До границы оставалось не более двух километров, когда мы повстречали машину начальника отряда. Александра Николаевича в машине не было. На мой вопрос, где он, полковник ответил:
— Старшина Смолин идет по следу.
Михаил Абрамов
УЧЕНИК НИКИТЫ КАРАЦУПЫ
У Нели было хорошее настроение. И не только оттого, что после долгих холодов и дождей день выдался солнечным, ласковым. Это, конечно, имело значение, но ее радовало другое. Она шла рядом с мужем и без умолку рассказывала ему о своих делах, словно хотела наговориться на целую неделю. У них нередко выпадают такие недели, когда они не только не обмолвятся словом, но просто не видят друг друга. А сегодня Миша после завтрака пошел в парк гулять с Томой. Неля сразу же побежала в кинотеатр и купила билеты на вторую серию «Графа Монте-Кристо». Они идут по центральной улице города. Встречаются люди, приветливо здороваются. Неля горда и счастлива.
Вот и кинотеатр. У подъезда толпа. Вторая серия идет первый день. Неля вытащила из кармана билеты, уточнила места. Но Миша не взглянул на них. Он наклонился к уху и тихо спросил:
— Нет ли поблизости кого-либо из наших знакомых?
— Что, соскучился?
— Хочу подарить билет...
— Ну вот!
Он спокойно посмотрел на жену и мягко попросил:
— Не сердись. Что же делать, если я такой добрый...
Неля улыбнулась шутке. Она поняла все. Мишу нельзя ни упрекать, ни упрашивать. Это было бы бесполезно.
— Хорошо, — сказала Неля, — я подарю твой билет. Жаль, что не посмотришь вторую серию. Ведь ты её ждал.
— Спасибо! — он поцеловал жену в щеку, и она даже не могла уловить, в какую сторону он повернул, когда вышел с площади на улицу.
Он шагал быстро, боясь потерять из виду широкую, почти квадратную спину в черном габардиновом пальто. «Вот он, мой граф Монте-Кристо, — сердился Кублашвили. — Черт бы его побрал, заставил Нелю скучать!»
Квадратная спина скрылась за поворотом. Кублашвили уже знал почти наверняка, куда пойдет человек в габардиновом пальто. В конце липовой аллеи Кублашвили встретился с майором Дудко. Они поздоровались.
— Извини, старшина, — сказал Дудко, — тороплюсь в кино. И жена там ждет.
— Александр Михайлович, часовщик опять появился, — сообщил Кублашвили. — Может, что подскажете?
Дудко остановился. Он глядел на Кублашвили молча и серьезно, соображая, что же ему посоветовать.
— Вот что, — сказал он после раздумья, — ты, старшина, иди в ювелирный, а я пойду в универмаг. Заведем побольше будильников на семнадцать тридцать. Как думаешь, будет он покупать будильники?
— Обязательно будет, — обо всем догадался Кублашвили. — Вместе с золотыми часами наберет и будильников.
— Прах с ним, с этим Монте-Кристо, — рассмеялся майор. — Устроим лучше шутку с живым иностранным графом...
Поезд отходил в семнадцать сорок пять.
Человек с широкой, квадратной спиной был необыкновенно весел и беззаботен. В вагоне он знакомился с соседями, угощал ребятишек и женщин конфетами. На его столике одна бутылка из-под шампанского была уже пустая, вторая опорожнена наполовину. Черное габардиновое пальто висело на плечиках, а его хозяин сидел в элегантном сером костюме. Он взглянул на часы, густым баритоном проговорил:
— Через пятнадцать минут помашем рукой гостеприимному городу!
Прошло еще несколько секунд, и вдруг за обшивкой стенок и потолка вагона резко зазвенели будильники. Пассажиры недоуменно взглянули друг на друга. Один из них сказал:
— Спать не легли, а уже будят. Удивительно...
Человек с квадратной спиной вытер платком лоб. Лицо его мгновенно стало белым, снова покрылось испариной. Служащий таможни подошел к нему и вежливо попросил:
— Будьте любезны, достаньте свои ящики с часами. Чтобы не задерживать поезд, надо поторопиться.
Майор Дудко и старшина Кублашвили стояли здесь же, в вагоне. Человек в сером костюме взглянул на пограничников.
— И Миша здесь, — сокрушенно проговорил он. — Значит, препираться бессмысленно. Миша все знает...
Вскоре после этого эпизода я беседовал с офицерами и сержантами подразделения, в котором служит Кублашвили. И удивительное дело — о чем бы ни говорили они — обязательно советовали написать о его делах и подвигах.
Однако самого старшину не мог увидеть несколько дней. Каждое утро приходил в двухэтажный домик. Мне говорили, что Кублашвили где-то на железнодорожных путях, куда прибывают и откуда отправляются поезда. Я поднялся на виадук. На широком пространстве от вокзала до диспетчерского поста стояли, двигались, лязгали буферами вагоны. На платформах сверкали свеженькой краской «Волги», «Москвичи», комбайны, тракторы, разные станки, высоко поднимались деревянные ящики, контейнеры, отливали матовым блеском рельсы, стальные листы, трубы. Здесь, на пограничной станции, как в фокусе, была видна могучая экономическая сила нашей страны, её торговые связи с другими странами мира.
Мне казалось, что старшину Кублашвили я узнаю сразу же. Грузин — он приметный повсюду: черные глаза, холеные усики, быстрый, легкий в движениях. Такого нетрудно отличить от других.
И опять — в который раз — пришел в двухэтажный домик. Здесь шло совещание офицеров и сержантов. Один из офицеров шепнул:
— Вон стоит Кублашвили. Он после ночной смены, так что сможете с ним поговорить.
Я присмотрелся к пограничнику, стоявшему у окна. Он был небольшого роста, утомленное смуглое лицо было спокойно. Никаких холеных усиков, никакой геройской легендарности. Обыкновенный рабочий человек в темно-синем замасленном комбинезоне, усталый после бессонной, напряженной ночи.
Поздоровавшись, Кублашвили с чуть заметным акцентом сказал:
— Извините, мне необходимо зайти домой умыться и немного поесть.
— Вечер у вас свободный?
— Почему вечер?
— Чтобы отдохнуть.
— Отдохнуть всегда успею, — сказал он. — Вечером может случиться всякое. Приду тотчас же, как поем и умоюсь.
После этого со старшиной Кублашвили мы встречались много раз. Он всегда приходил в штаб в условленное время — минута в минуту. Беседовали в тихой комнате, бродили по улицам города, поднимались в вагоны и на локомотивы поездов, прибывающих в нашу страну из-за границы. Рассказывал он спокойно и сдержанно, как о деле трудном, интересном и очень необходимом здесь, на пограничной станции. Его рассказы я старался записать как можно подробнее и донести их до читателя, считая, что ничего не нужно к ним прибавлять и придумывать.
