Сказано — сделано. И Соня, ввиду позднего времени и того, что даже сестра с матерью уже расстались, легла спать.
— Ах, ну что за человек Александр Андреич! Ну объясните мне, отчего ваш племянник таков, будто все ему не мило? Как взглянет, как взглянет!..
— И-и, Анастасия Даниловна! Будто я знаю. Сама дивлюсь… А в детстве такой милый был мальчик! Мы с матерью его все умилялись и говорили, что из него предобрый и преприятнейший человек получится. Душа общества, семьянин, дом будет держать открытый… Как из Геттингена он вернулся, помните?
— Да-да! Такой студентик, и с длинными волосами…
— И не напоминайте! Ну что за мода — эти длинные волосы!
— А после женитьбы его как подменили. Может, не стоило Андрею Платоновичу так на сем настаивать?
— Уж девять лет живут вместе. Что теперь? — госпожа Тургенева, тетушка упомянутого Александра Андреевича, пожала плечами.
— Но, впрочем, брак у них вполне приличный…
— Только жаль, что детишек Бог не дал…
— Да! Может, это бы и остепенило Лидию Ивановну…
— Ну уж про нее мне не говори теперь! — Госпожа Тургенева возмущенно запыхтела. — Где же это видано? Такие-то страсти про нее говорят! Такие сплетни сводят!
— Да и про племянничка вашего заодно…
— Вот это уж неправда! Александр мой не таковский человек, чтобы позволять себе такое неприличие!
— Однако говорят, что он сам до такого допустил. Что за вид у него всегда? Гордец, не подступиться к нему! Может, и она, бедняжка, боится…
— Да чего она боится?! — возмутилась госпожа Тургенева. — Чего? Да вот я вам расскажу…
И далее последовал рассказ о ее племяннике во всех подробностях. Собеседница ее только ахала и охала, предвкушая, как завтра разнесет весть о дурной жене, преукрасив ее своими собственными сентенциями.
Мы же не будем гнаться за сплетнями, а выслушаем правдивую историю от начала до конца.
Об Александре Андреевиче Тургеневе говаривали разное. По большей части его, конечно, недолюбливали. И было отчего. Человек он был замкнутый, или, по крайней мере, держал себя так с людьми малознакомыми, и неприступным оставался в московском свете. О нем говорили, что он «гордец» и «джентльмен», вкладывая в эти слова ту насмешку над «англоманией», которую всегда московские жители выказывали при разговорах о том, как в Петербурге увлечены всем английским. Сказывалось тут соперничество двух столиц. И оттого Александр Андреевич, хотя и был барин старой московской фамилии, вызывал в свете самые разнообразные толки и пересуды.
Действительно, как можно было понять такого человека соседям? Псовой охоты он не держал, крепостные забавы да наливка в обед не привлекали его. Был он весьма сдержан в проявлении чувств и желаний своих, оттого, жена говорила частенько, что он холоден и сух. И даже считала его простоватым, не находя в нем никаких особых черт. Да, при всем своем «джентльменстве» — денди он не был. Но была в нем особая простота в повадке и в костюме, которая иных щеголей от него отваживала, но людей со вкусом, напротив, привлекала. Были и дамы, которые находили его милым, привлекательным и достойным человеком.
Но правды о характере Александра Андреевича и чувствах его, пожалуй, не знал никто. Даже жена его, прожившая с ним под одной крышей девять лет, мало знала своего мужа, да и не старалась узнать, ибо неприступный и гордый вид его был только маской, скрывавшей человека несчастливого и поставившего уже крест на собственной судьбе.
В ту пору ему было тридцать лет, и он ничего не ждал от будущего, хотя ему далеко еще было до старости. Тургенев с некоторым сожалением, но, не подавая вида, вспоминал о тех временах, когда был он молод и учился в университете. Вспоминал о проказах, надеждах и чаяниях молодости, с которыми столь быстро суждено ему было распроститься. Едва вернулся он домой, а было это лет десять тому назад, как батюшка велел ему жениться. Александр Андреевич ослушаться приказания не посмел. К тому же, когда познакомили его с будущей невестой, не нашел он в ней ничего неприятного, а, напротив, увлекся и почти влюбился. Лидии Ивановне Кашиной, невесте его, было в ту пору шестнадцать лет. Ему — двадцать один. Молодые люди вскоре обвенчались и зажили своим домом. Жена его была сиротой. Андрей же Платонович скончался, не прожив и года после свадьбы сына. Александр Андреевич принялся за хозяйствование со всем рвением молодого барина, на которое был способен, и с желанием принести пользу своему поместью. Он не любил балов и светских развлечений еще с ранней молодости и оттого предоставил своей жене, чуть не в одиночестве, развлекаться и блистать в обществе. Поначалу он вывозил ее сам, затем как-то эта обязанность сделалась и вовсе ненужной. Быть может, он не оставил бы жену своим вниманием, если бы любил ее, но к тому времени (а уж прошло года три со дня их свадьбы) обоим супругам стало ясно, что нет у них ни взаимной любви, ни понимания, ни желания быть вместе. И только долг один держит их друг подле друга. Детей у них не было, и супруги постепенно сделались чужими.
Меж тем пришла гроза двенадцатого года. Александр Андреевич вывез жену свою в Петербург, а сам вступил в ополчение. Участвовал он и в отступлении русских войск к Москве, и в сражении при деревне Бородино, где тяжко раненный, чудом спасся. Имел награду — Георгия III степени. Затем участвовал и в заграничном походе и вернулся домой в 1815 году, увенчанный славой, крестами да орденскими лентами, в чине ротмистра и приветствуемый восхищенной родней.
Тем временем супруга его, нимало не беспокоясь, провела в Петербурге все то время, пока он сражался с французами. Воротясь домой, Александр Андреевич не застал жены там, где ожидал увидеть. Пришлось ему ехать в Петербург, чтобы свидеться с ней.
Но встретить ему пришлось не только супругу, но и многочисленных ее поклонников, многие из которых были весьма удачливы в ее обществе.
Александр Андреевич не устраивал сцен, не делал ненужных требований, он лишь приказал жене собираться и увез ее обратно в Москву. Лидия Ивановна весьма оскорбилась таким решением и с тех пор считала отношения с супругом навеки разорванными.
Жили они, как и прежде, в одном доме, но виделись редко. Лидия выезжала, имела собственные знакомства и в свои двадцать пять лет слыла чуть не первой красавицей московских гостиных. Однако присутствие супруга несколько сдерживало ее пыл, и она старалась не нарушать приличий особенно первое время. Теперь же, когда уже третий год она проводила в Москве, а в столицу муж ее везти отказывался, она решила по мере сил отомстить «зловредному» супругу.
Со своей стороны, видя полный крах своих семейных надежд и сознавая, быть может, собственные ошибки, Александр Андреевич полностью погрузился в дела, сожалея лишь о том, что ему пришлось выйти в отставку и нет на нем никакой государственной службы, к которой он имел рвение и способности. Все его силы, таким образом, были направлены на преобразование собственного имения и на умножение состояния.
Но все же, та покойная семейная жизнь, к которой он имел склонность, была ему недоступна. Простые семейные радости, любимая и любящая жена, дети, словом, все, что заложено было в нем природой, вся доброта и любовь его — всему этому не находилось места в его нынешнем положении.
В последнее время в доме Тургеневых дело обстояло следующим образом: муж и жена теперь занимали разные половины дома. Она — на втором этаже, он — на первом. У каждого был свой круг знакомств, дома, которые посещались. Встречались они редко, как правило, только за обедом, да и то не каждый день. Хотя стол Тургеневы держали недурной, как и многие в Москве, но барыня предпочитала обедать в гостях, с радостью посещая знакомых, избегая даже мимолетного затворничества. Александр Андреевич дому своему никогда почти не изменял, предпочитая родные стены любым самым роскошным гостиным.
Так во многом не сходились эти люди, но удивительно было, что со стороны мало кто замечал эти поразительные разногласия. Им, порою, даже и говорить было не о чем. Между тем Лидия почитала себя несчастнейшей из женщин оттого, что муж ее был человеком не светским и не мог окружить ее тем блеском,
