воду не померила, больше не видел. Внимание и так было отменное, но такого не встречал. Стал думать, что выпал я из пролетающего НЛО.
В других санаториях могли вообще забыть напустить воды в ванну, самому приходилось температуру до кондиции доводить. Странно это мне показалось. Будто всё это во сне вижу, а проснуться не хочу. Удивительное дело. В соседнем санатории люди по пять – шесть человек ночуют, а в нашем – почти все кельи одноместные. С едой грустно. От одной икры не знаешь куда деваться – морщишься, но ешь, чтоб не глядели на тебя, как на белую ворону, которая сыр не переносит.
Как красная икра кончится, так они чёрную – на столы настанавливают. То ли у неё срок годности кончился и она зачернела. Все икринки чёрные, честное слово. До сих пор в горле стоит комком. Милое дело – кабачковая или баклажанская – мягкая, ароматная и жевать не стоит.
Домой приехал, и на рентген послали просветиться. Захотел на мои почки глянуть. Просветитель говорит, мол, чего это у вас в горле, не болит? Икра – отвечаю – от того «страмотория» осталась, хотите, сковырните и курам отдайте или еще каким животным, если станут кушать. Жена говорит, что со мной спать неудобно. От меня рыбным духом необычно шибает. От жены родной стыдно, товарищи.
Вот как люди маются в таких странных курортах, куда мне досталась эта горящая путёвка. Раньше я по простым путёвкам ездил, по профсоюзным. В тех санаториях народ весёлый, общительный. В этом и домина, и шашек нет, а одни шахматы. Зачем, спрашиваю, такое неравенство нам нужно? Зачем такой отдых, устраивать, который хуже наказания. Всё одинаковое, но это когда не знаешь, а когда узнаешь нечаянно, не по себе делается. Даже путёвка оказалась дешевле, чем в настоящий санаторий. За что наши люди страдают? В соседнем корпусе, говорили, палаты на одно лицо, но с прихожей, спальней и прочей чепухой – вот где скука, товарищи. Не приведи, Господи, очутиться в такой одиночке, которая похожа на Петропавловку.
ПРОЖИТОЧНЫЙ МИНИМУМ
В телевизоре депутаты спорили яростно о том, сколько нужно рублей среднему гражданину на проживание. Одни говорили, что можно жить на семьдесят рублей и не «загнуться», образно говоря. Другие депутаты горячо возражали, что и ста пятидесяти будет маловато. Это, как знаете, средняя зарплата, если не сказать, что у некоторых селян намного меньше.
Утром собрались в гаражной курилке. Начали обмениваться мнениями по поводу работы наших родненьких депутатов. Поясню для тех, кто подзабыл, что начала разгораться заря демократии и открылось движение рабоче-крестьянского государства по новым рельсам. Наш паровоз опять куда-то полетел, но еще никто не провозгласил, где остановка.
– Конечно, жить на такую сумму нельзя, но существовать можно, – начал Колька Папин, тракторист.
– Как это жить? – удивился механик Горохов. – Я, к примеру, и не жил ещё, а существовал. И моя семья существовала. Хочешь купить пальто. Нету. Хочешь ребёнку купить сапожки к школе недорогие – нет таких. Едешь куда-то, заказываешь, умоляешь, переплачиваешь. Ну, разве это жизнь.
– А теперь скоро всё будет, – сказал Алексей Палкин, работавший когда-то комсомольским секретарём, но с возрастом, перешедший в водители.
– Помолчи, – заёрзал сторож дядя Паша, пришедший приклепать к старой печной заслонке новую ручку. – Вас заставляли колоски собирать?
– Нет, – невесело подтвердили многие.
– …Весной. …Никто вас не арестовывает по ночам. Спите спокойно? Вам разрешили языком молоть, а не работать, как сейчас. Радуйтесь, забодай вас комар.
– Ага. Голые ходите? Голодные? – вздохнул пожилой шофёр Кочергин.
– А я и на пятнадцать рублей прожил бы, – нарушил затянувшуюся паузу токарь Машкин. -Картошка у меня есть, капуста, огурцы, мёд, как водится. Утки подросли, цыплята, да три поросёнка откормил. Бычок ходит с тёлкой.
– Правильно, зачем ему сахар, у него двадцать ульев, – сказал Папин. – Он бы булку не делил? Его супруга сама печёт хлеба. Кто-кто, а ты не годишься, как пример… Ты исключение.
– А в кино не будешь ходить?
– Дак, и не хожу, некогда. Зимой иногда телек смотрю, а в основном радио слушаем.
– А сломается телек, где возьмёшь деньги на ремонт? – спросил Горохов у Машкина.
– Я ж мёд продавал, картошку сдавал, свеклу, морковь в город увёз.
– Два грузовика тыквы отгрузил, – мотнул головой Палкин.
– Машкин – особый случай. Я говорю о том, что вся зарплата уходит на жратву, – загорячился Горохов. – У меня вон радикулит. С койки еле встаю.
– Сравнил себя и Машкина. Он навоз круглый год на огород возит в ванне из пригонов, а ты и в кино ходишь и в санатории ездишь. Я говорю, что скоро всё будет… – но Палкина опять перебили.
– Работать за нас будет кто-то, – сказал Кочергин. – До обеда будем обсуждать депутатов, потом в домино постукаем.
– Мы про одно говорим, а ты совсем о другом. Я говорю, что могу прожить и на десятку, – загорячился Машкин.
– О тебе и речи не ведётся, – сказал Горохов. – Не все такие в деревне. Ты хоть спишь? Давай я тебя отправлю в город жить.
– Я не поеду. Мне тут нравится, – ухмыльнулся Машкин.
– А ты поживи в городе. Вместо мяса будешь покупать косточки. Картошечку купишь мелкую в магазине. А ты сала натопил, кабанов на колбасу и окорока пустил. Помидорки и огурцы посолил. Две коровы у тебя доятся. Масло, сметана, творог, сыр – на столе у тебя безвыездно. Зерна сколько получил на заработанный рубль? А сколь ещё прикупил? Индюкам счёту не знаешь. Яйца сдаёшь заготовителям. Тебе и пяти рублей хватит на год. На соль, на спички…
– А я с фермы кусок соли привёз и долблю его пятый год, – сказал дядя Паша. – В то бы времечко уже бы донесли и нашли мне место за эту соль.
– Машкин за своим мясом круглый год ходит, – сказал Папин.
– А тебе кто не даёт? У тебя пол-огорода травой заросло, а вторая половина семечками засажена. У Машкина пол-огорода картошки, а пол-огорода лук-севок занимает. Его жена с сестрой в Иркутск ездят торговать им, – сказал Кочергин.
– Я и в городе свиноферму открою. Объедки стану собирать по столовым и буфетам. У нас этих объедков – все свалки забиты, – проговорил Машкин. – Никто не принесёт мне в кастрюльку кусок мяса, никто не станет думать о моёй семье…
– Я и говорю, что скоро всё будет в магазинах, но не будет денег.
Сидевшие посмотрели на Палкина, который завладел вниманием механизаторов колхоза «Большевистский сев».
– Это как ещё? – спросил механик Горохов и его полное лицо начало бледнеть.
– Так. Закроют колхозы, как нерентабельные, станем мы свои огороды унаваживать и научимся шапки из крольчиного меха шить, как Робинзон Крузо. А кто будет на митинги ходить, тот будет жить на утверждённый депутатами прожиточный минимум.
– Будет врать-то. Кто закроет наш колхоз? – усмехнулся Кочергин, взглянув на часы. – Пора собираться на обед, мужики, уже половина нашего.
