работать!»
Хотя Паийя и Мохан были приблизительно моего возраста, они вели себя не очень дружелюбно по отношению ко мне, В их головах с детства было заложено, что я — служанка, а не ребенок, с которым можно играть. Они смеялись надо мной, дразнили и толкали.
Каждое утро я должна была приготовить им их школьную форму: серые брюки и юбку, две голубые рубашки, бело-голубые полосатые галстуки и два серых пуловера с вышитой золотистой эмблемой на груди. При этом мне всегда было грустно и завидно. Я отдала бы многое в жизни за то, чтобы тоже ходить в школу. Мне нравился запах тетрадей и книжек, нравились карандаши и цветные фломастеры.
Через два месяца я отважилась спросить у Зиты:
— Когда же и я буду ходить в школу? Вы же обещали, что я тоже буду ходить.
Она утешила меня:
— Мы сначала должны найти школу для тебя, это не так просто. Есть большие списки ожидающих в очереди.
Она никогда не говорила: «Нет, ты не пойдешь в школу, ты нужна нам здесь, в доме». Она всегда говорила одно и то же: «Подожди, еще немножко терпения, скоро, позже…»
Шестеро детей этой семьи ходили в три самые известные и самые дорогие школы в Катманду: в школу «Маленькие ангелы», школу Святого Ксавьера — католическую элитную школу иезуитов и в школу «Лакеи» — очень престижную частную начально-подготовительную школу.
Каждый день я должна была отводить Паийю и Мохана на автобусную остановку. Я ненавидела это занятие, потому что страшно боялась переходить улицу. Для того чтобы добраться до остановки автобуса, нам нужно было пересечь дорогу с очень оживленным движением.
В Катманду почти не существует правил дорожного движения. Никто не обращает внимания на пешеходов, и каждый человек должен сам следить за тем, чтобы не угодить под колеса. Мохан и Паийя привыкли к этому, им не было страшно. Но я зачастую несколько минут стояла на обочине, не решаясь перейти улицу. Каждый раз, когда мне сигналила машина или мопед, я снова бегом возвращалась на край дороги. Иногда перебраться на другую сторону мне помогали чужие люди, а Мохан и Паийя смеялись надо мной.
Когда мы опаздывали, Зита давала мне пятьсот рупий[7], чтобы я отвезла детей в школу на такси. Обычно я высаживала Мохана и Паийю возле школы и на том же такси сразу же возвращалась назад. Но однажды я просто осталась там. Я уселась на каменную ограду рядом с воротами и смотрела, как родители или служанки привозят детей в школу. Некоторые матери прощались со своими детьми, целуя или обнимая их. У меня в деревне так было не принято. Я видела, как мальчики и девочки исчезали в своих классах с тетрадями и книжками под мышкой. Через открытые окна я слышала, как они поют и громко повторяют алфавит: «А, В, С, D…»
Я тихо повторяла: «А, В, С, D…»
— This is a cat[8], — говорил учитель, а дети повторяли:
— This is a cat.
— This is a dog[9], — говорил учитель.
— This is a dog, — повторяли за ним дети.
Я не решалась подойти поближе и заглянуть в окно, потому что боялась, что меня кто-нибудь увидит и прогонит. Но тем не менее у меня появилось такое чувство, что я тоже чуть-чуть в школе. Пусть даже тогда я не поняла ни слова по-английски.
Я видела, как дети выскочили во двор на перемену. Они смеялись и играли. У некоторых с собой были еда и напитки, и только тогда я вспомнила, что еще ничего не ела. У меня урчало в животе, и мне очень хотелось попросить у кого-нибудь из них хоть кусочек. Но я не решилась. И все равно, как завороженная, я сидела тут почти до вечера, пока в четыре часа занятия не закончились. Я подождала Паийю и Мохана у ворот и вместе с ними вернулась обратно на такси. Дети, казалось, не особенно удивились, увидев меня перед школой, но когда я появилась дома, Зита отругала меня:
— Где ты шлялась целый день? Тебя ждет много работы! Кроме того, ты могла потеряться — Катманду очень большой город! Смотри, если тебя еще раз так долго не будет дома, у тебя будут большие неприятности! В следующий раз ты сразу же вернешься на том же такси назад, слышишь?
Я лишь молча кивнула и занялась своей работой на кухне.
Когда дети выполняли свои домашние задания, я иногда подсматривала, заглядывая как можно чаще через их головы. Иногда Паийя давала мне лист бумаги и карандаш. Тогда я пыталась подражать ей и тоже рисовала буквы и цифры, как она. Если у нее было хорошее настроение, она показывала мне, как надо, или исправляла то, что я написала на своем листке. Но как только в комнату заходила ее мать или одна из других женщин, нам приходилось быстро прятать бумагу. Иначе бы меня наказали.
Проходили недели и месяцы. Чем старше и больше я становилась, тем больше работы на меня сваливали. Сами женщины уже совсем ничего не делали по хозяйству, зато мне приходилось делать все: наводить порядок, чистить, мыть посуду, варить еду, стирать белье и ходить за покупками. С пяти утра до десяти или одиннадцати часов ночи.
Хуже всего для меня было ходить за водой. Тогда в Катманду часто были проблемы с водоснабжением, хотя Непал является одной из самых богатых водой стран в мире.
Тем не менее и до сегодняшнего дня водоснабжение в Непале плохое. В квартире был водопровод, но воду регулярно отключали и мне приходилось ходить за водой к ближайшему водокачающему насосу. Иногда мне приходилось ждать несколько часов, а иногда и до позднего вечера, потому что за водой была большая очередь. Этот водокачающий насос находился в четверти часа ходьбы от нашего жилого дома. И каждый раз я тащила домой два полных ведра. И, наверное, не менее ста раз за дорогу я останавливалась и ставила на землю тяжелые ведра. Затем снова шла дальше. Однажды я споткнулась, одно ведро упало на землю, и вся вода вылилась. Я слишком боялась явиться домой только с одним полным ведром и поэтому пошла назад, еще раз выстояв очередь.
Семья Зиты очень плохо обращалась со мной. Молодые женщины часто злились и ругали меня по всяким пустякам. В основном это происходило тогда, когда Зиты не было дома.
Однажды ее невестка застала меня вечером за чтением.
— Немедленно выключи свет, неблагодарная маленькая нахалка! Ты что, думаешь, мы платим за электричество для того, чтобы ты читала? — набросилась она на меня. — Ты — камалари, и чтение — это не для тебя! От этого у тебя будут только всякие глупости в голове!
Прежде чем я успела выключить свет, она выкрутила лампочку, захлопнула дверь и оставила меня и бабушку в темноте.
Но хуже всего было отношение мужчин. Они командовали мной как хотели и наказывали без всякой причины. Особенно несправедливым был брат Зиты. Он бил или толкал меня, если ему что-то не нравилось. Один раз он так сильно ударил меня по лицу, что я упала на пол. Другой раз он обжег мне руку, вылив в припадке ярости на меня горшок с кипятком. Я уже не помню, по какой причине. Помню, что он угрожал мне:
— Не вздумай жаловаться Зите, тогда я тебя отлуплю по-настоящему!
В Непале семьи традиционно живут вместе. В городе они тоже живут вместе, даже если плохо ладят друг с другом. Так требует наша культура. Однако ссоры между Зитой, ее зятем и невесткой становились все сильнее. Как только Зита выходила из дому, другие члены семьи тут же начинали обсуждать ее. То, что я это слышала, их абсолютно не волновало — я же была девочкой-камалари, а не человеком. Когда Зита возвращалась, они делали вид, как будто ничего не случилось. В конце концов, им было выгодно, что за квартиру платил муж Зиты, а она разрешала им жить у нее бесплатно.
И со мной они обращались все хуже и хуже. Мужчины поздно вечером посылали меня в киоск за сигаретами и спиртными напитками. При этом они точно знали, что Зита запретила мне выходить из дому с наступлением темноты, потому что в газетах постоянно писали о девочках, которые исчезали или были изнасилованы на улице. Я очень боялась выходить ночью на улицу, но, тем не менее, мне приходилось бегать туда.
Когда Зита узнала об этом, она отругала меня:
