афиняне не были исключением: их верфи охранялись 500 стражниками, а причалы с кораблями прикрывались навесами. Зимой корабли хранились в закрытых ангарах, доступ в которые имел ограниченный круг лиц.
Результат дальновидной политики Фемистокла не замедлил сказаться. По свидетельству Геродота, возможно преувеличенному, флоту персов, насчитывавшему 1207 триер и до 3000 «30-весельных, 50- весельных кораблей, легких судов и длинных грузовых судов для перевозки лошадей» (10, VII, 89, 97), противостояли 271 триера и 9 пентеконтер Афин и их союзников. Победили греки — благодаря своей хорошей выучке и таланту флотоводца. Персы получили наглядный урок морской стратегии: множество их кораблей погибло во время бури по неопытности кормчих, а в сражении при Саламине в 449 г. до н. э. большую панику создали финикийцы — отличные моряки, чьим ремеслом, однако, была торговля, но не военное дело. Так Афины стали первостепенной морской державой.
Они перестали ею быть в 414 г. до н. э., когда потеряли под Сиракузами 215 своих триер. Афинские торговые суда оказались прикованными к своим гаваням: на западе их перехватывали коринфские триеры (Коринф имел 90 триер в метрополии и 38 — в колониях, это были корабли экстра-класса), на востоке — спартанские. От Афин отпали Эвбея и Фасос, спартанцы заняли черноморские проливы и укрепились в Бизантии и Калхедоне. Однако требование Спарты официально отказаться от власти над морем афиняне отклонили. Они еще на что-то надеялись…
Надежды их рухнули в 405 г. до н. э., когда у Геллеспонта спаслись бегством лишь 9 афинских триер из 180. Спартанцы воспользовались общей традицией вытаскивать корабли на берег, подстерегли момент, когда афиняне ушли в ближайшие селения за продовольствием (об этом дали знать разведчики, просигналив повернутыми к солнцу щитами), и захватили афинский флот, не потеряв ни одного человека. Девятью спасшимися триерами командовал талантливый флотоводец Конон, спасением он был обязан выучке команд и дисциплине. В этой «битве» с обеих сторон участвовали пираты, и, возможно, их беспечности афиняне обязаны своим поражением не меньше, чем спартанцы своей победой. Весть об этой «выдающейся победе» принес в Спарту милетский пират Теопомп, посланный спартанским полководцем Лисандром. Афинский флотоводец Филокл и 4 тыс. пленников были казнены, и трупы их были оставлены без погребения в знак величайшего презрения. Отныне афинянам разрешалось иметь только 12 кораблей для береговой обороны.
После окончания войн морской разбой вспыхивает с новой силой: на большие дороги моря выходят не только оказавшиеся не у дел пираты, но и оказавшиеся без работы моряки государственных флотов. Все они словно стремятся наверстать упущенное. «Хуже всего, — пишет Кэри, — было усиление опасности пиратства для приморского населения. Между афинской талассократией IV в. и родосской талассократией II в. ни один из эллинистических правителей не принял достаточных мер к защите морей — на самом деле многие эллинистические цари были в сговоре с пиратами; и ряды морских разбойников постоянно пополнялись за счет вливания наемных экипажей» (110, с. 242).
Ученик Сократа Алкивиад, по свидетельству судебного оратора Лисия, «проиграл в кости все, что у него было, и, избрав себе опорным пунктом Белый берег, топил в море своих друзей (сограждан. — А. С.)» (18, XIV, 27). Грабежом занимались в Херсонесе Фракийском афиняне, посланные туда во главе с Диопифом для наведения порядка (47, VIII). Этим же промыслом злоупотреблял по соседству спартанский эфор[25] Анталкид. «То корабли наши в Понте погибли, то они захвачены спартанцами при выходе из Геллеспонта, то гавани находятся в блокаде…» — жалуется Лисий (18, XXII, 14). Военные конвои, снаряжаемые на деньги торгово-морских воротил, отчаянно боровшихся за свои прибыли, мало помогали: слишком многочисленны были пиратские флотилии. Кроме того, во всех государствах процветал закон, разрешающий налагать арест на груз или корабль купца, с чьим государством нельзя было договориться иным путем. Покидая гостеприимную гавань на пути в Понт, на обратном пути купец рисковал лишиться всего в этой же самой гавани.
Охрану торговли берет теперь на себя город Родос, построенный во время греко-спартанской войны Гипподамом, только что закончившим реконструкцию Пирея. «Город родосцев, — пишет Страбон, — лежит на восточной оконечности острова Родос; в отношении гаваней, дорог и стен и прочих сооружений он настолько выгодно отличается от прочих городов, что я не могу назвать другого приблизительно равного или тем более несколько лучше его. Удивительно также основанное на законах благоустройство города родосцев и то заботливое внимание, которое они уделяют… флоту, благодаря которому они долгое время господствовали на море, уничтожили пиратство и стали друзьями римлян и всех царей, приверженцев римлян и греков. Вследствие этого Родос не только оставался независимым, но даже украсился множеством посвятительных даров… (…) у города нет недостатка в полезных людях, в особенности для пополнения флота. Что касается якорных стоянок, то некоторые из них были скрыты и вообще недоступны народу; и всякому, кто их осматривал или проникал внутрь, было установлено наказание смертью. Здесь, как в Массалии и Кизике, все, что имеет отношение к архитекторам (судостроителям. — А. С.), изготовлению военных орудий и складов оружия и прочего, служит предметом особой заботы и даже в большей степени, чем где бы то ни было» (33, С652-653). Свои карийские владения Родос превратил в цепь неприступных крепостей, а на противолежащем малоазийском берегу, в Лориме, создал сильную военную гавань, где «в надежном укрытии помещались и арсеналы, и кораблестроительные доки родосцев» (82а, с. 14).
Родос вел обширную посредническую торговлю и был одной из самых крупных перевалочных баз для товаров, развозившихся во всех направлениях. Его двухпроцентная пошлина на ввоз и вывоз зерна, оливкового масла и других товаров давала ежегодную прибыль около миллиона драхм. Установленная им монополия на собственное вино заставляла родосских корабельщиков искать все новые и новые рынки сбыта, и они доходили до Крыма на севере и Испании на западе. Афинские банкиры и финикийские купцы были частыми гостями на его площадях, на его рынках пурпур тирских тканей отражался в сидонском стекле, золото египетской и крымской пшеницы затмевало груды золота на столах менял, а индийский жемчуг соперничал красотой с изделиями из слоновой кости. Здесь можно было купить и продать все, что только способен был измыслить самый изощренный ум.
Родосу было что охранять. И было от кого.
В 362–361 гг. до н. э. эскадра мессенца Александра из Фер опустошила Киклады, захватила остров Пепареф в Северных Спорадах и ворвалась в Пирей, где добычей пиратов стали столы с грудами золота и серебра, брошенные бежавшими в панике менялами. Другой пират, Сострат, примерно в это же время захватил принадлежавший афинянам Галоннес. Остров отбил Филипп II Македонский (а заодно и Пепареф) и, не зная, что с ним делать, предложил афинянам в подарок, дабы заручиться их расположением. В Афинском народном собрании начинается затянувшаяся полемика, следует ли принимать Галоннес как дар или же требовать его как свою собственность. Раздраженный Филипп пишет афинянам: «Значит, если вы утверждаете, что сами передали его Сострату, то этим самым признаете, что посылаете туда разбойников; если же он владел им без вашего разрешения, тогда что же ужасного для вас в том, что я отнял этот остров у него и сделал это место безопасным для проезжающих?» (47, XII). Дело кончилось тем, сообщает Страбон, что, «когда Филипп, став могущественным, увидел, что афиняне господствуют на море и владеют островами как этими, так и прочими, он сделал острова, лежащие поблизости от него, наиболее славными; ибо, ведя войну за гегемонию, он нападал всегда на близкие к нему местности…» (33, С437).
Филипп сумел создать не очень большой (160 триер), но достаточно хорошо оснащенный флот, базировавшийся в Амфиполе, однако и ему было не под силу обуздать пиратскую вольницу. Вскоре этот флот почти весь погиб в битве у Бизантия, где ему противостояли объединенные морские силы Афин (построивших новый флот из 350 триер при попустительстве Филиппа), Родоса и Хиоса. Тем не менее после разгрома Греции Филипп созвал в Коринфе в 337 г. до н. э. общегреческий конгресс, и на нем в числе других важнейших политических вопросов было рассмотрено и декларировано предложение о свободе мореплавания и повсеместной борьбе с пиратством, ставшее законом.
Закон этот остался на бумаге. Походы сына Филиппа — Александра, его долгое отсутствие, безраздельная власть алчных наместников и командиров гарнизонов во всех областях и городах необъятной державы, борьба партий все это катализировало процесс распространения пиратской угрозы. Сам Александр не в силах был справиться с ней и даже отправлял послов в Рим с жалобой на бесчинства пиратов Анция в Эгейском море. Его навархи Амфотер и Гегелох оказались бессильными что-либо сделать. Амфотеру не помогли даже специальные полномочия, полученные им в 331 г. до н. э. Еще быстрее пошел этот процесс двумя годами позже — после неожиданной смерти Александра в Вавилоне и распада его империи. Борьба за
