Оружие подавалось туго — много ли наработаешь одной рукой? Уцепил ТТ за рукоять, зло махнул рукой — кобура шмякнулась на пол. Он потряс головой, смахивая воду с бровей. Жена заступила дорогу — в глазах мольба. Он обошел ее, выбежал на крыльцо, спрыгнул в пушистый, навеянный за ночь сугроб, огляделся.
По всей улице хлопали двери, взвизгивали калитки. На ферме опять слитно затрещали автоматные очереди, грохнули два ружейных выстрела. «Наши ружья, — отметил Абу. — Значит, снова кто-то явился грабить. Мы недаром оставили там сторожей. Кто?»
Мимо дома грузно бежал с вилами пастух. Приостановился, хотел что-то сказать председателю — не вышло, хватил морозного воздуха, закашлялся. Махнул рукой, побежал тяжелой рысью. Вилы держал, как копье, над плечами, три блестящих жала колыхались в такт бегу.
Председатель оглядел улицу. Ее сахарную белизну стремительно и густо заполняли бегущие фигуры — женщины, старики, дети. Аул поднялся от мала до велика на защиту колхозного скота.
Вечером при встрече с Реккертом проводник Криволапова Саид сказал немцу, что два отряда шли к Махкетам параллельно на дистанции два-три километра, поддерживая постоянную связь по рации. Оба заночевали под Хистир-Юртом.
В утреннем сумраке десантники Реккерта ждали отряд Криволапова, замаскировавшись на краю распадка. Тропа круто обрывалась вниз, петляя на дне среди крутолобых валунов, и выметывалась на другую сторону каменистой лентой.
Была еще одна стежка через проран — в полукилометре, но Саид (так договорились) поведет отряд по этой, скажет командиру: короче путь. Не мог пропустить Криволапов мимо ушей оружейную свару, что затеял Косой Идрис на ферме. Эхо уже скакало по горам, резвое, трескучее. Криволапое должен поспеть к ферме гораздо раньше второго отряда. Тому, по прикидке Реккерта, добираться сюда больше часа, а за это время с криволаповцами должно быть покончено.
Реккерт прислушался. Над черным редколесьем, что лежало между засадой и фермой, повисло затишье. Потом опять раскатился ружейный грохот, морозную тишину вспороли две короткие очереди. Бой разгорался.
Немец усмехнулся. Косому Идрису придется потерпеть, надо отрабатывать деньги и надежды на сытую жизнь, когда Кавказ придавит сапог третьего рейха. Огляделся. Все пока цеплялось одно за другое, крючок — за петлю. Его белые «волки» распластались на снегу и камнях на краю обрыва, глаз нежился на них, едва приметных.
Не было шансов у Криволапова уцелеть, выбраться из каменного мешка, не оставил ему Реккерт такого шанса.
Реккерт посмотрел на часы. После первых выстрелов на ферме прошло пятнадцать минут с уже в горячем поту. Его ведет Саид, так любящий деньги и оружие. Самое позднее через пять минут они будут здесь, скатятся на дно распадка запаленным стадом.
Он отдал приказ своим парням: дождаться, пока все до одного бойца окажутся под ними, на дне. И тогда — десяток гранат на их головы разом. Там, внизу, полыхнет ад, и гремящая преисподняя вмиг поглотит практически всех.
У него сегодня знатная охота. Реккерт беззвучно засмеялся, задрожал горлом. «Поистине, с нами Бог», — с умилением к этим горам и к самому себе помыслил археолог и обер-лейтенант.
Хмурый рассвет расползался по горам. Саид торопил Криволапова. Правда, в этом не было особой нужды, поскольку отряд уже поднялся по тревоге и теперь, выстроившись, ждал команды.
Проводник топтался около командира:
— Быстро надо, командир… Клянусь, Реккерта ловить будем.
— Почему Реккерта? Может, ваша банда? — хмуро усомнился Криволапов. Не давало покоя одно: не успел выйти на утреннюю связь с отрядом Дубова, оповестить о броске к ферме.
Саид высвободил ухо из-под папахи, наставил его в сторону едва слышной стрельбы позади распадка, сказал с придыханием:
— Реккерта луди стриляют! Позапчера хабар был. Давай, Криволапа, сами лючий тропа поведу. Реккерт там есть, скотину с фермы карапчит. Яво мы, как мышку шапкой, накроем.
Криволапов всмотрелся в проводника: суетлив и раздерган сегодня, всегда молчальник, за день слова не вытянешь, а тут… С чего бы? С досадой оборвал самого себя: какого черта, парень за своих переживает, ведь кровь льется за распадком!
Приказ был ему и Дубову от Аврамова идти к Агиштинской горе и вступить в бой с бандитским штабом. Он и пойдет… Только как не помочь перед этим аулу? Кто-то напал на ферму.
Донимала, не давала покоя непонятная нелепость: зачем было идти к Агиштинской горе через Хистир-Юрт, делать крюк в полсотни километров по горам? Автор крюка — нарком Гачиев, изменивший маршрут Аврамова. Зачем это наркому?…
Однако об этом после, а сейчас в ауле его помощи ждут. Всмотрелся тревожно-светлеющими глазами в бойцов, сказал:
— Бой идет за распадком, товарищи. По соображению Саида, там Реккерт бандитствует на ферме, и коготок у него увяз в перестрелке с ополчением. Самое время птичку брать. Надо помочь колхозникам.
Взял с места рысью.
Саид опередил Криволапова, гнал заячьим скоком, дергал головой, оглядывался, вел отряд в западню. На бегу прислушался к себе: внутри пусто, ни жалости, ни страха, отлетело все на первых же метрах, только палила жажда. Нагнулся на бегу, зачерпнул пригоршню снега, раскусил рыхлый окатыш, стал глотать холодную, арбузной свежести влагу. Изнывал в нетерпении: скорее бы через распадок, на ту сторону, кончать надо с этим стадом, бегущим следом, скорее кончать со всеми, скорее!
Аул Итум-Кале, лежавший дальше по ущелью, осадила банда Шерипова. Действовали по одной схеме: в самом начале спилили и бросили в Шаро-Агун десятка два телеграфных столбов, затем с двух сторон перерезали горные тропы, ведущие к райцентру.
Накануне, посланный Аврамовым, прибыл в Итум-Кале капитан Рудаков. Взводом 141-го полка командовал здесь лейтенант Созыкин, начальником отдела милиции был Межиев.
Рудаков, оповещенный жителями о наступлении банд по обеим сторонам Шаро-Аргуна, схватился за трубку, крутнул ручку аппарата. Трубка мертво чернела в руке. Обернулся к молча и угрюмо ждавшим Созыкину и Межиеву, сказал, как ножом рубанул по натянутым нервам:
— Перерезали, сволочи.
Созыкин зябко пожал плечами:
— Само собой… Я бы тоже на их месте. Прикинуть надо, что и как с обороной.
Сели, развернули карту, стали прикидывать, скупо роняя слова. С каждой минутой густела, прижигала изнутри тревога, ожидание боя.
Через десяток минут, разослав заслоны по окрестностям, выстроили гарнизон, личный состав райотдела милиции и сельский актив. Напомнили немудреными словами: в восемнадцатом на клич Асламбека Шерипова итумкалинцы первыми вступили в чеченскую Красную Армию, вместе с грозненским пролетариатом не пустили белогвардейскую шваль в горы, а в двадцатом разбили их наголову.
Ныне движется к селу родной брат Асламбека — Майрбек. Сам вляпался в бандитизм, никто не подталкивал, а потому отношение к нему и его банде должно быть соответственное, без скидок на славный их род. Опозорил он этот род.
За околицей уже трещали выстрелы: вступили в бой заслоны. На скалах, на пригорках, дыбившихся кольцом вокруг аула, замелькали темные верткие фигуры. Охнул, схватился за бок, недоуменно и жалко кривя лицо, стал оседать на землю боец гарнизона: ужалил прицельным огнем с горы шериповец.
Рудаков, бледнея, сдавленно выкрикнул:
— К бою! Занять оборону!
Межиев, пригибаясь, махнул рукой, зовя за собой, метнулся под защиту стены. Милиция сыпанула за ним, на ходу выдергивая затворы винтовок. В полусотне метров занимали круговую оборону созыкинцы.
