нее в Зало — никак.
Янтариновое круглое Зало.
И в центре янтариновый же, высокий, в рост человека, постамент.
И на постаменте… мнэ-э… трофеем не назвать, экспонатом тоже…
Голова престарелого Гуру.
Не скульптура, не муляж.
Именно голова именно престарелого именно Гуру.
Последняя воля, затихающим шепотом озвученная в Краславской клинике: тело сжечь и пепел развеять над Тагорой, а голову… голову поместить в Музей… нет, не в бакинский, не в токийский, не в питерский… именно и только в лабрадорский, вот этот вот самый — наряду с остальными… мнэ-э… трофеями?.. экспонатами?..
Возрастной маразм? Дикий каприз? Что сказать-то этим хотел, Гуру?
Ан что хотел, то сказал. У каждого, в конце концов, свой масштаб капризности!
Голову препарировал Спец. Долго думал — как? Не в капсулу же с рассолом ее помещать, в самом-то деле! Не опилками же набивать и раскрашивать, в самом-то деле!
И Спец сделал то, что Спец сделал. И сказал: «Это моя лучшая фильма. И это моя последняя фильма!».
Почему — фильма? Какая-такая фильма? Опять образованность хочут показать, массаракш, массаракш и массаракш!
Но что да, то да. Сработано на века!
И в очередной «четвертушке» скорбный Наш в куртке из шкуры алайца-боевика торжественно- траурным тоном так и заявил: «Сработано на века!». И предложил присвоить Музею имя престарелого Гуру, а… мнэ-э… экспонат считать своеобразным… мнэ-э… бюстом, памятником, если угодно. Чтобы помнили! Ныне, и присно, и вовеки веков, ура!
И всеобщим голосованием предложение Нашего приняли на ура. (Обширная аудитория у Нашего-таки, обширная!) Ныне, и присно, и вовеки веков…
Что ж, век миновал. Аккурат миновал. Я знаю, век уж мой измерен, но чтоб продлилась жизнь моя…
Стрелок остановился строго напротив. Получилось — глаза в глаза.
«Ну и?» — сардонически вопросил Стрелок, мысленно, разумеется. — «Доказал? И что? И кому?.. И- иех-х, Гуру ты Гуру! А глаза добрые-добрые!»
Потом отступил на шаг и все-таки отдал должное — вытянулся в струнку, щелкнул каблуками, отсалютовал коротким жестом — указательный палец резко к виску, и резко же вниз, руки по швам. Гуру есть Гуру. (Но все-таки! За что?!!) Да, отсалютовал. Сказано, отсалютовал! Не повертел пальцем у виска, а резко поднес, и резко вниз. Отсалютовал, ну!
Зало — в церемонном молчании. Весьма кстати кибер-уборщик спровоцировал Стрелка на сдергивание кристаллофонов с ушей. Вагнер здесь неуместен. Покойник не любил Вагнера. О вкусах не спорят. Впрочем, и какая-либо иная музыка здесь неуместна. Сказано: Зало — в церемонном молчании.
Н-ну… Спасибо этому дому, пойдем к другому. Довольно Стрелок церемонился, пора и честь знать. Домой, домой. Честь пора знать.
Он вышагнул из полусферы (под раковину моллюска) на крышу.
Бр-р! Все еще дождь. И снег. И ветер. И звезд ночной полет.
Хорошо ему там, в янтариновом Зало — тепло и светло. И главное — сухо… Во веки веков.
А тут… Бр-р!
А что?! Чем не идея?! Ха! В свою очередь, выразить аналогичную последнюю волю и — сюда, в то же Зало, на еще один постамент. Строго напротив. Ха! Экспозиция «А теперь сходитесь!».
Он поежился (от пробирающего холода, только от него!) и отменными прыжками заспешил к глайдеру. Не особо следя, наступает на мозаичные буквы или нет. Верить приметам — дурная примета. Ха!
Вот мы и дома. То есть пока в глайдере, но это уже почти дома. Тепло и светло. И главное — сухо…
Поехали?
Нет, чего-то недостает. Чего-то, чего-то, чего-то… Мне чего-то смутно жаль.
Ага! Музычка! Как без нее?!
Он снова подвесил к мочкам ушей кристаллофоны. Вагнера на сегодня предостаточно, пожалуй. Ну тогда… Ну пусть… Да хоть бы кто!
Бетховен? Бетховен так Бетховен. «Аппассионата» так «Аппассионата».
Тирьям-пам-пам, пам-пам! Тириям-тириям-тириям!..
Вперед! И вверх!
Вперед и вверх, а там!.. Вперед и вверх, а там!.. Вперед и вверх, а там!..
Эка, удачно легло на мелодию!
Тирьям-пам-пам, пам-пам! Тирьям-пам-пам, пам-пам! Тирьям-пам-пам!
А позади и внизу — Музей.
Мне сверху видно все, ты так и знай!
Сверху — разрозненные мозаичные буквы на крыше собрались в строгую шеренгу, выстроились:
