Владимир Марченко
Поединок
« – А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего – нибудь».
«Старосветские помещики».
«Почему не полетел? – спрашивал себя Иван, торопливо шагая по знакомой лежнёвке. – Давно был дома. Где теперь её искать?»
Белой субботней ночью Иван Комаров кое-как дотелепался до своего таёжного посёлка на старом речном трамвайчике, который пять часов продежурил у берега из-за густого тумана. Звенья лежнёвой дороги, отполированные шинами автомобилей, недавно подсыпаны песком, не плясали под ногами, как клавиши гигантского рояля.
…Аня звонила, сказала, что приедет на смотр художественной самодеятельности. Иван примчался в районный дом культуры. Катя Сапожникова скорчила гримаску, объяснив: «Олесову некем подменить на котлопункте. Не отпустили. Опять работаем по скользящему».
Плотный туман замаскировал пристанские склады на берегу Кети, заляпал серыми клочьями спины брёвен, забившие устье речки-Чачанги перед сплотстанком, на котором сплавщики вяжут их в пучки, формируя плоты. Бодро и счастливо занудели комары, встретив порцию пассажиров у дебаркадера.
…Комаров торопливо шёл мимо пустых разделочных эстакад на краю посёлка. Мне, привыкшему к звону трамваев и запахам заводских дымов, таёжные ароматы кажутся необычными и неприятными. Пахнет тиной и гниющим древом, сосновой смолкой и дымом, будто попал в коптильню. Поднявшись на взгорок, увидел десяток больших костров, будто кто-то ждёт посадки самолёта. Для Комарова это привычная картина. Белая ночь. Костры. В них ежедневно сжигают разделочники, так называемые, порубочные остатки – всё, что нельзя назвать деловой древесиной, за что не платят деньги. Вот и горят вершинки, мощные сучья. А куда девать? Перерабатывать? Нечем. В других бы странах из этих «остатков» мебель и дома изготавливали, но только не у нас.
Говорили, будто есть такие установки, которые дробят древесный мусор, а из него прессуют различные строительные материалы. Эта расточительность возмущает Ивана. И не только его. Кубинцам сделали комбайны для уборки сахарного тростника, а себе изготовить заводики для переработки миллионов тонн древесины – руки не доходят. Вот и горят в леспромхозах области на верхних и нижних складах тысячи костров, в которых сгорают миллионы народных рублей. Склад – термин такой, чтоб не догадались разведки. Верхний склад – это лесосеки, где валят сосны и кедры, удаляют крону, тракторами трелёвочными стаскивают стволы на погрузочную площадку. А оттуда на лесовозах везут к реке. Это нижний склад. Хлысты – деревьев распиливают на брёвна нужных размеров. Согласно ГОСТу. Брёвна скатывают в реку, но прежде учётчик их замерит, запишет на торце, так сказать, закодирует название леспромхоза, дату и так далее. Маркировщик долотом и киянкой выдолбит на торце бревна все эти сведения. Обычно этим занимаются подростки. Зовём мы их дятлами. Юноши и девушки должны работать быстро, чтобы ни одно бревно не попало в воду без «паспорта».
Случаются на реке аварии. Рвутся плоты, распускаются пучки. Плывут по реке брёвна. Но трогать их нельзя. Пусть сгниёт. Накажут. Видел на заливных лугах десятки гниющих пучков. Другое бревно без маркировки можешь брать, а это – не моги. Таков суровый закон тайги.
Скажете, что это ерунда. Наша богатая страна с огромными запасами древесины ещё долго будет жечь костры, сплавляя древесину в плотах, отчего снижается её качество. …Естественно, не наше дело. Там! В правительстве не дураки сидят. Думают. Узаконенная бесхозяйственность уживается с бережливостью и экономией, именуемой хозяйственным расчётом. В этом хозрасчёте инженер-строитель Комаров, что называется, собаку съел. Кружок ведёт по комсомольской линии. «Экономический всеобуч» – называется.
Стыдно Комарову вести кружок экономических знаний, когда кругом экономический разврат. Ну, и пёс с ним. Что делать? Ничего не поделаешь. Такова суровая социалистическая наша жизнь. …Молодёжь, выступавшая на смотре, поспешила к клубу, где на дощатой танцплощадке наяривал «Чёрного кота» баян Мишки Бухарева. А Комаров – на своей улице – Береговой.
Ивана ждали – брат Коля и сестра Ольга наперебой заговорили, затормошили старшего брата, принимая заказанные батарейки к транзистору, крючки, акварельные краски. Степенно подошёл стареющий Дружок и, отвечая на приветствие, как бы нехотя подал лапу. Комаров старший отложил ремонтируемые деревянные грабли, а мама – ринулась в летнюю кухню, принялась наливать ещё не остывшую уху, добыла из чрева холодильника пирог с нельмой. Иван говорил с отцом о предстоящей поездке на покос, мыл руки.
– Мама, не хочу есть. Молока выпью.
– Садись, садись.
Таисия Сергеевна ставила на стол тарелки и говорила обиженно и сурово. Со стороны могло показаться, что разговор длится не две минуты, а не менее часа. Иван молчал. Мамина воспитательная беседа задела его. Не удержавшись, сказал:
– Вы мне зла хотите? – Показывая новые зубы, вздохнул выросший мальчик. Мама бросилась в атаку.
– Почему зла? Аня состарится, а ты – вокруг и около. То из армии ждала, то ждала, когда институт докончишь. Сколько это может продолжаться? У нас технорук приехал по распределению. У столовой дежурит. Ждёт, когда Анютка из леса приедет.
– Мама, разберёмся с техноруком. Какие наши годы. Вот дом строю. …Думал я… Не волнуйтесь.
– В посёлке смеются над девчонкой, а тебе и горя мало. Жалко смотреть. Ты квартиру получил? …Дом строится не за год. По себе знаем с отцом. Потаскала глину. Помнит спина. Что ж за любовь такая? То на покосе встречаетесь, то на рыбалке, а то ночами за складом беседы беседуете… Мать всё знает.
Остаток ночи Иван тонул в быстром полусне. Выныривал. …Мама права. Время идёт. Аня понимает, что он старается. Когда приезжала на медосмотр, ходили по будущей усадьбе. Наметили, где будет ледник, где коптильня. Колодец выкопал. Воды много. Аня восхищённо оглядывала будущую усадьбу.
Ещё листья и стебли прибрежной осоки не успели освободиться от матовых шариков росы, ещё высекались разноцветные искры под ударами плотных солнечных июльских лучей, а Василий Фёдорович с берестяным кузовом нёс бачки с бензином к берегу. За ним, взвалив на плечо старый подвесной лодочный мотор «Москва», спешил Иван знакомой тропинкой к поселковой пристани, где, прикованные цепями и тросами к сосновым карчам, ждали хозяев деревянные и дюралюминиевые лодки. Он узнал от мамы, что Анна вчера уехала с братьями на покос.
Не успели Комаровы уложить в лодку косы и грабли, как на обрывчике Чачанги возникла, опутанная солнечными лучами фигура, с заспанным лицом. Это семиклассник Николашка умудрился проснуться сегодня рано.
– Мама на зимовку собрала, – сгибаясь под тяжестью сумки и, сбивая росу, сбежал с крутого откоса высокий паренёк. Степенный Дружок постоял у края тёмной, будто остекленевшей воды, высматривая,
