воспоминаний, весь охваченный радостным чувством возвращения, он вошел в институт.
Старенькая гардеробщица взглянула на него и испуганно перекрестилась. Юрий весело засмеялся, подошел к ней, крепко обнял и поцеловал — он сейчас готов был расцеловать весь мир.
Он шел по коридору рядом с Валенсом. На миг остановился у двери своего кабинета. Табличка с надписью «Инженер Юрий Крайнев» по-прежнему висела на своем месте.
«Они были уверены, что я вернусь», — подумал Крайнев и благодарно посмотрел на Валенса.
В кабинете директора они сели друг против друга и немного помолчали. Валенс почти не изменился за это время. Зато на лице Крайнева следы страданий обозначились волевыми складками у губ, даже в самой улыбке.
— Я до сих пор не могу понять, как ты отважился лететь на такой машине. Ведь это граничило с самоубийством.
— Нет, — возразил Крайнев, — самоубийцы мне никогда не нравились, и записываться в их клуб я не имел намерения. Но ведь это был единственный шанс… Никто из моих тюремщиков не мог допустить, что машина без винта сможет оторваться от земли… Именно в этом было мое спасение… Зато теперь я знаю о реактивных самолетах больше, чем кто-либо другой. Знаю, какими они должны быть, знаю, по какому пути пойдет их развитие. И, конечно, это будет не ракета, а турбореактивный двигатель.
Крайнев говорил, а Валенсу за этими словами чудилась иная мысль; будто говорит человек какие-то определенные и точные слова, слушает, отвечает, а хочет узнать что-то совсем другое и не решается спросить…
Они снова помолчали несколько минут, потом Юрий не выдержал:
— Где Ганна?..
Ни в Берлине, ни по дороге домой он не позволил себе ии к кому обратиться с этим вопросом, но тут уж больше он не мог молчать. Валенс понимал, как тяжело его другу произнести эти слова, и ответил сдержанно:
— Ганна тяжело больна. Мы приняли все меры и консультировались со многими врачами, но пока состояние ее прежнее. Мне кажется, что твой приезд будет для нее лучшим лекарством…
— Ты думаешь, она не забыла меня?
— Уверен в этом.
Они еще немного помолчали. Откуда-то снизу стал доноситься сперва неясный, а потом все нарастающий гул. Будто в глубине зародившись, куда-то вверх по строению шла мощная демонстрация.
— Что это? — спросил Крайнев.
— Наверное, товарищи собрались вокруг Яринки, а теперь идут сюда.
Валенс не ошибся. С той минуты, как Юрий поцеловался с гардеробщицей, вся работа в институте прекратилась. Новость облетела этажи с быстротой молнии. В зале заседаний Яринку чуть не задушили в объятиях.
— Где Крайнев? Дайте нам Крайнева! — воскликнул во весь голос инженер Матяш, и толпа ввалилась в кабинет директора.
Пожалуй, так энергично и резко никогда еще не распахивались двери этого тихого кабинета. Толпа людей, которые еще не верили сказанному и хотели убедиться во всем собственными глазами, стояла в коридоре, десятки верных друзей Крайнева переступили порог.
— Крайнев! Значит, правда! Вернулся! — одним вздохом прозвучало в комнате. И на мгновение стало очень тихо.
Юрий в волнении поднялся с кресла, посмотрел на друзей, на их сияющие от радости глаза, и слезы сдавили ему горло. В эту минуту он еще острее почувствовал, какое это счастье быть дома, на земле своей Родины, среди близких людей, и только теперь осознал, какой страшный путь остался за его спиной.
Матяш бросился к Юрию и обнял его своими здоровенными ручищами. И долго никто ничего не мог понять в словах и возгласах, которые раздавались в кабинете директора института стратосферы.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КРЕЙСЕР
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Дача академика Барсова стояла под горой. Небольшой дом с широкой верандой прятался за зелеными лозами дикого винограда. Летом разлапистые листья плотно закрывали террасу от солнца, и там в тени было прохладно. Зимой листья осыпались, и тогда солнечные лучи проникали через густое плетение лозы и разгоняли мягкие сумерки.
Солнце всходило медленно плыло оно над морем. Зима в Крыму стояла удивительно сухая и теплая. Вершина Ай-Петри четко вырисовывалась на фоне синего неба. Дожди и туманы прятались где-то в горах. На южном берегу светило солнце, и люди шли гулять к морю.
— Я очень рад, что вы приехали и мы, наконец, встретились, коллега, — сказал академик Барсов, медленно опускаясь в широкое плетеное кресло и жестом приглашая Юрия Крайнева сесть.
Барсов чувствовал на лице нежное прикосновение лучей и от удовольствия щурился. Его седая, аккуратно подстриженная бородка торчала немного кверху, и весь он, невысокий и сухонький, как будто тянулся к солнцу
Крайнев пододвинул второе кресло и сел рядом. Несколько минут они молчали. Вдоль берега шел пароход, и длинный дымный след оставался в воздухе. Темная полоса дыма висела над морем, как тучка. Пароход скрылся где-то за Ай-Тодором. Дымная полоса изогнулась под порывом ветра и исчезла.
— Я внимательно слежу за вашими работами, Юрий Борисович. Они меня радуют, удивляют, восторгают, но… не удовлетворяют. Последнее время я заметил некоторый перелом, отход от теоретических, чрезвычайно важных исканий. Вы сейчас слишком много внимания уделяете практике, и это меня огорчает. Вы должны открывать. Все остальное пусть делают ассистенты. Ваше время слишком дорого, чтобы растрачивать его по пустякам. Прошу простить мне этот поучающий тон, столь неуместный между коллегами. Однако, я, вероятно, втрое старше вас, а жизненный опыт кое-что да значит.
Юрий слушал молча. Когда-то он учился по книгам академика Барсова. Теперь их пути разошлись. Но давнее уважение оставалось прежним, и Крайнев внимательно слушал каждое слово академика. Иногда едва заметная улыбка мелькала в его глазах. Это случалось, когда Барсов употреблял слово «коллега». Оно звучало несколько неуместно, однако Юрий не протестовал.
Он непринужденно сидел рядом с Барсовым. Кепка лежала у него на коленях. Солнце блестело холодным светом на нескольких прядях седых волос. Юрию Крайневу было двадцать восемь лет, но Барсов имел все основания называть его своим коллегой.
— Я слыхал, — продолжал академик, — что вы опять заинтересовались самолетами. Это известие опечалило меня. Вы, по-моему, становитесь на неправильный путь. Вам нужно рваться в звездный простор, а вы все возвращаетесь назад, в стратосферу, поближе к земле. Я читал вашу работу о межпланетных перелетах. Это блестяще. Циолковский мог бы гордиться вами. Повороты вашей мысли меня удивляют, а чаще огорчают, хотя ни советовать, ни упрекать вас я не решаюсь.
Крайнев сидел и слушал: что он мог сказать в ответ на слова Барсова? Согласиться с ним он не может. Возражать, сказать, что академик ошибается, — как-то неудобно для первого знакомства.
— Я бы на вашем месте, Юрий Борисович, — продолжал академик, — ни на минуту не оставлял межпланетных перелетов. Вы можете возразить мне, что я сам, кроме основной работы, выполняю еще специальные задания для армии. Но кто скажет, какая работа сейчас более необходима — первая или вторая.
— Да, Николай Александрович, — тихо и задумчиво, как бы обращаясь к самому себе, сказал
