Лаура поспешно приподнялась в кресле.
— Герд Семеняка на Латоне? Неужели он не улетел на Землю?
— Герда на Латоне нет. И он не улетал на Землю. Он вообще не появлялся на Латоне. Он не покидал Урании.
Лаура сказала первое, что пришло в голову:
— Но эта его записка вам, Ростислав! Неужели он солгал!
— Камуфляж! — торжественно объявил Чернов. — Вспомните, он признавался в записке, что здорово запутался в своих экспериментах. Очевидно, какие-то катастрофические неудачи. Герд — парень правдивый, но с отчаяния чего не сделаешь. Самолюбие помешало честно признаться в своих провалах, так я это расцениваю.
— Лаура, вы понимаете, что произошло? — сказал Берроуз. — Раз Герд не покидал Урании, то, значит, он здесь притаился. А это означает…
Лаура прервала его. Ситуация внезапно прояснилась.
— Я согласна с вами, друг Ростислав. Это означает, что загадочное привидение шестой лаборатории — сам Герд Семеняка!
6
О том, чтобы Лауре одной работать, теперь не могло быть и речи. Директор довольно робко предложил снова закрыть лабораторию, но заместитель воспротивился. Лаура уже уяснила себе, что Берроуз — высший судья только в научных проблемах, а все, что называется административными делами, решает Матвей Чернов. И хотя при первом знакомстве Чернов намеренно передал решение о возобновлении работ в лаборатории самому директору, это не меняло реального положения: слово Чернова было решающим. Лаура воззвала к Чернову о содействии, и Чернов содействие оказал.
— Вздор — вторично заколачивать помещение! — высказался он. — Герду Семеняке захотелось из не вполне нормального, но живого человека превратить себя в привидение — его личное дело. Он, возможно, почему-то заинтересован, чтобы лаборатория стояла закрытой. А мы — наоборот. Надо наконец раскрыть тайну дома с привидениями. Конечно, Лауру оставлять без помощников опасно. Нападение призрака может повториться, а это отнюдь не призрачная акция. Кого-нибудь найдём для Лауры, хотя это и не просто.
На Урании автоматизация была выше, чем на Земле. Многие лаборатории работали без людей, в них лишь изредка заходили. Академия Наук разрешила пребывание на Урании только специалистам, каждый вёл свою особую тему. В помощники Лауре могли выделить лишь учёного, отказавшегося от собственных экспериментов или решившего совмещать их с заданиями Лауры. Чернову удалось найти такого человека. Питер Юркин, так звали этого человека, интересовался проблемами хронофизики, хотя его прямой специальностью была атомная биология. Он явился к Лауре в гостиницу — добродушный лохматый увалень с носом картошкой, широченными плечами и руками со среднюю лопату каждая: Чернов уверял, что Питер способен своими громадными ручищами проделывать ювелирные работы, а Берроуз добавил, что в его специальной области Юркину нет на Урании равных. Питера увлекла перспектива близкого знакомства с подлинными, а не выдуманными привидениями.
— Я в детстве, друг Лаура, увлекался старинными книгами, а там столько рассказывается о злых и добрых духах, — сказал он медленно гудящим басом. — Вы их знаете, уверен: ведьмы, гномы, рыцари в шлемах, императоры в тогах и сюртуках, президенты в цилиндрах…Никогда не думал, что реально буду общаться с этими потусторонними фигурами!
Лаура могла бы многое возразить против познаний Питера Юркина, смешивавшего историю с демонологией, но ограничилась указаниями на непосредственные задачи своего помощника. Общение с привидениями не входит в круг его научных обязанностей — разве что сами призраки захотят с ним знакомиться. Он будет продолжать исследования Лауры по возбуждению в живой клетке разновременности, вместе с нею, естественно. Что до остального, то будем действовать, как сложится ситуация.
Лаборатория номер шесть бездействовала три дня, пока Лаура оправлялась от потрясения. Она не смогла преодолеть страха, когда вошла в комнату, где к её плечу потянулась зловещая рука скелета, но постаралась не показать Питеру своего состояния. Ему ни страх, ни сомнения не были свойственны. Он с таким удовольствием осматривался, так живо интересовался, на какой высоте в воздухе возникла костлявая рука, куда она двигалась, что намеревалась сделать, как будто расспрашивал о красочном спектакле. Он шагал из комнаты в комнату, заглядывал во все уголки, раскрывал самописцы, проверял настройку автоматов — все здание наполнилось гулом его шагов, звяканьем металлических рычагов и кнопок, громкими возгласами, не менее громкими вопросами. А когда он угомонился, усевшись у хроноустановки, и стал проделывать те командные операции, которые вела раньше сама Лаура, меняя процесс по показаниям приборов, то стало не намного тише — шаги больше не грохотали, но голос звучал столь же громко и столь же часто. Лаура с досадой сказала, что если он хочет пообщаться с призраками, то ему необходимо умерить свою любознательность и поменьше задавать вопросов. Она где-то читала, что привидения смертно боятся шумов, абсолютная тишина, так сказать, питательная среда для призраков.
— Мне очень хотелось бы пожать костлявую руку, явившуюся вам, друг Лаура, — почти прогремел Питер. — Если владелец этой руки нас слышит, пусть он знает, что с удовольствием предвкушаю наше знакомство. Но ещё больше хочу справиться с вашим заданием по разновременности живых клеток, а эта штука немыслима без выспрашивания об особенностях процесса. Должен вам сказать, прекрасная Лаура, что ваша исследовательская тема чертовски интересна, вы выбрали себе превосходный предмет для экспериментов.
Лаура, оставив Питера у хроноустановки, обходила не торопясь одну комнату за другой. В помещении генераторов она задержалась. Несколько дней назад здесь произошёл недопустимый всплеск интенсивности. Почему совершилось такое нарушение режима? Как оно стало возможным? Есть ли связь между форсированием генераторов, невозможным без вмешательства человеческой руки, и той призрачной рукой, что протянулась к её горлу?
Я думаю не о том главном, о чем надо думать, с досадой одёрнула себя Лаура. Вопросы, которые она задаёт себе, продиктованы эмоциями, а не логикой. Надо поставить по-настоящему важные вопросы, найти на них однозначные ответы. Леонид, её бывший муж, с возмущением говорил: «При такой покоряющей женственности, у тебя жёсткий, непереносимо логичный рассудок! Ты способна дать десять очков форы самому безукоризненному компьютеру. Иногда мне кажется, что я живу не с античной богиней, как поначалу воображалось, а с могучей электронно-механической установкой. Поверь, это слишком!»
Лаура улыбнулась, вспоминая мужа. Он был весёлый, талантливый глуповатый парень, её Леонид. Ему можно посочувствовать — ему с ней было нелегко. И хотя он заплакал, расставаясь, радость освобождения от гнёта более сильного ума перекрыла горечь разлуки. Он плакал от потери любви и одновременно испытывал гигантское облегчение от выхода из неволи. Он уверял, что никогда не забудет её, так безжалостно бросившую его, всегда будет искать встречи с ней. Все это были прекрасные, но пустые слова. Она ещё полгода прожила на Земле после развода, он и не пытался хоть по стереовизору поглядеть на неё: о встречах и помина не было, Леонид побаивался встреч. Она не уверена, знает ли даже он, что её уже нет на Земле: она не афишировала отлёт на Уранию, хотя у молодых учёных принято гордиться такой почётной командировкой.
Она присела в соседней комнате, положила перед собой альбом Герда Семеняки. Пусть Питер — он видел её сквозь раскрытую дверь — думает, что она изучает схемы хроноаппаратов. Она снова рассматривала портрет Герда. Ей нужно напрячь все способности своего рассудительного ума, чтобы проникнуть в логику этого по наружности столь обаятельного человека. Вот они, три главных вопроса: что, как, зачем? Найти хотя бы приблизительные ответы на каждый, хотя бы предварительное представление составить о поведении создателя лаборатории номер шесть! Итак — что? Что такое те странные видения, запечатлённые ещё два года назад фотоавтоматами в пустой лаборатории, пропавшие, когда лабораторию отключили от энергопитания, а по приходе Лауры снова возникшие? На этот вопрос она имеет ответ, и с ним согласились и Ростислав Берроуз и Матвей Чернов: привидение — сам Герд Семеняка. Его нет ни на Латоне, ни на Земле, он на Урании, а на Урании его тоже нет в его прежнем телесном облике, стало быть, он превратился в привидение, можно сказать и по-иному: привидение — то, что осталось от Герда. Какой бы ни был ответ, а ответ! Физика протестует, логика не восстаёт.
Теперь второй вопрос — как живой, жизнерадостный, здоровый человек мог реально превратиться в
