Рыцари удачи. Хроники европейских морей

Скандинавские наскальные изображения кораблей бронзового века.

Паруса норманнских кораблей имели не только традиционную четырехугольную форму, но нередко и тре­угольную - вершиной вниз. Те и другие можно, напри­мер, увидеть на картинах Николая Константиновича Рериха - выходца из знатного скандинавского рода и весьма эрудированного историка. В сагах же хотя и упоминаются паруса, но - ни малейшего намека на их форму. «Паруса в красную, синюю и зеленую полосу», «парус полосатый» - вот все, что можно извлечь из норманнской литературы. Подлинные паруса викингов до нас тоже не дошли. Поэтому основное, чем прихо­дится руководствоваться,- немногочисленные и грубо исполненные изображения на камнях (главным образом надгробных), к тому же изрядно поврежденные.

Норманнский корабль на камне Орнамент рубежа VIII и IX  из Ардре (Готланд). 

Сцены ковра из Байё.

Единственное (да еще цветное!) изображение кораб­лей викингов, дошедшее до нас, можно сказать, в девственном виде,- это знаменитый ковер XI века, хра­нящийся в соборе французского города Байё и напо­минающий собою пестрые кадры кинохроники. Очень часто его называют гобеленом, хотя здесь совершенно другая техника, а вдобавок - безусловный анахро­низм: гобелен - это ковер или обои, вытканные из шерсти или шелка особым способом, а способ этот изобрел придворный красильщик и ткач французского короля Франциска I, царствовавшего в 1515-1547 го­дах, по фамилии Гобелен. Именно это чудо средневеко­вого искусства свидетельствует о том, что косые паруса были восприняты в Нормандии и употреблялись на­ряду с традиционными рейковыми (обычно их было два на каждом судне).

Ковер последовательно рассказывает в своих семи­десяти двух сценах (первоначально их было семьдесят шесть) о завоевании Вильяльмом Незаконнорожден­ным английской короны в 1066 году. Вышитый собст­венноручно «по горячим следам» в 1077 году женой Вильяльма (впрочем, теперь уже - Вильгельма За­воевателя) нормандской герцогиней Матильдой Фландрской, дочерью графа Бодуэна, и ее фрейлинами (благодаря чему и сохранился), он дает неплохое представление и о постройке норманнских судов, и об их оснастке, и о составе флота, и о самом форсировании пролива. И если даже, как иногда предполагают, изготовление ковра приписывает Матильде всего лишь легенда, то уж во всяком случае можно не сомневаться, что зрители из числа придворных легко узнавали на нем самих себя и не допустили бы даже малейшего искажения каких бы то ни было реалий! Это сочли бы прямым оскорблением - со всеми вытекающими отсю­да последствиями. Матильда, как известно, умерла в 1083 году, Вильяльм - пять лет спустя, но подобного счета никто им так и не предъявил. Так что ковер из Байё - один из самых надежных документов той эпохи, воплощенный в цвете.

У этого типа паруса долгая биография. Начальной ее строкой можно, пожалуй, считать уже упоминав­шийся рельеф гробницы египетского вельможи Ти. На нем воспроизведено судно не с обычным для Египта ши­роким горизонтальным или квадратным парусом, а с сильно вытянутым вертикальным, причем правая его сторона - подветренная - косо срезана по всей высоте полотнища. Для чего? Дело в том, что с таким парусом, похожим на перевернутую трапецию и заметно умень­шающим сопротивление воздуха, намного легче ма­неврировать судном, идущим вниз по течению единст­венной в Египте реки, то есть против ветра, ибо на североафриканском побережье преобладают северные ветры... Но изображение это не имеет аналогов, и можно почти с уверенностью утверждать, что если даже судно на рельефе египетское, то парус - финикийский: жите­ли Леванта вписали немало выдающихся страниц в историю древнеегипетского судостроения и морепла­вания. Однако традиционный консерватизм египтян, обусловленный требованиями религии, отторг это нов­шество.

Зато эта идея пережила века на своей родине. И получила второе рождение, когда Левант стал римской провинцией. Впрочем, необычный этот парус прекрасно был известен и грекам. Первым его упомянул в своей «Греческой истории» полководец и писатель Ксенофонт, ученик Сократа: акатий. Это слово хорошо знали также историки Геродот и Фукидид - они называли так судно, имея, быть может, в виду именно его парус. (Древние были большими любителями метонимии, сплошь и ря­дом можно встретить «мачта» вместо «судно» или «соль» вместо «море». Таких примеров - легион.) Ака­тий упоминают трагик Эврипид, поэт Пиндар, историк Полибий, писатели Лукиан и Плутарх. Разное время, разные берега...

Ксенофонт не был моряком, и его описание столь же кратко, сколь и туманно. Из него можно заключить, что акатий - это вспомогательный косой парус, управ­лявшийся только одним шкотом и устанавливавшийся на специально для него предназначенной наклонной носовой мачте. Акатий, по- видимому, явился следую­щим и весьма логическим шагом от того паруса на египетском судне: от первоначального четырехуголь­ника здесь осталась нетронутой только верхняя шкато-рина, крепившаяся к рею, а боковые грани срезаны гораздо круче - так, что нижняя исчезла совсем. Воз­можно, акатий имел и некоторые варианты: например, мог срезаться лишь один угол, так что парус представ­лял собой перевернутый прямоугольный треугольник. Но это - только догадка, хотя и небезосновательная.

Его разновидностью можно считать парус, изобра­женный на одной помпейской фреске, называвшийся римлянами (например, Сенекой, Луканом, Стацием) «суппарум» и тоже послуживший предметом ожесточен­ных споров. Формой он напоминает вымпел, свисающий с рея косицами вниз. И действительно, христианский писатель III века Квинт Септимий Тертуллиан употреб­лял это слово именно в таком значении - флаг, вымпел. Суппарум тоже управлялся лишь одним шкотом, при­крепленным к левой косице, тогда как правая была привязана к борту.

Суда акатий были одним из излюбленных типов пиратских пенителей моря. Прежде всего - из-за их быстроходности и маневренности. То и другое давал парус акатий. Похожий парус несли на своей мачте, установленной в середине корабля, и либурны. Его называли еще эпидромом - «сверхскоростным». Нако­ нец, к этому же семейству можно причислить арабский парус дау - тоже похожий на сильно деформирован­ ную трапецию (сильнее, чем парус с рельефа Ти). Не исключено, хотя утверждать это ни в коем случае нельзя, что эту форму паруса арабы окончательно оформили после покорения ими Египта и Леванта: в Александрии и Суре были прославленнейшие верфи, верно и долго служившие новым хозяевам.

Акатий и дау, как видно, обладали особой быстро­ходностью благодаря своим парусам. И это не могло остаться незамеченным, в том числе и на атлантическом побережье Европы, особенно после завоевания арабами Пиренейского полуострова.

И вот - первое, что бросается в глаза,- необыкно­венное сходство акатия и норманнского паруса. При­чем не только сходство формы. Ими и управляли одина­ково. На ковре совершенно отчетливо видно, как ниж­ний, острый конец паруса почти незаметно переходит в толстый шкот, его держат в руках матросы, распола­гавшиеся чуть впереди кормчего (как и на помпейской фреске), или сам кормчий. Быть может, таков был живописный прием, указывавший на краткость рейса и благоприятную погоду: в противном случае шкот был бы привязан к мачте (как, например, на картинах Рериха «Иноземные гости» и «Славяне на Днепре»). Так как надутый ветром парус трудно удерживать долго в руке, вероятно, его шкот одним-двумя шлагами набрасывался на какое-нибудь дерево. Точно так же поступали на реках, где чаще и оперативнее приходилось приспосаб­ливаться к капризам ветра, течения и извивам берегов.

Посадка на корабль. Ковер из Байё.

Отправляясь в торговые рейсы, купцы Севера по примеру греков и арабов объединялись в большие флотилии, чтобы успешнее противостоять пиратам. Часто такие сообщества становились постоянными, включали в себя одних и тех же, хорошо проверенных в деле судовладельцев и назывались фелагами. Если же когги выступали в военный поход, их снабжали ложной палубой и размещали под ней до сотни воору­ женных головорезов (увы, точно так же поступали и пираты!). Такие когги назывались фреккоггами («воен­