опасным, что недостаточно просто написать: Путешествие Бодлеров вверх по Главной Противопожарной Вертикали было столь мрачным и опасным, что недостаточно просто написать: Путешествие Бодлеров вверх по Главной Противопожарной Вертикали было столь мрачным и опасным, что недостаточно просто написать: Путешествие Бодлеров вверх по Главной Противопожарной Вертикали было столь мрачным и опасным, что недостаточно просто написать: Путешествие Бодлеров вверх по Главной Противопожарной Вертикали было столь мрачным и опасным, что недостаточно просто написать: Дорогая сестра, я пошёл на громадный риск, решив спрятать письмо в одной из моих книг, но я уверен, что даже самые меланхоличные и начитанные люди в мире сочтут мой отчёт о жизни трёх несовершеннолетних Бодлеров даже ужаснее, нежели я обещал, и посему эта книга останется стоять на библиотечных полках, совершенно никому не нужная, дожидаясь, когда ты откроешь её и найдёшь это письмо. В качестве дополнительной меры безопасности я включил в книгу предупреждение о том, что остаток главы содержит описание горестного путешествия Бодлеров вверх по Главной Противопожарной Вертикали, поэтому у того, у кого хватит храбрости прочитать подобное описание, вероятно, достанет отваги и на то, чтобы прочитать моё письмо к тебе.
Я наконец узнал, где находится улика, которая меня реабилитирует, что здесь означает «докажет властям, что во всех многочисленных поджогах виновен Граф Олаф, а не я». Предположение, которое ты высказала много лет назад на том пикнике, оправдалось: чайный сервиз — лучшее место, чтобы в случае опасности спрятать какой-нибудь небольшой особо ценный предмет. (Кстати, второе предположение, которое ты высказала на пикнике, — что простая комбинация ломтиков манго, чёрной фасоли и мелко нарезанного сельдерея в сочетании с чёрным перцем, лимонным соком и оливковым маслом может оказаться прекрасной холодной закуской, — тоже оправдалось.)
Сейчас я направляюсь на Главный Перекрёсток Ветров, чтобы продолжить изыскания по делу Бодлеров. Надеюсь также наконец заполучить вышеупомянутую улику. Счастье моё, разумеется, не вернёшь, но можно по крайней мере восстановить доброе имя. От места, где располагался штаб Г. П. В., я поеду прямиком в отель «Развязка». Прибуду я туда… впрочем, указывать дату было бы неразумно, но тебе будет нетрудно вспомнить, когда день рождения Беатрис. Жди меня в отеле. Постарайся снять для нас номер без уродливых штор.
P. S Если заменить нарезанный сельдерей кокосовой стружкой, будет не менее вкусно.
Глава шестая
В тот ранний утренний час, когда старшие Бодлеры искали опору под ногами, взбираясь по Главной Противопожарной Вертикали, — а я от души надеюсь, что читать описание этого пути вы не стали, — младшей Бодлер пришлось искать совершенно другую опору. Долгая холодная ночь на Коварной Горе Солнышку не понравилась. Если вам случалось спать на высочайшей горной вершине в кастрюле под крышкой, вы и сами знаете, как неудобно там лежать — даже в том случае, когда внутри нашлось полотенце, которое можно приспособить вместо одеяла. Всю эту ночь пронизывающие горные ветры задували в крошечные отверстия в крышке, и в кастрюле было настолько холодно, что острые зубы Солнышка так и стучали, больно прикусывая ей губы и производя оглушительный шум, при котором спать было абсолютно невозможно. А когда первые лучи солнца наконец проникли под крышку и воздух в кастрюле согрелся и можно было вздремнуть, Граф Олаф вышел из палатки и сбросил крышку с кастрюли, чтобы отдать Солнышку утренние распоряжения.
— Просыпайся, гроза стоматолога! — закричал он.
Солнышко приоткрыла один усталый глаз и обнаружила, что прямо перед ней находятся ноги негодяя, в частности его левая щиколотка с татуировкой, отчего младшая Бодлер пожалела о том, что вообще открыла глаза. На щиколотке у Олафа было вытатуировано изображение глаза, и Солнышку подумалось, что этот глаз наблюдал за всеми злоключениями Бодлеров — с того страшного дня на Брайни-Бич, когда дети узнали, что их дом сгорел. Время от времени Олаф пытался прятать это изображение от представителей власти, и те не узнавали злодея, поэтому дети сами научились разоблачать его. Несмотря на все его смехотворные обличья, Бодлеры начали замечать изображения глаза и в других местах, например в приёмной злой гипнотизёрши-оптиметриста, на сумочке Эсме Скволор, на стене карнавального фургона и на цепочке, украшавшей шею Мадам Аулу. Казалось даже, будто этот глаз подменил собою глаза родителей Вайолет, Клауса и Солнышка, но вместо того, чтобы оберегать детей и заботиться об их благополучии, глаз бессмысленно пялился на них, словно бы ему не было никакого дела до несчастий сирот и он не мог ничего для них сделать. Приглядевшись, можно было различить скрытые в изображении глаза буквы Г. П. В., и это напомнило Солнышку обо всех страшных тайнах, которые окружали троих детей, и о том, насколько далеки сироты от того, чтобы распутать стянувшие их непостижимые тенёта[8]. Однако прямо с утра трудно думать о тайнах и загадках, особенно когда на тебя кричат, и Солнышко решила всё-таки послушать, что ей говорит похититель.
— Будешь, сиротка, готовить на нас и убирать, — заявил Граф Олаф. — Начнёшь с приготовления завтрака. У нас впереди трудный день, и хороший завтрак придаст мне и моей труппе сил, необходимых для совершения неописуемых злодеяний.
— Плака? — спросила Солнышко, что означало нечто вроде «Как же мне приготовить завтрак на вершине открытой всем ветрам горы?», однако Граф Олаф лишь гнусно ухмыльнулся.
— Плохо, что мозги у тебя меньше зубов, мартышка, — сказал он. — Несёшь всякую ерунду, как всегда.
Солнышко вздохнула, сожалея о том, что на вершине Коварной Горы нет никого, кто понимал бы её слова.
— Перевед, — возразила она, подразумевая «Если вы чего-то не понимаете, это не значит, что это ерунда».
— Ну вот, опять болтаешь, — сказал Олаф и бросил ей ключи от машины. — Доставай из багажника продукты — и вперёд!
Тут Солнышку пришла в голову одна мысль, которая несколько её воодушевила.
— Секреслов, — произнесла она, что на её языке означало «Раз уж вы меня не понимаете, я, само собой, могу говорить всё, что пожелаю, а вам и в голову не придёт, что я имею в виду».
— Надоели мне твои дурацкие высказывания, — бросил Граф Олаф.
— Бруммель, — ответила Солнышко, что означало «Мне представляется, что вам срочно нужна ванна, а одеты вы крайне нелепо».
— Помолчи хоть секунду! — приказал Граф Олаф.
— Корнеплод, — сообщила Солнышко, что означало «вы нехороший, злой человек, который ни капельки не заботится об окружающих».
— Заткнись! — взревел Граф Олаф. — Заткнись и иди готовить!
Солнышко выбралась из кастрюли и встала на ноги, глядя на заснеженную землю, но так, чтобы негодяй не заметил, как она улыбается. Насмешничать нехорошо, но Солнышку показалось, что подшутить над столь злым и гнусным человеком, как Граф Олаф, не так уж и дурно, и пружинистым шагом направилась к автомобилю Графа Олафа. Это выражение здесь означает «неожиданно бодро и весело для человека, оказавшегося в когтях безжалостного негодяя на вершине горы, где было настолько холодно, что даже ближайший водопад промёрз до основания».
Однако стоило Солнышку Бодлер открыть багажник, как улыбка сошла с её лица. В обычных обстоятельствах хранить еду в автомобильном багажнике небезопасно, поскольку некоторые продукты без холодильника портятся. Однако, как обнаружила Солнышко, на Коварной Горе температура упала настолько низко, что продукты, наоборот, замёрзли. Все они были покрыты тонкой корочкой инея, и Солнышку пришлось забраться внутрь и стирать этот иней голыми руками, чтобы разобраться, какой завтрак можно приготовить для труппы Олафа. В багажнике обнаружились богатейшие запасы, которые Олаф украл на
