любом обществе, чтобы стать влиятельным человеком, надо немного отличаться от других, надо быть немного многогранней, чем другие, – по именно немного, в этом все дело. Пилброу постоянно кому-нибудь помогал, Рой Калверт часто вел себя в жизни очень самоотверженно, по обоим не хватало смирения, чтобы выучиться языку дюжинных людей.
Однако и смирившись, они никогда не добились бы влиятельности Брауна или Кристла. Сообщества людей, даже очень маленькие сообщества, подчиняются в своих действиях совсем не тем законам, которыми руководствуется один человек. Люди в сообществе не воспринимают тонкого юмора, легко пугаются, отвергают все непонятное, с трудом поддаются очарованию яркой личности, а убедить их в чем- нибудь могут только такие однозначные, плоские и привычно стертые слова, которые в индивидуальной беседе показались бы человеку непростительно банальными. Да, пожалуй, ни одно сообщество не избрало бы Роя своим руководителем.
Вот и в то воскресенье, сидя всемером у Брауна, мы все вместе гораздо выше оценивали Джего, чем каждый из нас наедине с собой: нас удовлетворяли и радовали самые простые чувства. Даже Найтингейл поддался общему настроению. Мы были едины в мыслях и стремлениях, Джего ждал успех, мы радовались за него, и будущность колледжа рисовалась нам в самых радужных тонах.
В четыре часа из кухни прислали чай. Общая радостная возбужденность немного схлынула, мы разбились на маленькие группки; Кристл, держа в руке сдобную булочку, заговорил со мной о сэре Хорасе, который должен был приехать в колледж через месяц. К чаю, как было условлено заранее, пришел Джего.
– Добрый день, декан. Добрый день, Браун. Напрасно вы меня пригласили. Я вижу, ваше совещание еще не кончилось. Мне очень неловко, что я помешал вам.
Его грызло тревожное беспокойство, и он держался действительно очень неловко. Кристл поднялся ему навстречу – официальный, холодно властный, он хотел показать Джего, что если тот пройдет в ректоры, то благодаря ему, Кристлу. Его лицо казалось суровым, почти угрожающим.
– Мы кончили, Джего, – проговорил он. – И я могу сообщить вам, что совещание прошло весьма успешно.
– Именно, – сказал Рой, пытаясь успокоить Джего. – Именно.
– Я, разумеется, не хочу выведывать ваших тайн. – Улыбка Джего была по обыкновению яркой, но очень напряженной. Наступило молчание: потом Пилброу спросил у него о каком-то чиновнике из Министерства иностранных дел. Поможет ли он беженцу, про которого они говорили? Мягкий ли у него характер? Что он вообще за человек?
– С вашей точки зрения, у него очень консервативные взгляды, – сказал Джего. – А декан, или я, или Браун назвали бы его благоразумным.
– Благоразумны, – проворчал Пилброу. – Проморгаете вы с вашей хваленой благоразумностью эту треклятую империю… и все на свете проморгаете.
– Да ведь разные политические убеждения вовсе не мешают нам помогать друзьям – вот чего я не успел добавить, дорогой Пилброу, – сказал Джего. – Мне было бы очень грустно…
Словом, он пообещал, что в тот же вечер напишет своему знакомому письмо с просьбой позаботиться о беженце, и Пилброу, смягчившись, принялся расспрашивать его про других чиновников из Министерства иностранных дел. Джего все еще нервничал и был готов соглашаться с чем угодно, лишь бы разговор не заглох. Знавал ли он Г.? Немного. А сэра П.Дж.? Джего неохотно признался, что нет. А П.?
– П.? – радостно воскликнул Джего. – Вас интересует П., дорогой мой Юстас? Вот уж про кого я могу сказать, что неплохо его знаю. Когда мы познакомились, он сразу, помнится, стал расспрашивать меня, как я представляю себе частную жизнь министра…
Он продолжал говорить – почти без пауз и нервически возбужденно, – пока гости не начали расходиться. Браун с Геем Калвертом прекрасно понимали, почему он так взволнован, и Рой, словно бы развлекаясь, а на самом-то деле просто по доброте, принялся подшучивать над ним, чтобы он вышел победителем из их словесного поединка. Джего принял вызов и немало позабавил нас всех, а особенно Найтингейла, подтрунивая в свою очередь над Роем. Однако тревога не отпускала его, и он опять заговорил чересчур аффектированно. Кристл почти не принимал участия в общей беседе и вскоре отправился домой; через несколько минут ушли и Пилброу с Льюком, но Найтингейл все сидел и сидел. Часы на Резиденции пробили четверть, потом половину, потом три четверти. Пока Найтингейл был здесь, Джего не мог спросить у Брауна, чем завершилось наше совещание.
Наконец распрощался и Найтингейл. Когда он закрыл дверь, истомленный Джего повернулся к Брауну.
– Итак…
– Итак, – с благодушным удовлетворением сказал Браун, – если бы выборы состоялись сегодня, вы уже были бы ректором.
– Значит, все…
– Да, все собравшиеся объявили, что сейчас они считают вас самым подходящим кандидатом.
– Так ведь это же великолепно! – воскликнул Джего и озарил комнату счастливейшей улыбкой. – Это же просто великолепно!
Потом, уже несколько сдержаннее, проговорил:
– И подумать только, какой удивительно милый человек Юстас – несмотря на все паши разногласия, он решил поддержать меня. С тех пор как я стал членом Совета, мы ни разу не сошлись во мнениях. У нас буквально противоположные взгляды на общественную жизнь. Но это не оттолкнуло его!
– А по-моему, Льюк должен бы удивить вас еще сильнее, чем Пилброу, – сказал Браун. – Он самый ревностный ваш сторонник. И это притом, что ему выгодней поддерживать Кроуфорда.
– Видимо, с молодежью я веду себя гораздо естественней, чем со своими сверстниками, – признался Джего. И предельно откровенно, с бесстрашной прямотой добавил: – Перед ними я не красуюсь.
Рой глянул мне в глаза и остро усмехнулся. Тут Артур Браун решил предостеречь Джего:
– Я не хочу пугать вас, я и сам, конечно, радуюсь успеху, однако должен все же сказать, что пока еще рано праздновать победу. – Браун приосанился, чтобы его предостережение прозвучало более веско. – Да- да, мы еще не победили. Если бы выборы состоялись сегодня, то вы, повторяю, несомненно прошли бы в ректоры. Но мы, как вы понимаете, не можем потребовать от людей священной клятвы, тем более что кое- кто поддерживает вашу кандидатуру с некоторыми оговорками. Я не назову эти оговорки слишком серьезными, однако оговорки есть оговорки. До выборов еще довольно далеко, и положение может измениться – хотя я-то надеюсь, что этого не произойдет.
– Но вы верите в успех? – спросил Джего. – Верите? Вот что мне очень важно знать!
Браун помолчал и, тщательно подбирая слова, ответил:
– Считая, что колледж изначально был обречен на раскол, я не вижу причины для кардинальных изменений в будущем.
– Этого мне совершенно достаточно, – с облегчением сказал Джего и потянулся. Потом посмотрел на нас и, улыбаясь, добавил: – Я очень вам благодарен, друзья. Впрочем, я зря, конечно, это сказал – истинные друзья не нуждаются в словах благодарности.
Он распрощался, а мы встали из-за стола и подошли к окну. На западе догорала вечерняя заря, в прозрачных зимних сумерках бледно желтели уже включенные электрические фонари. Неярко светились окна ректорской спальни.
– Надеюсь, я не слишком его обнадежил, – проговорил Браун. – Мне-то представляется, что все будет в порядке. Но я окончательно поверю в это только после голосования. Кое-кто из нас уже знает, – сказал он мне с мудрой и пытливой улыбкой, – что вы, Элиот, замечательно разбираетесь в людях. Однако мне кажется, что суть некоторых явлений нашей жизни можно постичь только на собственном опыте. Я не раз видел, как выборы, подготовленные гораздо лучше, чем те, что нам предстоят, заканчивались самым неожиданным образом.
Мне было видно из окна, как Джего идет по дворику, держась возле стен домов.
– К сожалению, – продолжал Браун, – в нашей партии нет по-настоящему весомого ядра. На Пилброу особенно рассчитывать не приходится, вы, Рой, слишком молоды, а Элиот проработал в колледже всего три года. Мы с Кристлом пользуемся, конечно, определенным влиянием, но и у нас нет полной уверенности в своих силах. Или, говоря иначе, если появится какой-нибудь новый кандидат, которого поддержат
