— Пятый день.
— Когда с ним связь?
— В полдень, в двенадцать.
— Почитай его радиограммы за вчера и сегодня. Умираю от любопытства.
«Он знает, что Засиев замолчал. Откуда? Кто продает?»
— Тебе что, плохо, Иван Александрович? Нельзя так относиться к своему здоровью. Здоровье сталинских полководцев — это не личное, государственное достояние — так учит нас дорогой товарищ Сталин. Прочитай радиограммы из группы Ланге и отдохни. Коньячку прими. Ты где, дорогой, чего молчишь?
— Радист в группе Ланге тоже замолчал, — выскреб из себя Серов.
— Такого не может быть. Не верю. Побожись. Как ты умеешь: «чтоб я сдох»? — со вкусом и удовольствием подсказала трубка. — Ты что, онемел как твои радисты? Слушай, очень интересная система у тебя. Засылаешь своего агента к Исраилову, а он немой оказался. Забрасываешь своего радиста в отряд к немцу, а он тоже немым стал. Надо твою систему изучить. Прилетай в Москву. Сядем, коньячку пососем. Про свою систему расскажешь. А дела Кобулову сдай.
… В детстве выходил Ванька Серов с пацанвой летом в поле, катая в пальцах липкие кругляшки смолы. Находили на обочине проселка ровненькие круглые дырки в земле, окольцованные валиками из сора и паутины. Каждый выбирал свою — в нее свободно входил палец.
Облепив кругляшок смолы ниткой, опускали его в дырку и начинали подергивать, цепенея в щекочущей жути. Где-то там, в полуметровой глубине, ерзал, дергался смоляной кругляш, хамски дерзко маячил над головой хозяина-паука.
И, накаляясь исступленной отвагой, багровея угольками глаз, бросался наконец тонконогий властелин на толстобрюхого нахала. Он всаживал в наглеца все, чем привык воевать, — лапы и челюсти.
И безнадежно увязал. Потом его тащили вверх. Если удавалось высвободить лапу или две, он хватался за стены своего жилища. Но сила, вздымавшая его, была чудовищной, она рвала из тела его лапы.
…Серова потащили наверх. Изнемогая в усилиях, он вцепился в свое обиталище:
— Пока не получится прилететь.
— Надо, чтобы получилось, — мягко, но неодолимо потянул нарком, и Серов услышал, как трещат его связки и хрустят кости.
— Не выйдет, Лаврентий Павлович, — задохнулся от боли и страха Серов. — Здесь главное дело назревает.
— Какое главное, а? — удивился нарком. — Бунт, сам говоришь, почти задавили. Молодец. Стратег, полководец! Теперь отдохнуть надо, награду обмыть. Наградили мы тебя. Прилетай — узнаешь чем.
— На том свете отдохнем, Лаврентий Павлович, — выдрал еще несколько лап из смолы и вцепился ими в горную кавказскую шахту Серов. — Исраилов не пойман. Через два часа связь со стамбульским Вкладышем. Он сообщит, когда вылетит Саид-бек Шамилев к Исраилову. Будем перехватывать, сажать, заменим там немецкую начинку своей. А Исраилова возьмем на Саид-беке. Для операции все подготовлено, у Гоберидзе в Грузии перехватчики и десант в готовности номер один. Исраилов на Саид-бека, как сазан на молочную кукурузу, должен клюнуть.
— Саид-бек для Исраилова приманка хорошая. Пальчики оближет. Возьмете Исраилова со списками его агентуры. Так, что ли?
— Должны взять, товарищ нарком. Все готово для этого.
— Вот видишь, я же говорю: Хасана теперь взять — раз плюнуть. Кобулов без тебя справится. Прилетай, а дела ему сдай, жду тебя к ве…
Серов нажал на рычаг. Положил трубку. Зябко дернул плечами. Сказал Иванову измученно:
— Он сейчас снова возникнет. Скажите ему… что приступ у меня, язва. Мне подыхать от язвы еще рано. Свердлов с Троцким так Миронова с Дону в Москву вытянули: на коньячок, награду обмывать.
Морщась, он вышел из кабинета. Иванов затравленно перевел глаза на телефон. Он верещал истерически, пронзительно.
Глава 17
Кямаль-оглы перечел радиограмму из Москвы второй, третий раз. Опустив руки на колени, долго сидел, бессмысленно уставившись в стену. В душной полутьме затененной комнаты лопасти вентилятора с трудом месили загустевший студень воздуха. На стенах, ошалев от жары, висели вниз головами тараканы, вяло шевеля антеннами усов.
Кямаль-оглы прочел радиограмму в четвертый раз. Смысл ее не изменился, был абсурден до дикости. Но… центру виднее.
Встал. Потянул на себя облезлый квадрат выдвижного ящика в шкафу, нашарил на дне кожаный чехольчик. Извлек из него маленькое — в палец — шильце. Затаив дыхание, разом покрывшись испариной, снял с иглы колпачок из вощеной бумаги. Шильце вновь сунул в чехольчик. Бумагу сжег в пепельнице, смыл пепел в раковину. Вышел, запер дверь, торопливо зашагал к отелю.
Двор отеля буйно зарос зеленью. Плети винограда, вылезая коричневыми змеями из фундамента, вползали на стены. Разлапистая жесткая листва маскировала балконы плотной зеленой шубой.
Кямаль-оглы огляделся. Над пустынным колодцем двора знойным маревом дрожал полуденный жар. Сноровисто, цепко хватаясь за плети, упираясь ногами в стену, он взобрался на балкон третьего этажа. Нырнул в лиственный виноградный ворох. Прильнув к стене, осторожно заглянул в номер. Он был пуст, балконная дверь приоткрыта. Кямаль-оглы снял туфли, проскользнул в номер. Из ванной доносился плеск воды, густой баритон Саид-бека урчал восточную мелодию.
Кямаль-оглы достал из кармана чехольчик, вынул шило. Двумя пальцами зажал рукоятку так, что острие легло вдоль ладони, не касаясь ее: так держат горящую сигарету на ветру.
Постучал в дверь ванной, ликующе выкрикнул:
— Саид-бек, дорогой! Какая весть! Не мог утерпеть! Разреши? — Распахнул дверь.
Саид-бек оборвал пение, ошарашенно приподнялся в ванной:
— Кямаль? Как ты сюда?…
— Потом, все потом, бесценный, дорогой! Слушай, как тебе повезло! Такое раз в сто лет бывает!
— Что случилось?
Кямаль-оглы присел на край ванны, положил сжатую руку на мокрое плечо Саид-бека.
— Не упади! Министр Менемеджоглу сам, понимаешь, сам подпишет!
— Что подпишет?
На шее Саид-бека призывно голубела артерия, и Кямаль-оглы сдвинул руку, повинуясь зову этой голубизны. Быстро и точно он проткнул ее острием и содрогнулся вместе с Саид-беком, утопая в засасывающей черноте его зрачков, которые, пульсируя, стали стремительно расширяться.
— Ты что?! Ты…
Глаза Саид-бека полезли из орбит. Лицо быстро синело. С хрипом втянув в себя воздух, он дернулся. Голова уткнулась подбородком в грудь. Тело обмякло, стало сползать в воду.
— Прости, Саид-бек, не успел досказать, — простонал Кямаль-оглы. — Министр Менемеджоглу сам подпишет некролог о тебе. Там будет очень много хороших слов. Спи спокойно, дорогой.
Потом он оглядел шею трупа. Чуть выше ключицы едва заметно рдело просяное зернышко крови. Он тщательно стер его обрывком мыльной обертки и смыл обрывок в унитаз. Теперь шея была абсолютно чиста.
Во двор он спустился так же, по лозе. Присел у стены, закрыл глаза, долго жадно дышал. Потом направился в здание разведки.
Через три часа с военного аэродрома должен был взлететь самолет с партией оружия и Саид-беком на борту. Пункт приземления — штаб Исраилова в горах Чечни. В подготовке вылета Кямаль-оглы деятельно
