9
Любава, как то за нею и водилось, явилась после машкерада в дом Голицына. Она и не подозревала, что тайна ее уже раскрыта. Беспечная, улеглась она в кровать, не ожидая ничего плохого. Нынче была она, как и всегда, полна упоительных мечтаний. Девушка преспокойно уснула. А в другом конце дома молодой человек не мог уснуть вовсе. Для Любавы любовь ее уже не была открытием, она уверилась в своих чувствах и даже приучилась спокойно засыпать в приятных надеждах на безоблачную будущность. Иван же, только сегодня разобравшись в своих чувствах и едва открыв их для себя, спать не мог. Он думал, сомневался, мечтал и воображал себе самое разное. Наконец, сон сморил и его.
Наутро каждого ждали собственные заботы. Графиня зазывала Любаву на гуляние и сулила блестящие знакомства. Новых знакомств Любава не искала, но внимание к ее персоне все же было ей лестно. К тому же тетка обещала представить ее при дворе. А Любава, несмотря на разные страшные рассказы о нынешнем правлении, о всемогущем и недобром временщике, вовсе ничего не боялась. К тому же графиня, смеясь, умела успокоить всякий страх. Она уверяла, что боятся люди недалекие и те, кто не умеет устроиться в жизни. Она же знает как подойти к делу, чтобы неприятности обошли ее стороной.
«Интересно, что же такое умеет и знает тетушка, что позволяет ей вовсе ничего не бояться?» — размышляла на досуге девушка.
Но никакие дурные мысли не закрадывались в ее голову. Все казалось ей просто и обыкновенно, как оно и бывает в молодые годы.
Иван собирался утром по тем своим таинственным делам, которые никому не доверял, кроме князя. Должны они были идти к господину Лестоку человеку молодому и предприимчивому, ближайшему наперснику цесаревны. Многим рисковал он, простой лекарь, возвысившийся до немалых высот при особе Елизаветы Петровны. Теперь же, когда заговор витал в воздухе, когда даже больная императрица чувствовала занимавшийся пожар, медлить было невозможно.
Да, императрица Анна ненавидела сестрицу свою Елизавету. Дочери двух родных братьев, а сколь причудливо переплелась судьба! Да, старшинство было за Анной, но симпатии все и всегда были за Елизавету. Императрица не могла не знать и не чувствовать этого. Но никогда и ничего не сделала она, чтобы привлечь к себе любовь. Напротив, ей будто доставляло удовольствие сеять вокруг себя страх. Теперь же, почти на смертном своем одре, мечтала она только об одном — о гибели Елизаветы. Как избавиться от ненавистной сестры, от докучливой и опасной ее семье соперницы? И не подозревала даже императрица, что зло ее обернется против нее и против ее семейства. Бедная ее племянница Анна Леопольдовна, бедный наследник Иоанн. Судьба их была уже решена…
Но этому всему еще только предстоит случиться. Теперь же зрел заговор. Пока только в умах, в туманных намеках. Но готовились изменения в общей судьбе страны.
— Скончалась! Ее Императорское Величество скончалась! — графиня заломила руки. — Кто бы мог ожидать такого исхода? — Она зарыдала.
— Тетушка… — пробормотала Любава. — Успокойтесь, Бога ради… — Она с раннего утра была у тетки и сидела в мужском платье, к которому так привыкла за последние дни.
— Но, благодарение небесам, у нас есть еще регент!
— Вы так уповаете на него? — с удивлением произнесла девушка. — Я слышала о нем совсем иное…
— Что? О, свет полон злословия! — воскликнула Агния Петровна. — Но не верь этому, дитя! Он добрейший человек!
«Добрейший? — подумала Любава. — Странно… Только вчера Иван говорил о том, что ближайшего же своего соратника Волынского он, не прошло еще года с того дня, казнил без жалости за одну лишь неосторожность. А несчастные Долгорукие? А прочие, коих сгубил герцог?»
Но говорить ничего этого вслух она не стала. Как знать, что на это ответит тетушка…
— А что еще говорят, тетя? — спросила Любава.
— Ну… — протянула, внезапно перестав рыдать, графиня. — Говорят разное. Что Анна Леопольдовна, конечно, недовольна. Что ей бы стать царицей или хотя бы правительницей при малолетнем императоре… Но сие невозможно! — воскликнула Агния Петровна с совершеннейшей убежденностью. — Ну что из нее за правительница? А принц Антон? Святые угодники!
Сие последнее восклицание было так странно в устах графини, что Любава едва не рассмеялась.
— Конечно, — продолжала Агния, — только герцог способен к управлению столь обширного государства.
— Но его никто не любит, — попробовала возразить Любава.
— О, не любит! Какая новость! А кого у нас любят?
— Говорят, что он везде ставит немцев, а русских отодвигает в сторону…
— И поделом! Немцы люди исполнительные, — сказала графиня, — и отчего бы им не трудиться и не получать награды за свой труд?
— Но это нехорошо, это вызывает неудовольствие…
— Ах, мой друг! Сколько еще вещей в мире вызывают неудовольствие. Что же, от всех отказаться?
Любава рассмеялась:
— Вы всегда так ловко умеете возразить, тетя!
— Да, это верно, — довольно улыбнулась Агния Петровна.
— Ну а как же Долгорукие? Разве их гибель не на его совести?
— Нашла кого жалеть! — возмутилась графиня. — А их делишки каковы были? Поделом вору и мука!
— Зачем вы так, — пробормотала Любава. — Разве они воры?
— Конечно, не более воры, чем иные… Но ты знаешь ли, как они обошлись с врагом своим Меншиковым и его семейством? Уж ничуть не лучше, чем после обошлись с ними.
Девушка вздохнула и не нашлась, что ответить.
— Они сами виноваты. Зачем захотели выше головы прыгнуть? А ведь они, мой друг, — понизила голос Агния Петровна, — хотели власть сильнее царской приобрести! Поначалу эту свою Екатерину в государыни-невесты записали и хотели ей — ей! — трон передать в обход законного царского рода! А какая же она наследница, суди сама, коли даже женою царя не стала, — возмутилась графиня. — А царя Петра II малолетнего кто извел? Не Иван ли Долгорукий? А кондиции, кондиции? — Возмущению Агнии Петровны, казалось, не было предела. — Кто хотел законную императорскую власть ограничить и под свою руку взять?
— Да, нехорошо…
— А с ними и другие… А впрочем, дружочек, поверь мне — заслужили они свое несчастье. Слишком высоко взлетели — оттого и так больно было им падать…
— Не знаю, что и сказать, — произнесла Любава.
— А ничего и не говори, — беспечно отмахнулась графиня. — В жизни всегда так: один губит другого, а потом и сам гибнет от других рук. Вот суди сама: Меншиков сгубил Девиера почем зря. Долгорукие — Меншикова погубили, ну а уж Долгоруких — сама знаешь…
— А герцога, — прошептала Любава, — ведь его тоже можно погубить?
— Можно, — графиня пристально посмотрела на девушку. — Но теперь не время об этом говорить. Теперь он — регент. А далее видно будет. И вот еще что, — она взяла девушку за руку, — не вздумай ни с кем об этом разговаривать. И слова мои никому не передавай: и себя погубишь и меня.
— Хорошо, тетя. Я ни с кем о том говорить не стану, — Любава отвечала вполне серьезно.
Никогда и ни с кем не говорила она о том, что порою рассказывала ей графиня.
— К тому же, милая племянница, — добавила вдруг Агния загадочно, — в наших с тобою интересах процветание его светлости. Вот увидишь, я истину говорю…
— Ну какой же тут может быть мой интерес? — удивилась Любава.
— Ты не знаешь, — усмехнулась графиня, — а я знаю. И очень хорошо знаю! Верь мне. — Она взяла девушку за руку. — Все будет так чудесно, как ты того только сама захочешь! И вот тебе первый знак, —
