себя императором, он останется для них в прежнем звании. «Его величество полковник приказывает…» — скажет о нём тогда тот же Варелла.
— Вы верите в реальность того, что вчера показали физики?
И на это он ответил без обычной прямоты:
— Учёные люди… Всякое продемонстрируют… А так чтобы — не очень. С другой стороны, а почему и не быть? Человек на всё способный! В большом деле у него — чёрт на пару с богом… Совместные трудяги… Всюду партнёры — бог да чёрт!
— Чёрт с богом — совместные трудяги? Интересная мысль! Но можно ли доверять оптическим модуляциям наших учёных?
— Проверить бы надо, генерал. Вызвать обоих?
— Сами пойдём к ним.
Теперь я шагал к физикам уверенней, чем вчера, — не останавливался, не заглядывался на парк, не давал ногам передохнуть — упадок сил после воскрешения быстро проходил. И картины неба, свободного от метеопротивоборства, больше не захватывали. Меня томили проблемы, больше приличествующие философскому уму Гамова, чем моему практическому, — реально ли существуют иные миры и реальна ли безграничность царящего в них зла и бесчеловечности? И точно ли мы только боковое ответвление, только отражение, только слабое воспроизводство другого, основного, куда могущественней и преступней, мира?
Оба физика так растерялись, словно мы явились арестовывать их.
— Успокойтесь, — сказал я. — Вы не виноваты, что миры во всех вселенных полны злодейства. Но я ещё не убеждён, что иномир реально существует. Продемонстрируйте его снова — и не ужасные войны, а мирную жизнь, если она существует в том мире.
Бертольд Козюра опять уселся за столик с маленьким пультом и вывел на экран картины иного мира. И вскоре я уже не сомневался, что чужой мир — не оптический фокус хронофизика, а реальность во всей своей невероятности.
Хронофизик повторил вчерашний вопрос, верю ли я теперь, что они не безумцы.
— Да, вы не безумцы. Но тайна иномиров, открытая вами, ужасна. В связи с этим несколько вопросов. Первый: вы уверяли, что вы пришелец из того мира, пейзажи которого демонстрировали. Можете это доказать? Вы так похожи на человека… хочу сказать — на человека нашей планеты. Ваша сияющая лысина — не доказательство.
Нет, он не мог точно доказать, что иномирянин. Для всех, знающих его детство, он подкидыш в отрочестве, случайно обнаруженный почти умирающим в пустынной степи и начисто забывший, кто он, кто родители, откуда родом, как его зовут. Даже языка той местности, где его нашли, не знал, что-то лопотал незнакомо и невнятно. Но быстро освоил язык, отлично учился и ещё в университете создал первые хронотрансформаторы, меняющие внутриатомное течение времени. А когда сконструировал большие хронотелескопы, то обнаружил, что, кроме нашей вселенной, существуют вселенные иные, текущие в соседних потоках времени, а некоторые так физически сопряжены с нашей, что можно наблюдать, что в них происходит, и даже устанавливать проходы из одной вселенной в другую. И вот тогда, к своему великому смятению, узнал в первых изображениях сопряжённого с нами мира знакомые пейзажи и зрелища. Вдруг возникли воспоминания детства — и они совпадали с образами на хроноэкране. Он задумался — как же всё-таки очутился в чужом мире? Один ли это случай — только для него — или такие переброски часты? И если неоднократны, то нельзя ли возвратиться на утраченную родину? Открыв, что в сопряжённом мире раскована внутриядерная энергия, он поделился новостью с другом ещё со студенчества, Бертольдом Швурцем. С того дня они работают вместе. Им удалось заинтересовать маршала Комлина. Маршал предвидел, что использование фантастических новшеств из чужого мира гарантирует успех в войне с Кортезией. Полковник Прищепа тоже высоко оценивает их труд.
— Знает ли диктатор о ваших исследованиях?
— Полковник Прищепа ждал удачного времени, чтобы информировать диктатора и вас.
— Значит, Гамов не знает, потому что удачи пока не вижу никакой, а вижу одни ужасы. Запрещать вашу лабораторию не буду, но и не радуюсь тому, что вы в ней открыли.
Воротившись в домик, я набрал код Прищепы. На этот раз он был у себя.
— Павел, я познакомился с хронолабораторией. Я ошеломлён, это единственное пока ясное ощущение. Что нового в мире?
— Скоро прибуду и подробно информирую. Отдыхай, набирайся сил.
Прошла неделя, прежде чем Прищепа приехал.
— Пеано без твоей помощи изнемогает, — порадовал он меня. — Пора вернуться к руководству. Все цели твоей камуфляжной измены достигнуты, передаёт Гамов. Я в этом не полностью уверен и хочу, чтобы ты сам решал, как быть.
— Для этого я должен знать политическую и военную ситуацию.
Ваксель двигался с прежней железной неторопливостью. Вся Флория в его руках, он вступает на землю латанов. Флоры встречают кортезов как освободителей — митинги, музыка, в городах гулянья и танцы… Правда, переметнулись к кортезам не более трети флоров. Но эта треть — молодёжь и все, кому надоело прежнее существование в Латании.
— В общем, все, кто жаждет перемен. Такие имеются в каждом цивилизованном государстве. Что на других фронтах?
Наши бывшие союзники, после разгрома Кондука поутихшие, снова показали клыки. Их армии по- прежнему придвигаются к границам. Готовятся все разом к броску, когда поступит сигнал. Сигнал даст Аментола на конференции в Клуре.
— Что за конференция?
— Сбор всех союзников Кортезии, а также всех наших бывших союзников, которых Кортезия взяла на содержание. Поедут все, кроме Торбаша, — хитрый Кнурка Девятый первый в пекло не полезет. Он торжественно провозгласил, что спор двух гигантов, то есть Кортезии и Латании, решит сам Высший Судия. А когда Судия объявит свою волю на полях сражений, великий грех тогда не присоединиться к тем, кого он назначит в победители.
— Кривоногий карлик-король уже вступил в Акционерные компании Террора и Милосердия?
— Торгуется насчёт вступительного взноса. Предлагает заменить золото сушёными фруктами и вяленой бараниной, этого добра у него навалом. Также и дублёными шубами, у них ведь зимы не бывает, а овец избыток. Готлиб Бар не торопит переговоры.
— Пусть тянет их. Когда конференция в Клуре?
— Через десять дней. И её откроет не президент Клура, а сам Амин Аментола. Основные идеи его речи мне известны. Самовосхваление, обожествление Кортезии, претензии на руководство всем миром. После устранения Бернулли ему легко произносить такие речи. Что передать Гамову?
— Что я возвращусь после речи Аментолы.
— Гамов ожидает, что ты именно так и решишь.
— Почему ты раньше не говорил мне о работе своих физиков?
Павел молчал о физиках потому, что поначалу не очень верил в их серьёзность. У него много секретных учреждений, информировать правительство о каждом невозможно. Но сейчас он склоняется к тому, что эти физики и вправду проникли в тайны мироздания.
— Я поверил, что параллельные миры реально существуют, когда рассматривал их пейзажи на хроноэкране. Физики уверяют, что найденный ими иномир в мироздании основной, а наш лишь его далёкое отражение. Звучит убедительно, когда видишь чудовищные стоэтажные дома или летательные машины в десятки раз крупнее наших. Но какой это грозный и мрачный мир! Уничтожают за какие-то минуты огромные города со всем населением!..
— Мир страшный, ты прав. И далеко опередил нас, так что можно счесть его и основным, а нас побочным. Но, между прочим, до сгущённой воды там не додумались и обеспечивать урожай искусственными циклонами не умеют. Если оба Бертольда найдут выходы в тот мир, мы пошлём туда разведывательную экспедицию. Секретную, конечно.
— Какой-то проход они открыли — один вылетел по нему к нам, другой пытался пройти обратной дорогой, но его вышвырнули назад. И единственный результат — приобрели лысины.
