У некоторых народов была установлена предельная продолжительность жизни (египетский хеб-сед): в большинстве случаев — шестьдесят — восемьдесят лет. Такой хеб-сед, связанный с идеей умирающей и воскресающей природы, существовал, по-видимому, и у кельтов, германцев, славян; иначе трудно объяснить, например, обычай ежегодного избрания на троицу «бобового короля». В царстве африканского племени гара'мантов, по словам итальянского историка Аттилио Гаудио, «старикам разрешалось жить только до шестидесяти лет. Когда наступал этот срок, человек должен был удавиться бычьим хвостом. Если же у него не хватало мужества, его под радостные крики и смех душили соплеменники. Древние сарды бросали в глубокие ямы своих стариков, достигших семидесяти лет». Греческий мудрец Солон считал идеальным сроком жизни восемьдесят лет, потом эту идею восприняли и римляне. Принцип ясен: это удесятеренные священные числа. Восьмидесятилетним умер и Будда, подав этим благой пример своим последователям.
Душа, верили древние, обитает в теле (оболочке) и после смерти. Но куда ей деваться, если тело разрушено? Тогда она либо находит прибежище в фетише, либо (в более поздние времена) обречена на вечные скитания, ибо разрушение биологических тканей необратимо. Но был еще и третий вариант — метемпсихоз (индоарийская самсара, изложенная в последней главе законов Ману). Душа могла переселиться в тело какого-нибудь животного, если оно еще не занято чьей-нибудь другой неприкаянной душой. Именно это обстоятельство породило, например, обычай древних греков немедленно, прямо на поле боя, хоронить своих павших, так как в жарком климате трупы разлагались с катастрофической быстротой, а животных под рукой, как правило, не оказывалось. Нарушение этого обычая рассматривалось как государственное преступление и влекло за собой смертную; казнь.
С появлением и развитием искусства процедура почитания предков изменялась и усложнялась. Начинал проявляться интерес к реальному историческому прошлому. Египтяне воплощали душу в изобретенных ими ушебти и статуях, а наиболее выдающиеся события увековечивали в рельефах и папирусах. Греки изобрели портретную скульптуру. Этруски и римляне снимали маски с лиц умерших, изготавливали их портретные бюсты и хранили у домашнего алтаря. Отзвуки этих культов дошли до нас в виде «звериных» фамилий, ограничений в мясной и растительной пище, геральдических животных и растений, портретов и фотографий, украшающих, наши жилища, памятников, устанавливаемых на. улицах, площадях и кладбищах.
То, что не укладывалось в сознании древних, поражало их воображение или приводило в ужас, олицетворялось во всевозможных аномалиях, стоящих вне разума. В ирландских сказаниях, как отмечал исследователь кельтского эпоса С. В. Шкунаев, некоторые персонажи, «в течение семнадцати лет постигали тайное знание и друидическую мудрость, а затем у каждого из них были; отрублены правая нога и левая рука, что является устойчивым признаком существ, связанных с потусторонним миром в его демоническом воплощении». Однорукими были и фоморы. А когда однажды в битве потерял руку бог Нуаду, искусный лекарь Диан Кехт (ирландский вариант греческого мастера Дедала) поспешно соорудил ему серебряный протез, двигавшийся как живой. Быть может, в противовес этому поверью некоторые народы наделяли особо чтимых богов множеством рук — четверорукими были, например, индийский Пуруша и архаический критский Аполлон. Еще больше рук имели другие индийские боги. Это не считалось уродством. Рождение же настоящего урода вызывало представление о демонах, посетивших женщину (греки поэтому сбрасывали новорожденных уродов со скалы). Представление о демонах логически связывалось с представлением о стране демонов. Это попадало в сочинения историков, становилось истиной. Так было во времена Геродота, Плиния Старшего.
Так было и в эпоху рождения мифов. В них живут и действуют сторукие гекатонхейры (в этом случае многорукость рассматривалась уже, по-видимому, как явное излишество, а значит — уродство), одноглазые великаны — ирландские фоморы, гиндукушские биласы, греческие киклопы, мощные змееногие гиганты. Все они — братья титанов, дети Неба и Земли. Отцом многих морских чудовищ был Посейдон. Миф бережно сохранил смутные воспоминания о встречах людей с гигантами (название, разумеется, условное), чьи следы, найденные в Гайане и Индии, Малайе и Монголии, Африке и Индонезии, породили не одну сенсацию и легенду уже в наше время. К их числу принадлежал и русский былинный Святогор -явно хтоническое существо, связанное с «тягой земной». Своих соперников, дерзнувших помериться с ним силою, он складывал в карман и тут же забывал об их существовании. Если верить Библии, гиганты жили на Земле «с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рожать им; это сильные и издревле славные люди». Сочинители книги Бытия, несомненно, трансформировали представления древних греков о полубогах и героях — побочных детях богов от смертных женщин. Но не гигантам, а титанам суждено было стать прародителями человечества, передать ему свой облик.
И титаны, и гиганты, видимо, были наиболее антропоморфны и различались в основном ростом и телосложением, — недаром в поздних вариантах мифов эти две ветви отождествляются. Да и в былинах Святогор и Илья Муромец — оба богатыри, хотя общего в них немного. В жестокой борьбе с природой отстаивали они свое право не только на существование, но и на власть над миром. Человек — порождение Природы — почувствовал себя достаточно сильным, чтобы бросить ей вызов. И он бросил его. Подобно могучему титану Атласу, принял он на свои плечи нелегкую ношу — весь земной шар, свою колыбель. Гиганты и титаны сосуществуют и в ирландских мифах. Но здесь они меняются местами: фоморы прибыли из Северной Африки, а ведь именно там обитал титан Атлас. Возможно, тут содержится намек на их родство. Откуда-то из тех краев пришли и партоланяне, победители фоморов, а следовательно, аналог греческих титанов, тогда как фоморам досталась печальная участь гигантов, тоже греческих. Однако погибли, вымерли именно партоланяне, фоморам же выпала гораздо более счастливая судьба…
Боги уступили место человеку. Многие обращают внимание на их антропоморфность, но не все задумываются над тем, что египетские, ирландские, греческие боги первоначально и жили на земле, среди людей, а во времена Эпикура — между миром земным и миром небесным. Мы лишь по привычке употребляем такие выражения, как «небесный пантеон» или «небожители». Боги близки и понятны грекам, в них нет ничего сверхъестественного, они воспринимаются как заурядное явление. И если боги— это «мы сами», те же люди, то похожие на них гиганты -явно иноземцы, вернее всего северяне. Столкновения с ними оживили древний миф и наполнили его новым смыслом. Огромный (сравнительно с греками) рост, другого цвета волосы (среди греков почти нет ни рыжих, ни блондинов), громадные боевые трубы, массивные щиты. Еще на построенном около 180 года до н. э. Пергамском алтаре греки изображали свою битву с галатами (галлами) в виде гигантомахии (битвы богов с гигантами). Да и Плутарх пишет о северных племенах как о голубоглазых великанах, а в жизнеописании Суллы упоминает, что «золотистые волосы отличают его среди других людей».
Мифологические гиганты проиграли битву во Флегрийской долине задолго до сооружения алтаря Зевса. Однако это еще не была победа титанов, окончилось лишь одно сражение, баталии продолжались. Шла война всех против всех, и победителем в ней мог стать только самый сильный, самый жестокий, самый хитрый. Им стал Крон. Ему удалось выиграть схватку (своего отца Урана он оскопил и низверг в Тартар) и заставить работать на себя своих братьев и сестер (другие племена). Борьба с Природой была окончена, начиналась борьба людей, династические войны.
Сначала, подобно Урану, Крон царствовал единолич* но, его власть была абсолютной. Чтобы сохранить ее, он безжалостно устранял возможных конкурентов, в том числе и собственных детей. Только их опасался Крон, и, чтобы не отправиться в Тартар вслед за отцом, он, по примеру Урана, проглатывал новорожденных отпрысков.
В этих сказаниях переплелись воспоминания о реальных человеческих жертвоприношениях, еще существовавших в восточных культах (например, финикийском) в гораздо более поздние времена, с воспоминаниями об обычае ритуального людоедства, практиковавшемся в первобытном обществе повсеместно (достаточно вспомнить хорошо известную Бабу Ягу, в неимоверных количествах поглощавшую младенцев, но не пренебрегавшую и взрослыми особями). Вот тут-то и начинается собственно миф. На ритуальных трапезах обычно съедались пленники, старики и калеки, но никак не собственные полноценные дети, да еще все подряд. Съедая человека, дикари свято верили в то, что они наследуют его лучшие качества — отвагу пленника, мудрость старика или калеки. Например, Зевс проглотил нимфу Метиду, чтобы постоянно пользоваться ее советами, подаваемыми из его живота. А какой прок от мудрости новорожденных младенцев?
Мудрость в древнем мире вообще считалась явлением иррациональным. Друиды и волхвы — ее
