Как безмерно благодарен был ей Полоз за доброе слово. В такую минуту необходимо, чтобы кто-то помог, поддержал его. И эту поддержку оказала ему Марина.
— Спасибо, Марина, — сказал майор, — теперь я знаю. Я уже как-нибудь один в этом деле разберусь.
— Нет, — возразила девушка, — не один. Вера Михайловна и мой друг. Мы все будем думать…
Но сколько они не думали, никто ничего не мог придумать. Михаил Полоз стал сумрачным; пожалуй, еще чернее было у него на душе, чем в те дни, когда он узнал о смерти жены. Для каждого честного человека ведь легче узнать о смерти, чем допустить хоть отдаленную мысль о возможном предательстве.
Сколько ни думал, сколько ни мучился бессонными ночами майор Полоз, ничего придумать он не мог. Каждый день с надеждой посматривал он на Валенса, надеясь услышать что-нибудь новое, но директор молчал. В конце концов такая жизнь стала для Полоза невыносимой. Он пришел к Валенсу и сказал:
— Отпустите меня, Адам Александрович. Так дальше жить я не могу. Либо с ума сойду, либо лишу себя жизни…
— Куда отпустить? — не понял Валенс.
— Сперва в Москву, а там я уж разберусь, как действовать дальше. Пилота-испытателя вам сюда дадут не хуже меня, а я сейчас в таком состоянии, что доверять мне испытания крайневских самолетов просто рискованно!
Валенс задумчиво посмотрел на него. Что ж… Вероятно, Полоз прав.
— У тебя есть какие-то планы?
— Планов у меня нет никаких, но оставаться в такой неизвестности я просто не могу. Лучше умереть.
— Никогда не думал, что ты способен на истерику.
— Это не истерика. Это просто необходимость.
И Валенс в конце концов согласился. Ему самому не терпелось знать про Соколову все. Он не верил подлой газетке, но опровергнуть не мог. Еще минуту он подумал и сказал:
— Хорошо. Я тебя отпущу.
Через несколько дней майор Полоз уже стоял у окна вагона скорого поезда. Крайнев, Марина и Валенс, провожая, махали платками: «Счастливого пути! Ждем новостей!»
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Теперь Вера Михайловна окончательно поняла, что из Киева, а тем более из гостеприимной квартиры Любови Викторовны нужно исчезнуть. Причем немедленно. Сделать это легко: достаточно выйти на улицу, свернуть за угол и почувствовать себя совершенно независимой от всех врагов. Теперь ее никто не охраняет — Берг, как видно, прочно убеждена в бессмысленности ее бегства. Фото в газете навсегда, по ее мнению, отрезало для Соколовой все пути к возвращению. Теперь в глазах советских людей она выглядит предателем. Куда ж бежать?
На первый взгляд все расчеты Берг были правильными. Но все-таки она ошибается. И не из такого отчаянного положения можно найти выход. Неужели человек, который не чувствует себя виновным, не сможет этого доказать? Сложное это дело, очень сложное. Кому теперь, во время войны, захочется разбираться, виновна или невиновна Соколова — изменила она или осталась верна Родине? В лучшем случае, рассмотрение дела отложат до конца войны. И все-таки надо идти к своим, только к своим, что бы ни случилось.
И конечно, ни одного дня больше нельзя оставаться под крылышком Берг. Бежать! Но куда? Неизвестно. Где могут быть партизаны? Где могут быть друзья? Ничего не знает Вера Михайловна Соколова, а должна знать, непременно должна знать!
Какие у нее документы? Одна только справка из концлагеря, где сказано, что она выпущена на поруки Берг. Гестаповка отдала ей эту справку, чтобы можно было показывать ее на контроле в институте. На всякий случай и это пригодится. Денег у нее нет совершенно, и это очень плохо. Да и куда она пойдет? Куда?
Последнее мучило и угнетало Веру Михайловну больше всего. Еще никогда в жизни не находилась она в таком тяжелом положении, одна, без друзей, без помощи… Трудно даже вообразить себе что-либо хуже!
Сидя здесь, в квартире Берг, друзей не отыщешь. Значит, надо действовать смело, решительно. Но если у нее где-нибудь и есть друг, оставшийся в Киеве, то он должен быть на заводе, там, где она еще так недавно была директором. Значит, первым делом непременно нужно добраться до заводского поселка…
Придя, наконец, к определенной цели, Вера Михайловна уже не стала мешкать. Она надела свое новое пальто (оно слишком бросалось в глаза, надо его заменить, подумала она), сказала солдату на лестничной площадке, что идет в институт. Солдат равнодушно кивнул — ему были даны точные указания: Соколова может ходить куда угодно. Она свободна.
Вера Михайловна вышла на улицу, прошлась немного, оглянулась — никто за ней не следил. А может, это только так кажется? Нужно проверить, погулять еще…
Звонкими морозами пришел в Киев декабрь. Дул не сильный, но пронизывающий ветер. Обрывки афиш и объявлений болтались на стенах. Над частными магазинами по улицам Ленина и Владимирской висели вывески. Недалеко от оперы скоро должен открыться ресторан.
— Ничего, ничего, — сдерживала себя Вера Михайловна, — будете вы лететь отсюда со своими кафе и ресторанами, дым пойдет!
Она ходила по улицам, пока окончательно не убедилась, что за ней никто не следит — видимо, прочно уверена Любовь Викторовна в непогрешимости собственных умозаключений.
Комиссионный магазин находился неподалеку от Бес- сарабки. Их в то время в Киеве расплодилось очень много. Продавались в них, в основном, вещи, изъятые из оставленных квартир.
Хозяин магазина — невысокий, полный, видимо, очень довольный своей жизнью и положением человек — встретил Веру Михайловну любезно и услужливо. Да, он охотно возьмет на комиссию такое хорошее пальто. Что? Требуются деньги немедленно? Это, конечно, тоже возможно, но тогда цена будет иной. Нет, он не позволит себе обидеть такую приятную даму. А в чем мадам собирается вернуться домой? Нужна какая-нибудь одежда? Лучше обычный ватник? Очень хорошо. Есть такой, почти новый и стоит недорого. Но для проведения всей этой операции нужен какой-нибудь документ. Не может ли уважаемая мадам его предъявить?
Соколова протянула ему справку. Гестаповский бланк произвел на комиссионера ошеломляющее впечатление. Никаких вопросов можно было не задавать.
Через несколько минут Вера Михайловна вышла из магазина неузнаваемая. Теплый ватник грел не хуже роскошного пальто, но зато не так бросался в глаза. Во внутренний карман она положила остаток денег. Что ж, пока все идет неплохо. Теперь ее уже труднее обнаружить, она стала незаметной. Увидим, что будет дальше, успокаиваться еще рано.
Она повернула к Сенному базару, стараясь не ходить дважды по одной и той же улице, и крутым спуском вышла на Подол. Чтоб добраться до завода, надо было перейти Днепр. Мосты взорваны, но немцы успели поставить понтоны. Прежде всего следовало узнать, разрешалось ли переходить штатским?
Соколова шла, не вызывая ни у кого подозрений. Идет себе женщина в поношенном ватнике — сотни, а может, и тысячи таких ходят по Киеву. Если взяться всех проверять, так и целой жизни не хватит. Соколова без помех дошла до моста и увидела комендантский патруль. Мост тщательно охранялся.
У Соколовой не хватило решимости перейти Днепр. Это значило лезть прямо на рожон. Она отошла подальше, добралась до Контрактовой площади и, войдя в развалины какого-то дома, села на кучу разбитого кирпича и задумалась.
Что предпринять? Куда идти и где ночевать? Ведь в Киеве она никого не знает. А кого она может знать на заводе? Кто там остался? Сотни вопросов вставали перед Верой Михайловной, один неразрешимее другого; они требовали ответа, а найти этот ответ она не могла.
