Не стоило, так же, говорить о том, что он повёл себя как идиот.
Марчмонт это сообразил после того, как во второй раз проснулся от плохого сна. В котором Зоя уезжала верхом на вороном коне и исчезала, навсегда.
Он моргнул, вспоминая сказанное им.
Он не знал наверняка. Возможно, паника, поскольку он внезапно обнаружил, что от него требуется сделать то, что он до этого никогда не делал. Он обнаружил, что должен обратить внимание и принять решение.
Неудивительно, что решение он принял неверное.
Люсьен услышал лёгкий стук в дверь, соединяющую его спальню с комнатой Зои. Его упавшее сердце немного приободрилось.
– Да, – произнёс он. – Да, войдите.
Его сердце ободрилось ещё больше, когда она показалась в дверях в своём нарядном утреннем платье. Сшитое из муслина сливочного цвета с розовой вышивкой, платье с длинными рукавами было в изобилии украшено кружевами.
– Ты похожа на пирожное с глазурью, – сказал Марчмонт.
Она также выглядела утомлённой. Он видел тени под её прекрасными глазами. Его совесть заговорила: «
Она посмотрела на него так, словно он не был животным.
Люсьен ощутил, как стало легче у него на душе.
– Зоя, – начал он. Но до того как он успел начать извиняться, вереница лакеев вошла вслед за ней, некоторые с подносами в руках.
Те лакеи, чьи руки оставались незанятыми, передвинули стол и кресла к камину. Затем они расставили тарелки и покинули комнату через главные двери, которые последний из выходивших бесшумно затворил за собой.
– Когда я поднялась наверх утром, ты ещё спал, – проговорила Зоя. – Не хотелось тебя беспокоить.
– Подойди сюда, – сказал он.
– Иди завтракать, – сказала она.
Хоар, как он обычно делал каждый вечер, разложил халат Марчмонта на спинке кресла, под рукой. Она взяла его и развернула перед ним, играя роль его камердинера.
Герцог мысленно продолжал посыпать голову пеплом в раскаянии.
Он слез с кровати, надел шлёпанцы и послушно вдел руки в рукава халата. Затянув пояс, он заговорил:
– Я должен просить у тебя прощения, Зоя. Я отвратительно повёл себя прошлым вечером.
– О, благодарю тебя, – она бросилась ему на шею, обнимая его в своей обычной импульсивной манере.
Марчмонт обнял её и крепко сжал в руках:
– Я никогда, ни за что не должен был принимать сторону Харрисона против тебя. Не знаю, о чём я думал. Очевидно, я не думал вообще. Прости меня, пожалуйста.
Он зарылся лицом в волосы жены и вдохнул её аромат, чистый, тёплый и летний.
Некоторое время он стоял, просто обнимая её.
Её не было так долго. Она вернулась. И принадлежала ему. Он сделал её своей. Его никто не принуждал. Теперь его долгом было присматривать за ней и чтить её, эту обязанность никто не заставлял его взять на себя. Он дал своё слово, по доброй воле, в тот самый момент, когда сказал «Беру тебя в жёны».
Спустя какое-то время Зоя отстранилась.
– Спасибо, – проговорила она. – Мне было нелегко подняться сюда сегодня утром. Но теперь, когда я прощена…
– О, нет, – перебил Марчмонт. – Это я просил тебя о прощении. Я ещё не решил, простить ли тебя.
Её глаза расширились, и он захохотал:
– Шутка, Зоя. Не мог удержаться. Боже милостивый, что тут прощать? Я сказал, что ты можешь делать всё, что угодно тебе, а не Харрисону.
– Пойдём, давай позавтракаем, – сказала она. – Нужно поговорить о цифрах, и вряд ли ты это сможешь выдержать на голодный желудок.
– О цифрах, – повторил он.
У него возникло дурное предчувствие от одной перспективы заняться подсчётами. Она просматривала долгие колонки цифр. Она их записывала. Хотя ей удалось оттереть кляксы с лица, слабые пятна от чернил остались у неё на пальцах.
Зоя взяла Люсьена за руку, и тот позволил ей отвести себя к столику для завтрака.
– Это самая тёмная часть комнаты, – произнёс он, – я думал, ты предпочтёшь, завтракать на свету. Мои окна выходят на сад.
– Я предположила, что сегодня утром у тебя будет болеть голова, – ответила она.
– Я и близко не напился так, как собирался, – сказал Марчмонт. – Пьянствовать оказалось далеко не так весело, как считается.
Он отодвинул для неё кресло, и она села. Он уселся напротив. Совсем недалеко. Так было куда интимнее, чем даже в комнате для завтраков, наименее формальном из всех помещений дома.
Они ели какое-то время в приятной тишине. Люсьен привык к тишине и к одиночеству. Но он знал, что Зоя упивается тишиной после столь бурных трапез в Лексхэм Хаусе. Сам он был доволен просто тем, что она сидит рядом и не собирается швырять в него вещами.
Кажется, он начинает нехорошо, по-глупому привязываться к своей жене.
Когда, наконец, Марчмонт опустил столовые приборы, Зоя вытащила несколько листов писчей бумаги из кармана, скрывавшегося среди складок её платья.
– Это, должно быть, итоговые цифры, – проговорил герцог, разглядывая бумаги с отвращением.
– Несколько заметок, всего лишь, – сказала она. – Только некоторые примеры, чтобы проиллюстрировать основную предпосылку. Она заключается в том, что тебя чудовищным образом обсчитывают и поставляют чрезмерное количество провизии, и что, говоря вкратце, слуги твоего дома тебя обманывают.
Это было, вероятно, последним, что Марчмонт ожидал от неё услышать. Слова он понимал, но их смысл до него не доходил. Он посмотрел на документы в её руке. Он посмотрел на неё и её встревоженное выражение лица.
– Я не ожидала такого в столь безупречном хозяйстве, – говорила Зоя. – Я не подозревала ничего, пока Харрисон не поднял шум по поводу моего ознакомления с записями. И даже тогда обман был лишь одной из возможных причин, пришедших мне на ум.
– Харрисон, – сказал герцог. – Обманывающий меня.
Речь понемногу возвращалась к нему, несмотря на онемение.
– Первым, что я заметила, было количество провизии, – продолжала Зоя. – Это могло быть правдой, если бы ты развлекался ежевечернее в самой расточительной манере. Но я знаю, что это не так. Ты большей частью обедаешь вне дома, согласно Осгуду, который ведёт учёт всем твоим приглашениям и встречам. Я ещё не посылала за твоим поваром, либо за теми, кто имеет отношение к закупкам, чтобы услышать, как они поясняют количества и цены. Я не хотела делать этого, пока не поговорю с тобой.
– Я не…
Марчмонт вспомнил, как она сидела в библиотеке, роясь в книгах, когда было далеко за полночь. Она осталась там, когда он ушёл, в дурном настроении.
– О, Зоя, – он протянул руку, и его жена вложила в неё свои заметки. Он поглядел в них, буквы и цифры окутывал густой туман.
