— Адам! Как долго вы ехали! Я жду с самого утра.
Умм-Яхья посуровела:
— Мириам! Ты не у себя дома.
Мириам приподняла чадру и показала сестре язык:
— Очень жаль! — Затем быстро сдернула накидку, оставшись в великолепном, сшитом по последней парижской моде платье. — Так лучше, — засмеялась она. — Мне ужасно жарко.
Подскочивший Георгиос положил свояченице руку на плечо:
— Мириам, уймись. Не срами нас!
Мириам передернула плечами — она была значительно выше Георгиоса.
— К счастью, я живу не в твоем доме, коротышка, — заявила она.
Георгиос побагровел.
— Умм-Яхья, поговори с сестрой! — взмолился он.
Всех утихомирил Адам.
— Оставьте ее, — сказал он своим обычным безапелляционным тоном. Он повернулся к Мириам, улыбнулся и протянул руку. — Подойди, познакомься с Викки Тремэйн.
Редко кто осматривал Викки так дерзко. Мириам была много моложе сестры, однако неудовлетворенность жизнью наложила на нее свой отпечаток, едва заметно оттянув уголки рта. Тем не менее это была, пожалуй, самая красивая женщина изо всех, что Викки когда-либо приходилось видеть. Она стояла перед Викки — высокая, с мраморным лицом классической музейной скульптуры, с волосами, вьющимися на высоком лбу. Ее светло-карие глаза могли бы быть безукоризненно прекрасны, но сейчас их очарование разрушало выражение презрения и жалости к себе.
— Викки Тремэйн? — повторила Мириам. — Кто она?
— Одна из новых сотрудниц Хуссейна, — кратко объяснил Адам.
Легкая улыбка заиграла на губах девушки.
— Женщина? А моя сестра краснеет, оттого что я стащила чадру!
— Это совсем другое! — вмешалась Умм-Яхья. — Надо следовать обычаям своего народа.
— Зачем? — спросила Мириам. Умм-Яхья стиснула себе руки, не находя слов.
— Неудивительно, что отец приходит от тебя в отчаяние! — наконец выговорила она.
Мириам рассмеялась. Все ее поведение, очевидно, было хорошо отработано в целях достижения искомого, и Викки женским чутьем моментально это почувствовала.
— Но ты-то не отчаиваешься? — шепнула Мириам Адаму.
Тот рассмеялся:
— Ну ты нахалка! Нельзя так дразнить любящих тебя людей.
— Почему? Они перестанут меня любить? — Ее глаза округлились и стали задумчивыми. — Ты перестанешь любить меня?
Но Адам уже отвернулся от нее, прикуривая сигарету.
— Для тебя есть кое-что в машине, — небрежно бросил он.
Умм-Яхья сделала решительный жест.
— Не сейчас! — гневно воскликнула она. — Я не разрешаю. Адам, вы ее поощряете, так не пойдет.
Мириам радостно засмеялась и обвилась вокруг сестры.
— Что вы привезли мне? Что это, Адам? — потребовала она, весьма довольная собой.
— Ну, это ваше дело, — объявила Умм-Яхья запальчиво. — Я умываю руки.
Адам бросил на нее быстрый, понимающий взгляд.
— Не сейчас, Мириам, — сказал он коротко. — Ты это получишь, когда мы достанем еду. А пока покажи Викки кладбище.
Ко всеобщему удивлению, на этот раз Мириам не стала возражать.
— Покажу вам могилу своей матери, — предложила она. — Мы сюда часто приезжаем по четвергам. Это мусульманский день поминовения. Вдовы ходят к могилам своих мужей, и все такое.
— А почему именно по четвергам? — спросила Викки.
Мириам пожала плечами:
— Не знаю, таков мусульманский обычай.
И правда, на кладбище было много женщин, склонившихся над одинаковыми могилами. Они лили немного воды в изголовье и шептали что-то умершему мужу, прося совета или рассказывая о происшедших за неделю событиях. Они сидели тут часами, склонившись над могилами и углубившись в себя. Это было вроде общего праздника для всего мусульманского мира.
— Что за величественный вид! — воскликнула Викки, взглянув на долину внизу.
Мириам живо повернулась к ней:
— Вам нравится Дамаск?
— А вам разве нет? — поинтересовалась Викки. Мириам покачала головой:
— Он старый и скучный. Посмотрите на нас — пришли навестить мертвых. А мы должны жить. Разве мы созданы не для этого?
— Не знаю, — ответила Викки. — Очевидно, в жизни найдется место для всего.
— Никогда! — Глаза девушки стали непроницаемыми. — Вы знали Адама раньше? — неожиданно спросила она. В ее тоне прозвучала столь неприкрытая ревность, что Викки ужаснулась. Нельзя так саморазоблачаться перед незнакомыми людьми, подумала она. Встреча с такими чувствами обескураживает.
— Нет, — покачала она головой, — не знала.
— Тогда вы не сможете понять его. — Мириам задумалась. Когда она снова заговорила, в ее голосе прозвучало странное торжество. — Он живет здесь уже так давно, что практически стал одним из нас. Мы все его так и воспринимаем.
Нет, подумала Викки. Она поглядела на девушку без чадры и вспомнила, как Умм-Яхья подавала Адаму чай, тоже без чадры и ничуть не обеспокоенная этим.
— Он ведь преподает в университете? — спросила Викки.
Мириам кивнула:
— Ему здесь нравится. Он не уедет, он это мне часто говорил.
Викки посмотрела в ту сторону, где стоял Адам.
— Это для вас имеет большое значение? — опять спросила она.
— Ведь это и мой дом! — гордо ответила Мириам, глаза ее сверкнули.
Викки нахмурилась:
— А где именно вы живете? Ваша сестра не сказала. Тоже в Дамаске?
Мириам качнула головой. Она немного помолчала, а потом сказала:
— Я живу с отцом. С тех пор как умерла мама, я присматриваю за ним. Он не мусульманин, как она. Он грек-католик и даже ездил в Рим посмотреть на папу, когда был моложе. Теперь от него не осталось ничего — он превратился в гору мяса, которая ненавидит все, что я делаю и думаю. Никто не должен жить подобным образом! Вам бы такое понравилось?
— А вы обязаны там жить? — поинтересовалась Викки.
— Да, пока не выйду замуж. — Неудовлетворенность резче проступила на лице Мириам. — Но, выйдя замуж, я освобожусь! — пообещала она себе самой.
Викки почувствовала себя неловко.
— Что же будет с вашим отцом? — спросила она, чтобы не молчать.
Мириам пожала плечами:
— Кто знает? Он отжил свое — теперь моя очередь жить… пока не поздно.
Викки отвернулась. Ей почему-то стало жаль отца Мириам и сильно захотелось быть сейчас рядом с остальными, подальше от горечи и недовольства, живших в душе сестры Умм-Яхьи. Но Мириам приостановила ее рукой. Коснувшиеся Викки пальцы были жесткими и сильными.
— Прекратите глазеть на Адама! — прошипела Мириам. — Адам мой, только мой. Отстаньте от него, слышите?
Викки попятилась.
