инструменты, лаки, краски, всевозможные материалы, начиная от бумаги и заканчивая эксклюзивными тканями.
Там же, за старинной китайской ширмой, стояла швейная машинка. Домработница посещала апартаменты Жеки раз в неделю, убирая главным образом студию. В мастерскую Жека пускал ее очень редко, стараясь обходиться собственными силами. Поэтому там царил творческий хаос.
Он переоделся в 'ветхие джинсы и затертую рубаху, в которых обычно делал грязную работу.
Сейчас он собирался удалить остатки 'старого лака, зачистить поверхности, чтобы потом, покрыв столик стапятьюдесятью слоями специального сверхпрозрачного лака, подарить ему новую жизнь. Можно даже сделать инкрустацию из золота или перламутра, но до этого еще далековато. Сначала столик придется полностью разобрать, чтобы тщательно зачистить каждую деталь.
Как только Жека отделил столешницу, он сразу обратил внимание на своеобразную «заплатку» на обратной стороне из дерева более светлого оттенка, постучал по ней костяшками пальцев и присвистнул. В столешнице явно был тайник! Но как же он открывается? Жека внимательно осмотрел внутреннюю поверхность в надежде найти какой-нибудь рычажок или выемку. Ничего. Он провел ладонью по боковой стороне и нащупал шляпку крохотного гвоздика. Подцепив ее ногтем, он, как готовальню, открыл потайной ящичек и извлек оттуда плотный пакет, который был туго перевязан выцветшей тесьмой. Жека присмотрелся к ленточке повнимательнее: похоже на кружево ручной работы, сейчас такое почти не производят. Узелок был несговорчив, и Жека просто перерезал тесьму ножничками. Содержимое пакета высыпалось на пол. На Евгения пахнуло ароматом слежавшихся бумаг. В архивах и книгохранилищах, наверное, такой же запах. Среди газетных вырезок были фотографии, письма и какие-то записки. В некотором раздумье Жека сидел над этой живописной кучкой макулатуры.
В носу защекотало, он громко чихнул, невесомые листочки вздрогнули на полу. Жека ощутил приятную внутреннюю дрожь, предвкушая что-то необычное. Такие эмоции, наверное, испытывает охотничий пес, взявший след лисицы. Свежим номером журнала «Elle Decor», раскрытым посредине, Жека накрыл бумаги на полу, словно опасаясь, что бумажки разбегутся, как букашки по щелям и углам. Он приготовил себе крепкий кофе, сделал пару бутербродов и только потом, устроившись на полу на мягких подушках, уставился на глянцевую обложку журнала. Он оттягивал этот приятный момент, когда вдруг окунется в чужие тайны и станет обладателем бесценных сведений, которые наверняка перевернут его жизнь. Подумав, он взял со стола мобильннк и отключил его, чтобы никто не отвлек его от интересного занятия.
Газетная вырезка была такой древней, что по краям желтая бумага стала ломкой, как пересушенный край тоненького блинчика. Заголовка у статьи не было, но, судя по всему, это были какие-то новости:
«Купец второй гильдии Епончинцев Козьма Полуэктович третьего дня подавился вишневой косточкой из конфитюра, когда ужинал у генеральши Козловой-Ивантеевой, в результате чего почил, не дождавшись кареты скорой помощи. Генеральша, оконфузившись, послала за его супругой, дамой в высшей степени ревнивой а неуравновешенной».
Далее шел абзац, рассказывающий о потерянных векселях и о счастливце, который нашел их, получив щедрое вознаграждение от владельца.
Следующее сообщение впечатлило Жеку, и он перечитал его несколько раз:
«Венчание в Троицкой церкви апреля одиннадцатого дня в два часа пополудни отменяется по причине женитьбы унтер-офицера Леккерна на безродной девице Кустовой без уведомления о том своей невесты мещанки Белгородцевой Анны Петровны. Прием же будет, но уже по случаю пятидесятилетия отца Анны Петровны, Петра Алексеевича».
— Во народ! — вслух сказал Жека. — Даже не стесняются писать о том, что вместо свадьбы дочери на затраченные средства празднуют юбилей несостоявшегося тестя унтер-офицера. Не пропадать же добру!
Он отложил прочитанный листок в сторону, удивляясь, кому понадобилось вырезать и хранить такие перлы публицистики. Жека взял в руки небольшую фотографию, где на фоне нарисованных березок на лавке стояли две девочки, одетые в одинаковые мешковатые платья. Одна была крупнее другой, с тугой косой и упрямым выражением лица.
Другая же напоминала ангелочка: худенькая, с большими глазами и пушистыми колечками светлых волос. Жека присмотрелся повнимательнее ко второй, — он узнал Раису Петровну. На обороте фотографии было написано: 'Рая и Наташа.
1924 г.'. В его памяти тут же всплыли многочасовые рассказы пожилой актрисы о ее детстве и подруге, которую она очень любила.
Они увидели друг друга в ноябре двадцать третьего года в Екатеринбурге, в детском доме. Крепенькая зеленоглазая девочка Наташа и бледная анемичная Раечка. Одна, дочь кулака, расстрелянного вместе с женой, и другая — дочь овдовевшего красного комиссара, погибшего на Урале от белогвардейской пули. Их привезли в детский дом в один день и уложили на одной кровати под тоненьким дырявым одеяльцем. Они ночами жались друг к другу, как маленькие кутята, пытаясь унять дрожь и согреться. Раечке было шесть лет, Наташа была на два года старше. Их не ожесточили классовые разногласия, они были просто маленькими детьми, попавшими в мельничные жернова революционного режима.
Так случилось, что девочки стали неразлучными подружками. Когда другие дети, особенно мальчишки, били Наташу, обзывая ее кулацкой мордой и буржуйкой, тощенькая Раечка кидалась на ее обидчиков с неимоверным остервенением и силой, которую вряд ли можно было ожидать от этого прозрачного ребенка. Наташа была упрямой и замкнутой, она часто в каком-то оцепенении уходила в себя. Раечка же заливалась серебряным колокольчиком. Такие разные, они тянулись друг к другу, пытаясь обрести любовь, которую им никогда больше не получить от своих безвременно ушедших родителей. Они сидели за одной партой, вдумчивая и способная к учебе Наташа подтягивала Раечку, которая была невнимательной вертушкой, больше всего любившей петь и танцевать.
Жека помнил, что Раиса Петровна рассказывала кое-что и о встрече со своей подругой уже здесь в Краснодаре, но подробности забыл.
Отложив фотографию, он решил изучить содержимое розоватого конверта. В нем находилось какое-то письмо. Жека разгладил рукой небольшой листок пожелтевшей бумаги, на котором было выведено витиеватым почерком:
«Милый брат..» Чернила выцвели, было такое впечатление, что на бумагу чем-то капнули. Жека разобрал только «…р» — все, что осталось от имени. Следующие несколько строчек были вполне разборчивы: «…сохрани для меня те немногие дорогие нашему роду вещицы, которые я посылаю тебе. Когда-нибудь внуки наши смогут вспомнить о нас и о роде Игониных». Ниже был расположен рисунок, скорее чертеж. Жека не сразу заметил, что рядом с четкими линиями, выведенными твердой рукой, были нанесены тончайшим пером циферки и стрелочки. Стрелки указывали вверх и вниз.
Жека не верил своим глазам: перед ним лежала самая настоящая карта сокровищ! Еще в детстве он, подобно миллионам девчонок и мальчишек, замирал перед экраном телевизора, следя за невероятными приключениями героев «Бронзовой птицы». Сейчас он чувствовал себя как тогда, десятилетним мальчишкой, которому выпала удача раскрыть интереснейшую тайну.
Он снова посмотрел на рисунок. «Это какой-то путь? Но где его искать?» — ломал голову Жека.
Раздался стук в дверь.
— Жека, ты один? — спросил Сергей и вошел в мастерскую.
— Один, — засмеялся Жека, — мне нравится твоя манера спрашивать разрешение войти, уже сделав это. Ты думал, я провожу свободное время в обществе какой-нибудь дамы?
— А почему бы и нет, — ответил Сергей, усаживаясь на стул верхом и складывая руки на спинке. — Только не рассказывай мне, что женщины тебя интересуют меньше творчества. В твоем возрасте уже поздно менять привычки. Тебе привет от наших новых знакомых.
— Ляли и Клавы? — спросил Жека, расплываясь в улыбке.
— Угадал. Звонили, через пятнадцать минут будут у нас. Что-то придумали.
— У меня тоже есть, чем их удивить, — загадочно произнес Жека. — Вот, посмотри как инженер и вообще, что это за план? Как тебе кажется?
Сергей подъехал на стуле поближе:
— Стрелки показывают направление, — начал он.
