Рыцари удачи. Хроники европейских морей

ными», «опасными», «храбрыми»). На носу и корме у каждого когга укреплялись деревянные, обнесенные релингами помосты - боевые площадки для воинов на случай отражения морской атаки. Носовой помост был как бы насажен на форштевень, и эта верхняя часть форштевня служила дополнительным прикрытием.

Корабль норманнов. Реконструкция.

 «Кудруна» описывает такой корабль, принадлежав­ший владетельному государю, достаточно подробно, хотя и не без преувеличений, вообще свойственных эпосу. Его построили из кипариса, как известно, не поддающегося гниению, мачты оковали для прочности стальными обручами, шпангоуты и якоря отлили из тяжелого серебра, концы червленых весел оправили золотом. Якорные канаты для фризских кораблей до­ставлялись обычно из Багдада (как, вероятно, и кипа­рис), они славились особой прочностью. Из Аравии или других восточных стран привозили и шелковые полот­нища, из них фризы сшивали трапециевидные (явно арабского происхождения) паруса - чаще всего белые, чтобы на их фоне можно было достаточно подробно разглядеть вышитый герб судовладельца или крест странствующего рыцаря. Снаряженный таким образом корабль с наступлением весны выходил в море.

Позднее все когги стали палубными и обзавелись надстройкой в средней части, а релинги боевых по­ мостов превратились в сплошную, богато орнаментированную зубчатую ограду - имитацию башни. Такие со­оружения - форкастль и ахтеркастль - со временем стали самыми настоящими башнями и обеспечивали вместе с «вороньим гнездом» на мачте, где тоже укры­вались лучники, пращники и арбалетчики, достаточно надежную защиту. Их пере­няли и другие народы моря, в том числе норманны.

Обычное «воронье гнездо» средневековых судов.

Навесные рули с румпелем.

С ростом купеческих то­вариществ и их товарооборота корабли постепенно совершенствовались. Рулевое весло, крепившееся преж­де в петле по правому борту в кормовой части, переме­стилось к ахтерштевню, в диаметральную плоскость судна. Это придало коггу и кнорру лучшую устойчивость на курсе и свело до минимума всяческие случайности, связанные с действием вет­ра и волн. В XIII веке кор­мовое весло исчезло, ко­рабли стали управляться навесным рулем. Появились бушприт и подпалубные по­мещения (иногда с окнами), прочный стоячий такелаж рационально дополнился бе­гучим, это облегчило работу с парусом.

Каковы были их экипа­жи? Как ни странно, но этот вопрос тоже из области за­гадок. Первоначально, по-видимому, веслами ворочали сами воины, специальных гребцов не было: с этого начинали и греки - доста­точно вспомнить пятидеся-тивесельные корабли (пенте-контеры) аргонавтов, Одис­сея, Меиелая. Эта традиция еще сохранялась в V веке: Хенгист И Хорса прибыли в Британию с шестьюдесятью дружинниками на двух кораблях, каждый из них был тридцативесельным.

Олав Святой вышел однажды в море на двух боль­ших торговых кораблях с двумястами двадцатью воина­ми (стало быть, по сотне с лишним на каждом), да еще при этом пустил на дно военную галеру: он поставил свои безобидные на вид суда по сторонам пролива, протянул между ними толстый канат, притопив его, а когда киль ничего не заподозрившей ладьи оказался точно над ним, на обоих кораблях по команде энергично заработали грузовые лебедки, после чего «корабль был поддет канатом, его корма поднялась вверх, а нос погрузился в воду. Вода хлынула в носовую часть ко­рабля, затопила его, и он перевернулся». В другом слу­чае Олав снарядил пять военных кораблей, а людей у него было около трехсот, примерно по шестидесяти на корабль. «Сага о Сверрире» упоминает эскадры из двадцати, четырнадцати и... одного корабля.

Его современник по имени Асбьёрн тоже как-то «решил спустить на воду один из своих грузовых кораб­лей. Этот корабль был такой большой, что годился для плавания по морю. Корабль был отличный, оснастка его - отменная, а парус - полосатый. Асбьёрн отпра­вился в плавание и взял с собой двадцать человек». Военный корабль этого же Асбьёрна был рассчитан на сорок гребцов, а ушли на нем в море около девяноста человек (неясно, входили ли гребцы в их число).

Из саг можно узнать, что, скажем, на весельной пиратской лодке было двенадцать человек или двадцать, что для таких же целей предназначался «небольшой быстроходный корабль на двенадцать или тринадцать гребцов, и на нем около трех десятков человек», что восемнадцать гребцов - это «немного» (именно столь­ко было у Брандана в его первом путешествии и на гренландском корабле, плававшем к Америке в 1347 го­ду), что на боевом корабле могло быть «около двадцати пяти человек», «около восьмидесяти человек» (явно не считая гребцов), на грузовом - «десять или одиннад­цать человек». Отражают ли эти цифры возможность судна или конкретную потребность каждого рейса - неизвестно. Вероятнее все же второе: ведь одно дело - короткий разбойничий набег или каботажное плавание и совсем иное - многосуточное плавание вне видимости берега. Конечно, парус выручал неплохо. Ну а если непогода? Ведь ни один человек не в состоянии грести безостановочно дни и ночи. Значит, иногда половина или даже треть скамей могла пустовать, а иногда на каждой могли сидеть двое-трое. Все решала конкретная обстановка. Тридцать спутников Торвальда, например, могут навести на мысль о тридцативесельном судне, но тридцать спутников Торстейна плыли на двадцативе-сельном корабле и, возможно, гребли, разделяясь на вахты, а на каждом корабле Карлсефни было вообще по два десятка мужчин...

Опираясь на разрозненные обмолвки саг, можно попытаться воссоздать некую общую картину того, как «ходили на дело» викинги. Возглавлявший их конунг или ярл устраивал прощальный пир, а затем отдавал приказ трубить поход и сниматься с якоря. Предвари­тельно суда, хранившиеся зимой со всеми своими при­надлежностями и оснасткой в специально оборудован­ных корабельных сараях, или вытащенные на берег для стоянки, спускали на воду. Это было красочное зрелище: белый или сшитый из вертикальных цветных полотен парус, расписная обшивка бортов, разноцветные шатры, заменявшие каюты, сверкающие золотом носовые фигу­ры, доспехи и гербовые накладки на щитах, вывешен­ных по фальшборту, пурпурные, изумрудные, кобальто­вые ткани плащей.

Первыми из бухты выскальзывали маленькие, ярко раскрашенные юркие гребные восьмивесельные суде­нышки: они указывали безопасный фарватер, а заодно вели разведку. Среди них безусловно были аски - моноксилы, выдалбливавшиеся из цельного ствола ясе­ня (откуда и название) и имевшие наращенные борта. Эти высокомореходные лодки примерно с V века служи­ли и пиратскими судами, отчего викингов, как уже упоминалось, называли в числе прочих прозвищ аске-маннами. Их строили потом франки и англосаксы, а у норманнов после появления более крупных кораблей аски стали играть вспомогательную роль и где-то в IX или X веке сошли со сцены, вытесненные другими типами.

При виде незнакомого судна они подавали сигнал, после чего парус, мачта, шатры и шест с позолочен­ным флюгером, указывающим направление ветра, быстро убирались, весь корабль покрывался специально для этой цели предназначенными серыми коврами под цвет воды, и все, кроме нескольких гребцов в носу и корме, низко пригибались, скрываясь за фальшбортом.

Корма средневекового судна, снабженного рулем.

Когда дозорные выясняли обстановку и решали, что опасности нет, все возвра­щалось на свои места.

Вероятно, боевые корабли­ имели в корме полупалу­бу, а над ней еще один помост, своего рода капитан­ский мостик, служивший наверняка и боевой площад­кой: трудно иначе истолковать фразу «Саги об Эгиле» о «верхней палубе на корме».

Конунг, стоя на этом высо­ком помосте, где было его обычное место, руководил всеми действиями флотилии, прибегая в случае нужды к услугам трубачей.

Корма вообще играла важную роль в корабельной жизни: с нее подавали почетную сходню (вторая спускалась с носа), к ней была привязана спасательная и разъездная шлюпка, всегда следовавшая на