министр Милосердия всё-таки потребовал милосердия: изобретатель витаминных галет и сухого супа представил доказательство, что его галеты и супы охотно поедают дети, а не только солдаты. Пустовойт настоял на его освобождении и выдал на расширение его фабрики ассигнования из фондов Акционерной компании Милосердия. Один акт милосердия немного стоил перед сотней кар. Я высказал это самому Пустовойту. У него жалко исказилось лицо.
— Андрей, я делал всё, что мне приказал Гамов.
— Гамов приказал тебе не поддакивать Гонсалесу, а выискивать возможности милосердия. Какое же милосердие — визировать смертные приговоры мелким газетчикам?
Гонсалес уже назначил исполнение приговоров. Но президент Аментола обратился к Гамову с личным посланием. Это было так непредвиденно, что я не поверил, пока не включил стереовизор, — Аментола сам зачитывал своё обращение к диктатору Латании.
Президент Кортезии предложил задержать кары, пока в Латанию не прибудет некий Том Торкин, посол по особым поручениям. Задание Торкина — согласовать с правительством Латании условия освобождения дипломатов, журналистов и прочих известных людей, захваченных на конференции в Клуре.
Гамов созвал Ядро.
— Что значит такое послание? Только забота о сотне людей, среди которых большинство даже не кортезы? Не кроется ли в приезде Торкина прощупывание условий мира? Ваше мнение, Вудворт!
Худое лицо Вудворта выразило отвращение, когда он заговорил о Томе Торкине.
— Если бы Аментола реально задумывался о мире, он не послал бы жирную бестию Тома Торкина. Этот человек для серьёзных переговоров не годится. Торкин приезжает обвести нас вокруг пальца, обдуривание людей — его призвание.
— Исполнение приговоров отложим, — решил Гамов. — Тем более, что новый член Белого суда подал протест на все решения Гонсалеса и Пустовойта.
— Новый член Белого суда? — Ни о каких переменах в судилище мне не докладывали.
— Он прилетел сегодня — и сразу запротестовал. Это ваш старый знакомый, Семипалов, — посол Ширбай Шар. Бар, доложите о своих новостях.
Готлиб Бар вчера вечером получил телеграмму от Кнурки Девятого: король Торбаша согласился внести вступительный взнос в Акционерную компанию Белого суда, деньги везёт его представитель. Шар вылетел на единственном водолёте, имеющемся в Торбаше, он доставит также официальный протест на все приговоры Объединённого суда.
— И вы об этом ничего не знали? — спросил я Вудворта.
— Ни меня, ни Гамова король не информировал.
— Он вёл переговоры со мной, — разъяснил Бар. — Считает членство в Белом суде коммерческим делом, а коммерция — моя область.
— И одновременно мстит мне за те унижения, каким подвергся не так давно его посол, — спокойно добавил Вудворт. — Такие язвительные уколы в духе его величества короля Торбаша.
— Мщение или забывчивость от спешки, но приезд нового члена суда приветствуем, — сказал Гамов. — Ещё на подлёте к нашим границам Ширбай попросил двух аудиенций — у Вудворта и у Семипалова. Исправляет оплошность своего короля.
— Приём послов — дело Вудворта, — заметил я.
— У него к вам личное дело. Прищепа, что у вас?
Прищепа сообщил, что в Кортезии создана Администрация Помощи военнопленным с фондом в несколько миллиардов диданов — рассчитывают на взносы родственников. Спешно готовятся списки лиц, желающих посетить наши лагеря, первая партия уже готова, одни женщины.
— Отлично, — сказал Гамов. — Ещё новости?
— Одна заслуживает внимания. Среди военнопленных обнаружены обманы. С полсотни из страха наказания прикинулись другими людьми. Среди них две женщины, объявившие себя медсёстрами: Луиза Путрамент, дочь президента Нордага, и Жанна Торкин, падчерица того Тома Торкина, что летит к нам эмиссаром Аментолы. Жанна захвачена на конференции.
— Путрамент и Торкин знают, что их дочери у нас?
— Должны знать. Но живые или мёртвые — вряд ли им известно. Я велел тайно перевести обеих пленниц в Адан.
13
Ширбай Шар так радостно осклабился во всю губастую пасть, словно приветствовал дорогого друга.
— Рад! Безмерно рад! Подставить шею петле, несколько минут подрыгать ногами в воздухе — и ни одной морщины! Вы выглядите помолодевшим, генерал!
— Успех молодит! — холодно объяснил я. Этого развязного человека, шпиона по призванию и ремеслу, камуфлирующегося под дипломата, надо было осадить. Он портил мне нервы — и ухмылкой, и слишком громким голосом, и непозволительно дружеским обращением. — Вы просили у меня приёма. Слушаю вас, Ширбай Шар.
Дипломатическая натасканность всё же в нём имелась. Он мигом перестроился.
— Собственно говоря, я хочу… Я ведь теперь член Белого суда и могу как-то влиять на его решения…
— Знаю. Но я не член ни Белого, ни Чёрного суда и на их решения не влияю.
Он усмехнулся. Он не был глупцом.
— Думаю, ваше влияние на оба суда гораздо больше моего. Хочу обратиться к вам с просьбой. Но раньше вопрос — ваш сотрудник и мой друг Жан Войтюк не схвачен?
— Мне об этом не докладывали.
— Эта бестия умеет заметать следы. Но прошу не о нём, а о его жене. Анна Курсай исчезла.
— А какое я имею отношение к женщине, которую лишь один раз видел на каком-то приёме?
— Самое прямое, генерал. Анна думает, что Жан погиб. Она вам этого не простит, вам удалось его перехитрить с дьявольской ловкостью… простите, генерал, с блестящим мастерством.
Я не понимал, куда он клонит.
— По-вашему, я должен просить прощения у Анны Курсай? Вашей любовницы, если не ошибаюсь? Вы ведь подарили ей фамильную драгоценность. Мы с пониманием оценили ценность подарка.
Самообладание на миг изменило ему.
— Ничего вы не могли оценить! И понимания не было. Ваша разведка примитивна. Скажите полковнику Прищепе, чтобы он не пребывал в заблуждении: Анна владела бы не одной, а всеми драгоценностями моего рода, если бы была моей любовницей. А вам признаюсь — единственным её даром была пощёчина, когда ей показалось, что я перехожу границы.
— Зачем мне подробности ваших любовных неудач и успехов?
— Повторяю: Анна исчезла! У меня тоже есть разведка, хотя и не столь оснащённая, как у Прищепы. Анна задумала что-то плохое. И если она попадёт в тенёта Прищепы или в тюрьмы Гонсалеса… Будьте к ней снисходительны, генерал! Не все же люди только пешки в политической игре, каким был мой бывший друг, этот умный глупец Войтюк.
Я вглядывался в Ширбая Шара. Он волновался.
— Ширбай, ответьте мне со всей искренностью: вы придумали эту комедию с членством в Белом суде? И убедили короля заплатить солидный взнос за бесполезное участие в Акционерной компании Милосердия, не сказав ему, что единственное ваше желание — приехать в страну любимой женщины, чтобы выручить её из гипотетических неприятностей? Я правильно формулирую ваши тайные намерения, посол короля Кнурки Девятого и член Белого суда Ширбай Шар?
Это был прямой удар в лицо. И Ширбай не только стерпел, но и нанёс ответный удар. И должно было пройти немало времени и отгреметь немало событий, прежде чем я ощутил всю силу его удара. Я
