Харрисон ничего не сказал, пока ему связывали руки и поднимали его на ноги. Но когда его попытались повести к двери, он отказался двинуться с места.
– Это отличная уловка, ваша светлость, действительно отличная, – сказал он. – Вы меня полностью разыграли. Я сам видел, как Вы уезжали, и получил весточку от друга в Барнете, который видел, как Вы останавливались, чтобы поменять лошадей. Но в карете были не Вы, как видно.
Марчмонт поменялся местами с Родериком, самым высоким из Зоиных братьев. В пути люди могли заметить лишь герцогский герб. Как много людей вне Лондона могли точно знать, как выглядит герцог Марчмонт? Они видели высокого светловолосого джентльмена и герб на карете, и этого было достаточно.
Герцог не стал ничего объяснять. Харрисон не заслуживал объяснений.
– Я должен был раскусить трюк, – говорил Харрисон. – Меня ввело в заблуждение прощание на площади перед Вашим отъездом, к тому же. То, что из всех людей именно я недооценил ум своего господина, в самом деле очень прискорбно.
– Пойдёмте, мистер Харрисон, – сказал Джозеф. – Будьте любезны, не делайте из себя большее посмешище, чем уже есть.
– Да, посмешище, разумеется, – сказал Харрисон. – Ну, что ж, как мы все будем смеяться над этим завтра, когда прочитаем в газетах. Ещё одна из шуток вашей светлости, а? Я всем вам говорил, разве не так, что нет другого хозяина столь удивительного, как его светлость.
Взгляд бывшего управляющего упал на нового дворецкого.
– Итак, Томас, тебя назначили главным, как я слышал. Ты любишь свою работу, осмелюсь сказать. Потом, без сомнений, ты вообразишь себя следующим управляющим его светлости. Двадцать лет ты будешь трудишься изо всех сил. Работать без сна и без благодарностей, и потом дойдет до вот такого.
Плечи Харрисона поникли, и он начал всхлипывать.
– Двадцать лет. Вся моя работа. Пропало, всё пропало, пропало.
– Я бы учёл двадцать лет преданной службы, – сказал Марчмонт. – Если бы ты не предпринял попытки убить мою жену. Дважды. Я ничего не должен тебе. Наш счёт сравнялся.
Он взмахнул рукой.
– Уведите его. Если окажет сопротивление, делайте то, что должны, но оставьте живым. Я хочу увидеть его на виселице.
После того, как все ушли, Зоя увидела, как изменился её муж. Утомление, которое он скрывал от остальных, было для неё очевидным. Все эти дни ожидания, неуверенности в том, что сделает Харрисон. И в то же время Марчмонт не мог быть уверен, что поступает правильно и наилучшим образом.
Зоя говорила ему: «Харрисон знает дом лучше нас всех. Он знает его лучше, чем своё собственное тело. Если я не буду выходить, он придёт за мной сюда, и будет полагать себя в безопасности, поскольку знает всё о нас и о доме».
Она оказалась права, и план Марчмонта сработал.
Харрисона взяли, с поличным.
А его хозяин не чувствовал себя счастливым.
Зоя обняла мужа, но он мягко освободился.
– Прошу меня простить, – сказал он. – Мне нужно время. Ты привыкла быть почти убитой. Для меня это новый опыт.
Он отошёл в сторону, придвинул кресло к огню и сел. Закрыл лицо руками.
Зоя села у его ног на ковёр по-турецки. Она подождала, пока его дыхание станет ритмичным и он успокоится.
– Двадцать лет, – произнесла она. – Долгое время. Твои родители были живы, когда он начинал работать здесь.
– Да, – Люсьен не поднимал головы. – Он начинал посыльным. Его отец служил здесь лакеем, но умер молодым.
– Значит, Харрисон был почти членом семьи, – сказала она. – Неудивительно, что ты скорбишь по нему.
– Я не скорблю, – возразил он. – Я хочу, чтобы его повесили.
– Он был здесь, когда были живы твои родители и Джерард. Он был здесь всё это время, когда я пропала. Он был частью твоей жизни…
– И я доверял ему. Безоговорочно. А он предал моё доверие. Да, да. Я знаю. – Он поднял голову. – Во многих отношениях Харрисон был идеальным слугой. Я не могу удержаться от мысли, насколько идеальным был бы он, если бы я уделял внимание делам.
– Возможно, – сказала Зоя. – Что бы ни случилось, мусульмане говорят, что это воля Господа. Они бы сказали, что по воле Бога твой слуга впал в грех и обокрал тебя. Они бы сказали, что по воле Бога он прибег к насилию, вместо покаяния, когда его разоблачили. И мне вот интересно, может быть, ты думаешь, что Бог это ты? Думаешь, твоя вина в том, что этот человек обратился в грешника, потому что ты смотрел в другую сторону. Что ж, возможно, такое случается, когда кто-то является герцогом и все ему подчиняются. Он полагает себя Господом Богом.
– Я не полагаю… – Марчмонт не договорил.
Зоя промолчала.
Он долгое время смотрел на неё пристально:
– Ты мне говорила, что умеешь танцевать, петь, слагать стихи. Ты говорила, что знаешь, как доставить мужчине наслаждение. Говорила, что можешь справиться с хозяйством – и даже с евнухами. Но ты не упоминала, что можешь вести философские диспуты в том числе.
– Пребывание в гареме оставляет женщинам много времени на размышления, – сказала Зоя. – Я думала об этих вещах. Особенно много я думала о том, как мыслят мужчины. А самое важное для меня – то, как мыслит мой мужчина.
– Или не мыслит.
Она улыбнулась, откинулась назад и положила голову ему на колени.
– Я рада, что вышла замуж за тебя, потому что у тебя доброе и щедрое сердце. Ты так зол на своего слугу, ты ненавидишь его и всё же оплакиваешь его, думаешь о способах, которыми ты мог бы предотвратить случившееся. Пока ты думал об этом, я думала о том, как жестоко обошлась с тобой судьба, отняв у тебя родителей и брата. Я знаю, ты пытался закрыть своё сердце. Но для меня ты не закрыл его, и не закрыл даже для этого человека, который бесчеловечно предал тебя. Я больше не возражаю против того, что люблю тебя.
Зоя почувствовала, как оцепенело его тело. Она понимала, что атмосфера меняется.
Она почувствовала, как его пальцы запутались в её волосах.
Люсьен прочистил горло.
– Зоя, думаю, ты сказала, что любишь меня.
– Я так сказала. Я действительно люблю тебя. Всем сердцем.
– Понятно. – После длительной паузы он заговорил снова. – Как долго это продолжается?
– Не знаю, – ответила Зоя. – Иногда мне кажется, что это началось очень, очень давно.
– Ты могла бы упомянуть о своих чувствах.
– Мне не хотелось поощрять их, – сказала она. – Я думала, что это плохая идея.
Марчмонт засмеялся.
Она посмотрела на него.
– Я чувствую тоже самое, – сказал он. – В точности.
Она сняла его руку со своей головы, поднесла к губам и поцеловала каждый сустав. Она бы пошла и дальше, но появился слуга и сказал, извиняясь, что внизу офицер с Боу-стрит, который ожидает, чтобы поговорить с его светлостью.
Это были длинная ночь и долгие две недели для герцога Марчмонта.
Харрисон был обязанностью, которую невозможно было переложить на кого-то другого. Марчмонт поехал на Боу-стрит и предоставил улики на предварительных слушаниях. Харрисона отдали под суд и
