фотоавтомат около хроноустановки зафиксировал туманный силуэт, — возможно, ту самую проклятую руку, ухватившую её за плечо. Она может сличить снимок с виденным. Вот он, глядите, друг Лаура!
Лишь при очень большом или очень болезненном воображении можно было отождествить страшную картину зыбкой костистой руки, хищно потянувшейся к Лауре, с извилистым туманным облачком, повисшим на отлично переданном фоне хроноустановки. Лаура увидела и себя — кусочек правого плеча, волосы, упавшие на шею: сама она тоже вышла отлично. Лаура твёрдо знала, что никогда не страдала душевным расстройством и не брала силой воображения. Сознание отказывалось отождествить увиденную жуткую картину и невыразительную фотографию.
— Больше снимков нет? — спросила она.
— Только один, — ответил Чернов. — Вы так стремительно бросились к стене, что ударили по фотоавтомату и отключили его.
Директор заметил:
— Вы не находите, дорогая Лаура, что изображения призраков, которые я вам показывал, гораздо, так сказать, физичней, чем этот. В смысле вещественности привидения.
— Нахожу, — ответила она. — Даже добавлю: на ваших снимках я видела почти отчётливый целый человеческий скелет. Была, правда, и одна рука, нажимающая на кнопку пускателя, но и она получилась много рельефней, чем в моем случае. Вы, наверное, делаете отсюда вывод, что я чрезмерно преувеличила явившееся мне видение. У страха глаза велики, так?
— В «шестёрке» творится что-то странное, — мягко сказал директор. — Мы предупреждали вас об этом. Но согласитесь…
— Не соглашусь! Мой вывод покажется вам странным, вы, уверена, не ожидаете его от меня. Изощрённая техника, считаете вы, может творить то, что обыденному разуму покажется волшебством и чарами. Я правильно излагаю вашу гипотезу, друг Ростислав? Так вот, я переменила своё отношение к ней. Теперь я иду дальше вас. Теперь я убеждена, что в лаборатории обитают призраки. И что эти призраки связаны с тематикой тех работ, которые вёл Герд Семеняка. И что они сегодня ночью пытались воздействовать на процесс в хроноустановке, чуть не доведя до взрыва генераторов. И что нападение костлявой руки преследовало эту же цель: заставить меня изменить процесс.
Ситуация была отнюдь не смешная, но Матвей Чернов и тут нашёл повод захохотать. Этот человек, вызвавший поначалу чуть не отвращение, начинал Лауре нравиться. Его улыбка, усмешки, ухмылки, его шумный смех развлекали, не нанося обиды.
— Призрак, который пытается участвовать в отнюдь не призрачной научной работе! — воскликнул он. Лаура ответила улыбкой на его насмешку.
Берроуз хмуро сказал:
— В общем, мы склоняемся к одному мнению. Загадка связана с тем, что делал Герд. Но чего он такого натворил, может сказать только он.
Лаура спросила, не пробовали ли связаться с Гердом. На Земле найти любого человека — задача не хитрая, а ротонная сверхсветовая связь обеспечивает быстроту вопросов и ответов. Герда никто не искал. На Урании любой работник имеет право в любое время дать себе отпуск, каждый работает по способностям и собственному хотению. Запрос на Землю показался бы нетактичным. Кроме того, в запросе не было нужды, лаборатория Герда закрыта. И хотя Герд просил не останавливать подачу энергии, а они прекратили её поступление, когда появилось то, что назвали призраками и что, теперь видно, возможно и не призраки, а что-то более серьёзное, — несмотря на такое отступление от просьбы Герда, жизнедеятельность заторможенных биологических растворов была сохранена.
— Теперь надо отыскивать Герда, — сказал Берроуз. — Без его пояснений могут случиться и худшие неожиданности, чем та, в которую вы попали. Прошу вас, Лаура, до разъяснений Герда Семеняки не посещать «шестёрки».
— Я немедленно свяжусь с Латоной, — сказал Чернов. — Там знают, на каком звездолёте Герд улетал на Землю.
Оба ушли. Лаура размышляла. Новые мысли, полонившие её, были так странны, что она не решилась сразу их высказать. Хотя почему странны? — спросила она себя. В научных городках Урании все странно по земным представлениям. Урания специально создана для необычного, опасного прежде всего этим — своей необычностью. То, что не поражает, не ставит в тупик, и не следовало переносить для изучения с Земли на Уранию. Главная опасность всех работ на Урании — именно так объясняют на Земле — в непредсказуемости их результатов. Землю от непредсказуемого стараются обезопасить, здесь, наоборот, предсказывают, что в экспериментах должно получиться непредсказуемое, предвидят непредвидимое. Она будет рассуждать в духе научных исследований на Урании. Она допускает невероятное в качестве естественного. На фантастической планете, названной Уранией, фантастичность — рядовое явление. Что ж, допустим, что здесь и сверхъестественное естественно. Вполне по логике директора Института Экспериментального Атомного Времени: в старину, в неразвитом обществе, вера в чудо свидетельствовала о суеверии, а ныне техническая изощрённость позволяет производить чудеса: волшебство стало рядовой технической операцией. Вот на этом фундаменте надо возвести объяснение. Привидения в шестой лаборатории поселились, это неоспоримо. Стало быть, есть естественные — физические и технические — причины для подобного сверхъестественного явления. Каковы они?
Дальше абстрактных рассуждений о технической естественности неестественного размышление не шло. Раньше надо было выяснить, какова разумная цель в появлении привидения, а уж потом дознаваться, какими техническими приёмами оно порождено. Но на вопросе: для чего? — мысль спотыкалась, как нога о камень.
На столе лежал альбом схем шестой лаборатории. Лаура не раз перелистывала его. На первой странице альбома Герд Семеняка поместил свой портрет. Лаура без особого любопытства глядела на него. Мужчина как мужчина: он не интересовал её. Учёный, бросивший свою лабораторию и трусливо сбежавший с Урании на Землю, не заслуживал внимания. Механизмы, им сконструированные, схемы включений аппаратуры были важней — она равнодушно переворачивала страницу с портретом и шла дальше.
А сейчас Лаура почувствовала, что первая страница с портретом важней всех остальных. Только сегодня она поняла, что, видя, не постигала. Лицо Герда сегодня воспринималось по-новому. Оно не повторяло уже совершившегося знакомства, оно являлось как неожиданное открытие.
Все было в нем таким, как уже много раз виделось, — мужчина средних лет, некрасив, глаза серо- голубые, рот большой, брови густые, лоб невысокий, но широты необычной, а подбородок столь же необычно узок, худощавые, розоватые, как у юноши, щеки. Лаура поворачивала портрет вправо и влево, наклоняла и поднимала вверх и вниз. При каждом движении выражение почти треугольного лица менялось. Все было то же каждой отдельной чертой — и все становилось иным: лицо оживало, по нему как бы бежали гримасы, ни один звук не вырывался из полураскрытого рта, но Герд говорил. Вот глаза его, вдруг вспыхнув, смеются, как-то странно смеются, скорей печально, чем весело. Вот он хмурится, он недоволен собой, только собой, а не чем-то посторонним, это явно. Вот он озадачен, а вот обрадован, а вот ликует, а вот подавлен, смертно, до безнадёжности подавлен…
И чем дальше Лаура изучала лицо Герда в разных поворотах, тем глубже чувствовала: он замечательный человек, этот таинственно исчезнувший из своей лаборатории хронофизик, он очень неоднозначен — способен фанатически увлекаться, буйно радоваться, горько сетовать, безжалостно упрекать себя, искренне, без самолюбования и самообожания, восхищаться собой… И самое главное — он добр, он необычайно добр. Нет, что там этот человек ни сделал, что бы ни принудило его бежать — зла он никому не сумел бы причинить, бежал не для того, чтобы создать затруднение другим. Произошло несчастье — вот отчего он бежал!
Лаура захлопнула альбом, закрыла глаза. Перед ней стоял Герд Семеняка. Он тревожил её. Она, не отдавая себе отчёта, почему, сочувствовала ему, печалилась о его непонятном, угадываемом ею горе. Она хотела встретиться с ним. Она должна с ним встретиться. Здесь или на Земле — все равно.
Не то размышления, не то мечтания Лауры прервало появление директора и его заместителя. Оба выглядели порядком ошарашенными.
— Так скоро? — сказала Лаура. — Видимо, сверхсветовая связь с Землёй работает отлично.
— Связываться с Землёй не пришлось, — ответил Чернов. Директор, по своему обыкновению, только кивал, подтверждая объяснения заместителя. — Мы связались с Латоной. Этого было достаточно.
