же вместе работаем.
— Спасибо, Михаил Иванович. На меня можете положиться. А если что мне покажется не так, то наперед извините, скажу без обиняков, человек я прямой, выжидать и хитрить не умею.
— Вот и отлично. Значит, дело у нас с вами пойдет. А теперь расскажите о наших партийных делах. Как они есть. И полнее, пожалуйста.
Порывом ветра распахнуло форточку, и Смирнов неторопливо поднялся, прошелся по всему кабинету к окну. Самохвалов хотел упредить его, но начальник политотдела остановил его жестом руки: мол, не отвлекайтесь, не сбивайтесь с мысли — я сам, да и не такое это важное дело, чтобы кидаться наперед начальства. Кабинет был небольшой и довольно уютный. Два стола буквой «Т», массивный сейф в углу, два книжных шкафа — один с Полным собранием сочинений Ленина, другой — со спортивными кубками и грамотами — наследием гвардейского минометного полка, на чьей базе развертывалась ракетная часть. Тумбочка у стола с левой руки — для телефонов и селектора. Простенькие полумягкие с коричневой обивкой стулья вдоль стен и стола-приставки. Вешалка в углу за пристроенным с внутренней стороны входным тамбуром. Над столом трехрожковая деревянная крестовина — люстра с раструбными матовыми плафонами. Обстановка, в общем, скромная, деловая. С нею совершенно не вязался роскошный пушистый ковер восточной работы: сизо-голубой с ярким орнаментом из роз, перевитых зелеными листьями. Михаил Иванович боялся ступать по дорогому ковру — его так и подмывало разуться у входа и надеть на ноги шлепанцы... Стекла двух больших окон были столь прозрачны, что, казалось, будто и нет их совсем — это Раиса Ивановна из партучета и Валечка, молоденькая секретарь-машинистка, постарались — отмыли окна от годичной грязи и копоти.
— Если говорить начистоту, Михаил Иванович, то условий для работы, для нашей работы, — подчеркнул Самохвалов, — лучших не пожелаешь. Почти одна треть личного состава — коммунисты, а четыре пятых — комсомольцы. Народ крепкий. Отборный, можно сказать. Я просматривал учетные карточки. Командиры ракетных батарей, им равные и выше, почти сплошь фронтовики. На День Победы надели ордена — загляденье!
Майор Самохвалов застенчиво улыбнулся и покраснел, неизвестно от чего. То ли от внутреннего сильного чувства, то ли от слабости, не позволившей скрыть это чувство. Ему было тридцать, а может, немного меньше. Из него еще не выветрился юношеский задор, восторг перед жизнью, перед добрыми делами и славными людьми. Его серые большие глаза смотрели на мир открыто — под таким взглядом ни слукавить, ни скрыться. Война задела майора Самохвалова самым своим хвостиком, но оставила глубокую отметину чуть пониже правого виска — от глаза до уха, а грудь украсила четырьмя боевыми орденами.
— Почти в каждой ракетной батарее мы создали партийные организации или партийные группы. Представляете! Сила! Подразделения комсомольские почти сплошняком. Есть с кем работать.
Смирнов жестом остановил Самохвалова, хотел что-то сказать, но махнул рукой и усмехнулся.
— Я что-нибудь не так говорю? — смутился Самохвалов.
— Да нет, все так... Просто я никак не могу привыкнуть к тому, что у нас часть особого назначения.
— Это верно, знаете, я тоже не могу привыкнуть! — радостно подтвердил Самохвалов и продолжал свою подробную информацию. «Правду сказали в кадрах. Зам. у меня мировой. Не сидел сложа руки. Другой бы на полгода растянул то, что он успел за какой-нибудь месяц», — отметил Смирнов с удовлетворением, но не выказал своего настроения, спросил с нарочитой суховатостью:
— Как политсостав? Особенно батарейное звено?
Самохвалов был рад вопросу, отвечал с готовностью:
— Укомплектованность стопроцентная. Народ разный, но, в общем, хороший. Правда, не у всех за плечами достаточный опыт, да дело это наживное. Что касается личности самих людей — грешить не буду — таких бы побольше всем войскам. Может, два-три человека и не совсем еще ко двору пришлись, но... Впрочем, не буду вас настраивать. Психология — вещь тонкая, не всегда любовь складывается с первого взгляда. Поработаем вместе — притремся.
Смирнову пришлась по душе такая неторопливость и рассудительность Самохвалова в оценке людей. Где, где, а в таком деле лучше десять раз отмерить.
Обстоятельная, неторопливая беседа подходила к концу, когда в дверь постучались. Смирнов вышел из-за стола и сам распахнул дверь. За порогом стояла группа женщин.
— Прошу, прошу! Заходите все! Здравствуйте.
— Мы на минуточку, товарищ начальник политотдела, — выступила вперед миловидная, полнеющая шатенка, с простенькой, но аккуратной прической. — Я заведующая детскими яслями Комарова, Лидией Степановной меня зовут. А это — наш женсовет.
— Ого, уже и женсовет создали, когда только успели?
— Да не успели еще, — сказала зардевшаяся до ушей молоденькая женщина. — Нас никто пока не выбирал — мы сами сорганизовались, самозванцы, так сказать. Но для общего дела пошли на это, а то придешь к начальству так просто, без полномочий — вроде бы сама по себе с личной просьбой, и отношение к тебе соответствующее, а явишься от организации — совсем другое дело, тут не шутка! Для ребятишек наших мы сорганизовались. Ребятишки — главная сейчас проблема. — Женщина оказалась хотя и застенчивой, но на язык бойкой.
Смирнов поддержал разговор, спросил весело:
— У вас уже и дети есть?
— А как же! Трое.
— Мат-тушка родная, — взялся за голову Михаил Иванович. — Да когда успели? Я ведь ради шутки спросил.
— У Люды тройня, — объяснила Лидия Степановна, обнимая подругу за плечи.
— Ну и ну. Так проходите же, садитесь!
— Н-нет, мы так. Ближе к двери, чтобы удобнее было от вас убегать, когда вы на нас закричите.
Смирнов был озадачен, не мог понять, в шутку или всерьез говорят женщины. Но Лидия Степановна рассеяла все его сомнения, сказав, твердо глядя в глаза начальника политотдела:
— Товарищ подполковник, отдайте нам свой ковер!
— Ковер? Какой ковер? У меня нет никаких ковров.
— Есть ковер. Очень даже хороший. Вот этот, — она наклонилась и пощупала пушистый ворс. — Ребятишкам в яслях зябко от пола. Щелей как у цыгана в телеге. Дует страшно из подпола, дети то и дело простужаются...
«Они стоят у двери, чтобы не топтать ковер», — догадался Смирнов, не зная, как вести себя. Выручил Самохвалов, спросивший Комарову:
— А почему именно этот?
— Нет, мы не только этот, — опередила заведующую яслями бойкая Люда. — Мы и у Климова — у него еще лучше, а главное, почти вдвое больше — на всю нашу детскую гостиную! И у начальника штаба...
Самохвалов попытался все свести к шутке:
— Да это не женсовет, а грабители с большой дороги!
Женщины, однако, твердо стояли на своем, помнили, зачем пришли, говорили складно и убедительно, все, видно, заранее продумав: в кабинетах можно обойтись и без ковров, а там они совершенно необходимы, и не зря говорится, что дети наше будущее, но если в политотделе по-другому думают, так они просто удивляются и не понимают, зачем военным людям ковры, тем более, не дома, а на службе...
— Погодите, погодите, — Самохвалов старался замять свою оплошность. — Я к тому, что за ясли отвечают хозяйственники. Почему бы вам не обратиться к заместителю по тылу, в магазин военторга?
— Обращались! — сердито парировала Лидия Степановна. — Говорят, что ясли самодеятельные. На балансе не стоят... А дети наши у кого на балансе? Или нам в Совет Министров жаловаться, в Министерство обороны?
Смирнову все стало ясно, он без колебания распорядился:
— Товарищ майор, хотя они и не на балансе у нас... пока.
— Ой, спасибочки! И у командира можно? — обрадовалась Люда. — Тот совсем нам в пору.
— Ну что это вы такое говорите, маленькая мама? — Смирнов снова перешел на шутливый тон. — Вы должны знать, что никто, даже замполит, в воинской части не может решать за командира. Пойдите к нему
