Джез понял, если скажет им правду — по его мнению, Харри Фицаллен был болваном и не стоил Сюзи, — они сразу сделают вывод, что он ревнует.
Как это его ни раздражало, ему приходилось улыбаться, отпускать шутки и говорить всем, что Харри отличный парень и они чудесная пара.
— Ее жизнь меняется, — напомнил Джефф, который никогда не упускал случая поинтриговать. — Ты не чувствуешь себя немного… ну, ты понимаешь?
— Я за нее очень рад, — настаивал Джез. — Меня не волнует, что она делает.
Не желая оставлять интересную тему, Джефф продолжил:
— Селесту не видно уже недели две. У вас все в порядке?
— Все хорошо. — Джез потянулся и зевнул, смертельно заскучав от такого допроса. Он бросил взгляд на часы.
— Те, кто считают, что могут больше не посещать собрания, играют с огнем, — наставительно заявил Джефф. Наверняка он знал это из собственного опыта.
— Она не бросила занятия. Просто ходит в другую группу, ближе к дому.
Это была ложь, но Джезу не хотелось продолжать разговор. А так как каждый вечер в городе проходили десятки собраний анонимных алкоголиков, Джефф не мог узнать, что это неправда.
Маленькие, поросячьи глазки Джеффа заблестели, и он переспросил:
— Другая группа? И с чем это связано? А потом отдельная спальня?
Джез помнил: когда напиваешься до безобразия, у тебя появляется одно преимущество — ты можешь сказать все, что у тебя на уме. Если тебя достает какой-нибудь идиот, ты его посылаешь, просто и лаконично.
И без сомнения. Джефф был надоедливым идиотом.
Но в трезвом состоянии Джез не мог высказаться. О чем он очень жалел и считал это главным недостатком трезвой жизни.
Вместо этого он терпеливо объяснил:
— У Селесты все хорошо, у меня тоже. У нас все в порядке, честное слово.
Собрание закончилось. Все стали надевать свои плащи, собираясь разойтись.
— Выпьем кофе? — спросил Джефф, застегивая куртку.
— Не сегодня. — Джез проверил время на часах: полдесятого. — У меня встреча.
— Правда? — ухмыльнулся Джефф. — Надеюсь, не девица?
Джез понял, что иногда не обязательно напиваться.
— Пошел ты, Джефф, — ласково произнес он, — нельзя же всю жизнь быть таким болваном.
Когда в десять часов Джез появился в «Маршальском гербе», бар был забит до отказа, но было ясно, что Люсиль никто не слушал.
Незаметно проскользнув в дверь, Джез прошел вглубь комнаты, подальше от импровизированной сцены, заказал пинту кока-колы и сел в темном углу, где он мог остаться незамеченным и слушать Люсиль. Ему меньше всего хотелось ее смущать.
Хотя если она могла петь, пока группа накачавшихся пивом болельщиков «Бристоль Роуверс» выкрикивала и громыхала пустыми кружками по барной стойке, значит, у нее была довольно сильная воля.
— Эй вы, заткнитесь и дайте девчонке спеть, — перекричал шум хозяин заведения.
— Это барахло! — гаркнул один из болельщиков «Роуверс» с татуировкой вокруг шеи в виде колючей проволоки. — Скажи, пусть поет известное.
— Вроде Шер, — крикнул его приятель. — Или Мадонны, вот!
— И покажи сиськи, раз уж ты там. — Для выразительности татуированный стал громыхать огромным кулаком по стойке. — Да, давай! Сиськи! Сиськи! Сиськи!
Джез улыбнулся своим мыслям, сразу переносясь в старые времена, когда они играли в грязных пабах. Он скучал по тем временам больше, чем по поклонению и известности. Ему было любопытно, как Люсиль справится с этой ситуацией.
В следующий момент он инстинктивно пригнулся, потому что появилась Люсиль, но прятаться не было необходимости — ее внимание было полностью сосредоточено на Колючей Проволоке.
Она выхватила пустую кружку из его рук, вытащила его из-за барной стойки на сцену.
— Знаешь что, — сказала Люсиль в микрофон, — почему бы тебе самому не показать сиськи?
И без колебаний она начала исполнять «Ты самый сексуальный», известный номер, запомнившийся по «Толстому Монти».
Все в баре издали мощный рев одобрения. Колючая Проволока, в восторге от общего внимания, улыбался как идиот, тряс толстым животом и неуклюже отплясывал под музыку. Потом он расстегнул свою залитую пивом рубашку и бросил ее в собравшуюся вокруг сцены публику, что было встречено смехом и свистом, а Люсиль проговорила в микрофон:
— Черт, они больше, чем мои.
Когда Люсиль уже заканчивала выступление, кто-то пустил по кругу шляпу. Джез бросил в нее купюру в десять фунтов. Он видел, как несколько минут назад Колючая Проволока бросил в шляпу пару фунтов, а теперь затянул песню, явно стремясь обратно на сцену. Час назад он был как заноза в заднице. Теперь стал самым ярым поклонником Люсиль.
Джез покачал головой, молча восхищаясь ею. Это был правильный подход к буйной публике. Люсиль действовала безошибочно.
Она заметила его, когда подошла к барной стойке, чтобы выпить.
— Как давно ты здесь?
— Две минуты. — Джез пожал плечами, доставая мелочь из кармана джинсов. — Я только что пришел. Я закажу тебе что-нибудь.
— Лгун. — Люсиль неожиданно улыбнулась. — Я видела тебя в баре час назад.
— Боже, — вздохнул Джез, — из меня получился никудышный шпион.
— Верно. Но все равно можешь заплатить за меня. Мне «Гиннесс», пожалуйста.
Джез заказал «Гиннесс», а себе еще одну пинту кока-колы.
Наблюдая за ним, Люсиль спросила:
— Трудно приходить в бар и не пить спиртного?
— Нетрудно. Скучно. Живая музыка немного развлекает. — Он улыбнулся. — Ты хорошо справилась с ситуацией. И заполучила еще одного обожателя.
Люсиль приняла комплимент, печально покачав головой.
— Я справилась, но они победили. Мне пришлось играть музыку, которую им хотелось слушать.
— В таком месте у тебя нет другого выхода, — возразил Джез. — Поверь мне.
— Я знаю, ты прав. — Люсиль глотнула «Гиннесса». — Просто… если петь чужие песни, ничего хорошего не получится. Но никто не хочет слушать то, что пишу я. Я чувствую себя одной из тех, кто стоит в центре Броудмида и кричит о Иисусе и любви, которую он принес в нашу жизнь… А все бегут от них прочь, быстрее, чем произнесешь слово «псих».
— Песня, которую ты играла, когда я пришел, была одна из твоих? — спросил Джез.
— Да. Никто ее не слушал.
— Я ее слушал.
— И она была не слишком хороша. — Люсиль взглянула на него. — Верно?
— У тебя фантастический голос. Серьезно. Отличный диапазон, идеальная высота, настоящая глубина.
— Но сама песня все же барахло, — подсказала Люсиль. — Ничего, ты можешь говорить прямо. Обещаю, что не брошусь с Висячего моста.
— Ладно, — согласился Джез. — Она не была фантастически хороша.
— Правду. — У Люсиль было серьезное выражение лица. — Она была барахло.
Джез с неохотой признал:
— В общем, да.
Боже, правдивость не всегда приятна. Впрочем, что может быть хуже, чем лицемер и лжец?
— Спасибо большое.
