много, а к Безымянному озеру не ходил. Может, раньше я и бывал там, так столько времени прошло, там и лес-то изменился, наверное…
— Потому с вами Ворчун и идет, — сказал Рябой. — Он эти места очень хорошо знает, лучше него, наверное, никто не знает. С вами Ворчун пойдет — не заблудитесь, ты только этому Ворчуну много ворчать не давай, а то знаю я его, Ворчуна этого.
— Не люблю я эту Синюю чащу, пропади она к чертям, — сокрушенно сказал Лохмач. — Про нее такая молва ходит, жутко становится!
— Кто ж тебя в Синюю чащу-то просит лезть? — сказал Криворот. — Обойдете ее слева, это самая короткая дорога, нет другой такой дороги. Ежели вам через Орешник топать, то, сколько времени уйдет? Никак не успеть до рассвета, ясно дело. А так, слева Синюю чащу обогнете, а там уже и до озера недалеко, только не лезьте вы в чащу-то, Лохмач, не надо в нее лезть.
— Да хоть слева ее, хоть справа… — проворчал Лохмач. — Все равно боязно, такого про нее наговорили…
— Значит так, — сказал Рябой. — Ты, Лохмач, разбуди Ворчуна с Сухим, и собирайтесь. Поешьте, чуток отдохните, все, что надо, возьмите и выходите. Потому как, если сейчас не выйти, можем опоздать, а это нам ни к чему. Умник, — обратился он к Кандиду, — ты крылатками займешься. Ступай к Кулаку, разбуди его, если этот старый пьяница дрыхнет. Пусть подберет тебе крылаток получше, потолковее. Ну и сам, разумеется, собирайся, а Лохмач за тобой зайдет, как все готовы будут… Все понятно?
— Понятно, — ответил Кандид и поднялся с бревна. — Я пойду, Рябой.
Какая-то непонятная тревога снова овладела им. Но ведь ни Рябому, ни Лохмачу не объяснишь, что такое дурные предчувствия.
Он уже было повернулся, как Рябой тронул его за плечо.
— Ты это, Умник… — замялся он, глядя куда-то в сторону. — Как-то поосторожней там будь… Тебе поберечь себя надо, Умник, ты же понимаешь…
— Война есть война, Рябой, — проговорил Кандид. — Разве можно обещать?
— Да я понимаю… Если с тобой что случится — нам тяжело будет. Нам без твоей головы никак нельзя, Умник. Уж больно много ты всего знаешь. Вы бы хоть пацана завели, Умник, так же нельзя — без пацана… Сейчас не та война, давно бы уж завел. С дочки-то твоей много ли толку будет? А случится что с тобой, или пропадешь, как отец твой, — где мы такого умника возьмем? Кто все будет знать и советы советовать, если ты сына не успеешь завести, а?
— Ладно тебе, Рябой, — сказал Кандид. — Ничего со мной не случится. Все будет хорошо. Я пойду.
— Иди, — вслед ему сказал Рябой, — Удачи, Умник.
Кандид вышел на тропинку и зашагал к хижине Кулака. Какое-то время он еще слышал, как Рябой и Криворот о чем-то спорили, потом голоса их стихли. Возле водяных ям с приманкой что-то тенью метнулось в заросли травы, уронив прутяное заграждение. Кандид присел и стал втыкать колышки на место. Из кустов на него пялились два тускло-желтых глаза. Их обладатель, похоже, и не думал удирать. Это еще кто такой, подумал Кандид. Первый раз вижу… Он поднялся и пошел дальше. Возле самой хижины Кулака, уже взявшись за полог, он вдруг уловил боковым зрением, что рядом кто-то есть. Кандид замер и медленно повернул голову. В десятке метров, неподалеку от детских хижин, в траве стояла какая-то приземистая темная фигура. Неужели безлицый, удивился Кандид, зачем это он здесь? Несколько мгновений он всматривался в неподвижную фигуру, пока не понял, что это совсем не безлицый, а просто причудливо изогнутый побег ползуна, может, корня безлистника, успевшего вырасти за день. Он покачал головой, откинул полог и вошел в хижину.
В хижине неимоверно воняло: воняла закваска, несло из горшков с хмельными настойками разной степени готовности, воняли какие-то коренья, травы, семена, шкурки и еще черт-те что. Все пространство было забито огромным количеством горшков, кожаных мешков и всевозможных вязанок. Старик сидел на одном из тюков и держал в руках маленький горшок с настойкой. Над головой его на стенке хижины плотным комком мерцали светляки.
— Как ты тут дышишь? — удивился Кандид. — Тут же нечем дышать.
— А… это ты, Молчун, там топчешься… — хрипло сказал Кулак. — Я думаю, кто это там топчется, шерсть на носу? Один вот тоже так топтался, топтался, как дали ему коленом под зад, так он больше не топчется и другим топтаться не советует…
Кулак шумно отхлебнул из горшка, выплюнул жука и вытер рот ладонью.
— Я думал, ты спишь, — сказал Кандид и присел на пустой горшок в углу.
— Хочешь настойки, Молчун? — спросил Кулак, чмокая губами. — Вон в том горшке…
— Я не Молчун, Кулак, — сказал Кандид. — Ты опять спутал. Ты, когда пьяный, всегда нас путаешь.
Старик тряхнул космами и пристально посмотрел на Кандида.
— Да-а… — промычал он и икнул. — А как же вас не путать, шерсть на носу, ежели вы похожи?.. Что ты… Умник, что Молчун, отец твой!.. Как два глаза на лице… А чего, Умник, не спишь? Или уже утро? Может, хлебнешь настойки-то, шерсть на носу? Знаешь, я какой рой нашел… что надо! Два дня постояло — и готово!
— Я по делу пришел, Кулак, — сказал Кандид. — Крылатки нужны, на рассвете — в поход. Я сейчас ухожу. Рябой сказал, чтоб ты выбрал посмышленее…
— Где их взять-то таких в наше время! — Кулак сокрушенно взмахнул горшком и облился. — Вот раньше были крылатки, шерсть на носу, одно удовольствие обучать… Во время Освобождения, да и после тоже. А сейчас что? Тьфу!.. Вот ты мне и скажи, Умник, что это происходит, а? Позавчера с бабами на ближние болота ходили за ягодой — так ее же есть невозможно, шерсть на носу! Разве можно такую ягоду есть? Один такую ягоду все ел, ел, пока весь пузырями не покрылся, теперь уж есть ее не может, смотреть на нее не может, и думать-то про ягоду вообще забыл… Мужики сегодня ямы проверяли — ни один ревун не попался, это что же получается, спрашивается? Когда это такое было? Еда совсем не бродит, никогда такого не было, чтоб еда не бродила. Вот скажи, Умник, ты же умный, почему это еда не дображивает? Киснет, шерсть на носу, — и все тут!
— Ты тоже думаешь, что надо уходить за Чертовы скалы? — вдруг спросил его Кандид.
— Да не знаю я… — Кулак снова глотнул из горшка. — За Скалы ли, не за Скалы… какая разница?.. Как Рябой скажет, так и будет. Я уже старый, мое дело — сторона, я все одно ничего не понимаю. За Скалы, так за Скалы… Что, там не жизнь, что ли, за этими Скалами? Поживем, шерсть на носу…
— Так Рябой не хочет за Скалы, Кулак…
— Раз Рябой не хочет, шерсть на носу, стало быть, не надо нам за Скалы!.. Ну их в болото, эти Чертовы скалы! Зачем это нам идти к ним?.. Не видели мы, шерсть на носу, этих Чертовых…
Он запнулся и громко икнул, посидел, набычившись, и снова икнул.
— Я знаешь, о чем жалею, Умник? — сказал Кулак, после некоторого молчания. — Я жалею, Умник, что не ушел тогда с Молчуном, с отцом твоим не ушел…
— Да знаю, знаю, — поспешно сказал Кандид. — Ты мне уже это сто раз говорил.
Опять начинается старая песня, подумал он.
— Почему я с ним не пошел — не пойму… — в очередной раз забормотал Кулак. — Или уже не помню?.. Ведь из деревни вместе мы с Молчуном ушли, это-то я помню. Ушли мы тогда, шерсть на носу, из нашей деревни… я ушел. Молчун ушел, Болтун ушел… Слышишь, Умник, никто больше не пошел с нами, когда мы из деревни уходили. Уж как он, Молчун-то, бегал, всех уговаривал, все про Одержание кричал, про утопленников… Я ведь поначалу не хотел с ним идти, куда это, думал, мне идти-то, а Молчун все равно уговорил! И меня уговорил, шерсть на носу, и Болтуна уговорил, и еще четырех мужиков из Выселок уговорил. Мы же через Выселки, Умник, тогда поперли… прямо к Черным болотам…
— Да не к Черным, — вставил Кандид. — К Чумным болотам мы пошли.
— Как это к Чумным? — засомневался Кулак. — И вовсе даже не к Чумным. Как мы могли пойти к Чумным болотам, когда мы, шерсть на носу, пошли к Черным… Один вот тоже все хотел пойти к Чумным болотам, так взяли его, обе ноги повыдергали, он потом ни к каким болотам ходить уже не смог, ни к Черным не смог, ни к Чумным не смог…
— Ты все перепутал, — сказал Кандид. — А я помню. Мы пошли к Чумным болотам. А Черных болот
