Лягушатнику шарили — пусто стало в Лягушатнике. Скоро к Лысой поляне ходить начнем, а кто нас туда пустит, ясно дело, что никто нас не пустит, потому как им самим жрать охота… А жратвы все меньше и меньше, грибы есть невозможно, зверье куда-то бежит. Куда они все бегут-то? Уж не за Чертовы ли скалы они бегут?.. Вранье все это про Скалы и про Лучший лес, понятно, что вранье, безлицые набормотали, а ты, Криворот, и поверил. Кто там был-то в Лучшем лесу, кто ходил-то за Чертовы скалы, понапридумывали всякого, а ты и поверил! А там, может, еще хуже, чем здесь! Как же может быть хуже, хуже-то ведь уже не может быть, сам видишь, куда еще хуже? С Юга Трещины наступают, скоро совсем нас к Скалам прижмут, что делать станем? С голоду вымрем, на Твердых землях жить нельзя, никто там не живет, бегут все оттуда, и звери и насекомые бегут, и деревья там порчеными становятся, на Твердых землях, там даже озер не осталось — все пересохли, как же там жить можно?.. Это безлицые так говорят, парировалось тут же, никто же на Твердые земли не ходил, они говорят, а вы уши и развесили… Как же не ходили, когда ходили, сразу после Освобождения, в первое время, когда Трещины-то появились… Сразу и ходили, молва такая есть. Племя Хребта ушло, еще несколько племен ушли, никто не вернулся, ясно дело, что сгинули они все там, на Твердых землях, и мы здесь скоро перемрем, ясно дело… А вдруг не сгинули они там, Криворот, вдруг они там живут себе припеваючи, ни с кем не воюют, едят до отвала, по лесу не кочуют и над нами дураками смеются? И что ты так прицепился к этим местам, Рябой, не пойму я, и многие не понимают, что ты в них нашел? Житья здесь скоро не будет, а он прицепился, гляди, не сегодня — завтра все за Чертовы скалы уйдут, мы одни останемся… Вовсе и не все, почему же это все-то? Вот и Одноухий, к примеру, тоже никуда не собирается, сидит себе возле озера и со страху не трясется, как ты. Криворот, и чего ты все со страху трясешься? А место у Одноухого знатное, хорошее у него место, рыбы там много… В конце концов разговор переключился на Одноухого.
— Сколько же у него людей-то, у Одноухого? — почесал в затылке Рябой. — Не помню я, сколько у него людей, может, ты, Криворот, вспомнишь?
— Да уж не меньше нашего будет, ясно дело, — сказал Криворот. — У Одноухого сильное племя, это всякий знает, он все Освобождение прошел, так просто с ним не совладать, Рябой. Здоровые у него в племени мужики, ясно дело.
— Знаю я, что здоровые… Мы тоже, небось, воевали, а не на болотах отсиживались, если б мы на болотах отсиживались, то сейчас бы тут не кочевали, мы бы сейчас…
— А что — Одноухий? — встрял Кандид. — Что ты задумал, Рябой?
— Безлицый сказал, будто Одноухий что-то замышляет против нас, — сказал Рябой. — Задумал, одноухая его харя, какую-то гадость!
— Это безлицый сейчас тебе сказал?
— Еще раньше говорил, дня два назад он говорил, а сегодня еще раз сказал. Говорит, очень скоро напасть на нас Одноухий хочет, отряд, говорит, готовит. Внезапно, значит, во как! Знал я, что Одноухому доверять опасно, знал, что когда-нибудь он начнет гадости вытворять! Только мы перехитрим его, я ему лично второе ухо отрежу! Вот еще бы знать, сколько у него людей в отряде. Может, ты, Криворот, вспомнишь: много ли там у него людей-то?
— Сам, небось, напасть на Одноухого хочешь? — спросил Кандид у Рябого.
— Это точно, Умник, — согласился Рябой. — Это самое правильное: напасть на Одноухого самим. Потому как если мы на него не нападем, то он на нас нападет обязательно. А Одноухому на нас нападать совсем нельзя, потому как мы должны напасть раньше и племя его перебить, а территорию его занять. А территория у него хорошая, Умник, это я точно знаю. Бывал я в тех местах, там должно быть много еды, там долго можно жить, хорошо там.
— Я тоже бывал, — заметил Криворот. — Мы ж вместе там ходили, Рябой, забыл никак? Еще когда только начали подруг гнать к Востоку… Вот это были времена! А ты, Умник, разве не помнишь, ты ж с нами тогда был? Или не с нами? А с кем же ты тогда был, если не с нами?
Кандид не ответил, ему в голову вдруг пришла мысль: зачем бы это Одноухому нападать на Рябого и завоевывать его территорию, если на его стоянке так замечательно и вдоволь еды? И еще какое-то смутное сомнение посетило его, но он не смог поначалу определить — какое, а вместо этого спросил Рябого:
— Меня зачем искал?
— Затем и искал, Умник, что нельзя больше тянуть с Одноухим, — ответил Рябой. — Хватит уже с ним тянуть, нельзя это и опасно. Опередить надо этого Одноухого, потому как если мы его не опередим, то он нас опередит обязательно. Мы должны этого Одноухого поставить на место и ухо-то последнее ему оборвать…
— Когда выходим? — поинтересовался Кандид.
— Сегодня на рассвете, — сказал Рябой. — Пока у них никто ничего не понял, мы и выйдем. А вы заранее пойдете, на разведку пойдете, Умник, нельзя нам без разведки к Одноухому соваться. Вчетвером и пойдете. Лохмач, ты, Ворчун и еще кого-нибудь возьмете. Ты, конечно, вояка плохой, Умник, это мы знаем, но ты же у нас Умник… А это дело такое… без тебя нельзя, Умник, никак нельзя, мало ли что случится, сам понимаешь… Разведка — это дело хитрое, без тебя, конечно, тоже можно, но с тобой, Умник, куда лучше. И Криворот тоже так считает. Скажи, Криворот, верно я говорю?
— Это Рябой верно говорит, — согласился Криворот. — Это любой в племени скажет: ты у нас, Умник — голова. Много раз выручал, ясно дело. Странный ты, конечно, как отец твой. Тот странный был, и ты, само собой, такой же… Но уж больно ты полезный, знаешь много всякого, откуда ты только это все знаешь — никак непонятно. Все время я удивляюсь, Умник, откуда ты…
— А ты что, знал моего отца? — перебил его Кандид. — Ты раньше не говорил.
— Немного знал… Только я маленький еще был тогда. Это как раз после Одержания было, ох и времена… Да… И вспомнить-то страшно! А мой отец твоего, Умник, хорошо знал, да. Вместе они тогда, вместе…
Криворот неожиданно умолк, погрузившись в воспоминания, перестал ковырять ножом древесину бревна и уставился куда-то в темноту папоротников. В наступившей тишине было слышно, как они монотонно бормочут, как сопит и вздыхает во сне лес, изредка пронзая тишину глухими утробными трелями, протяжными поскрипываниями, посвистываниями и потрескиваниями. Словно невидимые исполинские чудища переворачивались с боку на бок в промежутках между своими таинственными сновидениями и чмокали, храпели, чавкали и потягивались, хрустя суставами…
— Ну, чего молчишь-то? — спросил Кандида Рябой. — Не молчи давай, скажи, что ты про это думаешь. Умное что-нибудь скажи, раз ты Умник. Может, посоветуешь чего… Ты же умеешь советы советовать, сколько раз советовал, давай не молчи.
— Ты это о чем? — сказал Кандид. — Об Одноухом?
— О нем, конечно, — буркнул Рябой, — чтоб у него второе ухо отвалилось!
— Не нравится мне все это, — вздохнул Кандид. — Не к добру.
— А кому нравится? — воскликнул Рябой. — Мне, что ли, нравится? Или, скажем, Кривороту нравится? Кому, понимаешь, охота с таким племенем связываться? У Одноухого отряд не хуже нашего будет… Или, может, думаешь, Одноухий сам уйдет со своей стоянки? И муравью понятно, что не уйдет! Чует свою силу, одноухая его морда, и никуда не уйдет!
— Одноухий не уйдет, — поддакнул Криворот. — Ежели бы он слабый был, может, и ушел бы. А так — нет. И мужики у него крепкие, и оружие хорошее. Видел я однажды, какое у них оружие… Одни топоры только чего стоят! Научились топоры-то делать, где только рукоедов таких ловят, таких рукоедов не часто встретишь, особенно, в наше время. Хорошего рукоеда словить — это надо постараться, ясно дело. Да еще чтоб челюсти целые попались, не ломаные, такие только у молодых бывают… Из старых-то челюстей плохие топоры получаются, ненадежные получаются топоры. И ножи ненадежные…
С этими словами Криворот поднес к глазам свой нож и стал пристально рассматривать его костяное лезвие.
— А может, попробовать с ними объединиться? — сказал Кандид. — Как раньше…
— С Одноухим объединишься, жди… — фыркнул Рябой. — Что-то ты не то советуешь, Умник. Зачем это ты только такое советуешь? Как же можно с Одноухим объединиться, когда он спит и видит, как нас всех тут перебить и земли наши под себя подобрать! Я его рожу одноухую насквозь вижу! Объединяться можно со слабыми и маленькими, а с сильными никак нельзя объединяться. Вот если его отряд разбить, ослабить… тогда оставшимся никуда не деться — вот сами к нам и придут! Тут мы уже ученые, тут нас не
