Карточку с шифром он достал из бумажника. Было совсем нетрудно снять копию: в тот вечер он жутко напился. Я спросила его о сигнализации, и он сам объяснил мне принцип ее работы. Он гордился ею и своими сторожами. Тогда же мне удалось снять слепок с ключа от черного хода. Я сработала отлично, так как хозяин и все гости были пьяны, как ирландцы в день святого Патрика.
– Так ты не прогуливалась во сне?
Веда рассмеялась. Однако это был жесткий и безрадостный смех.
– Это одна из немногих вещей, которых я не делаю.
– И что же случилось потом?
Я сообщила Герману, что узнала комбинацию шифра, все о сигнализации, и даже имею слепок ключа от черного хода. Он был доволен до тех пор, пока я не заявила о своих требованиях. – Она поджала губы, вспоминая неприятную сцену. – Он не очень обрадовался, когда я потребовала взять меня в дело. Только при этом условии я обещала сообщить всю информацию.
Теперь я слушал с особым вниманием.
– И как же он поступил?
– Разумеется, согласился, но далеко не сразу.
– И что же он рассказал?
– Он сообщил мне, зачем ему эта пудреница и насколько она ценна, и как обратить ее в деньги. Моя доля составляла ровно треть от всей суммы.
– Так зачем им была нужна пудреница? – небрежно спросил я. Пожалуй, слишком небрежно.
– Ты знаешь, где она? – тут же перешла она в наступление.
– Но ты же уже все слышала. Нечего беспокоиться о пудренице. Заканчивай рассказ. Зачем она ему нужна?
– А зачем я убежала от Германа? – Веда холодно смотрела на меня, но в ее глазах застыла тревога.
– Ты же не хотела, чтобы он замучил меня, – нашелся я. – Неужели не помнишь?
Она рассмеялась, но на этот раз веселее.
– Угадывай дальше.
– Ты понимала, что Герман в любом случае не выплатит тебе твою долю, и отдавала себе отчет, что за человек Паркер. Понимала, что, заполучив пудреницу, они запросто могут свернуть твою хорошенькую шейку. А затем отправят в бассейн, головой вперед.
В ее голубых глазах зрела какая-то мысль.
– Продолжай.
– Ты нашла также, что половина больше трети, и, когда появился я, ты сказала себе, что я как раз тот парень, который может это сделать. И когда я вернулся и понес чепуху о взорванной пудренице, ты оказалась достаточно прозорливой, чтобы раскусить мое вранье и сделать ставку на меня.
– Я продаю тебе эти сведения, и они будут стоить половину того, что ты получишь от Бретта, если он захочет их купить.
Я встал и зевнул.
– Ну что же, малышка, пора спать. На сегодня мы уже достаточно наговорились. Пора и преклонить наши утомленные головы.
Беспокойство и сомнения мелькнули в ее глазах.
– Тебе не нужны мои сведения? – удивилась она.
– Я подумаю, – ответил я, беря ее за руку и подталкивая в направлении спальни. – Может, я обтяпаю дельце и без твоей помощи.
– Нет, не сможешь, – выпалила она, вырываясь. – И не надейся! Для того, кто ничего не знает, пудреница ничего не стоит.
– Это ты так говоришь, – я уселся на постель. – А у меня котелок варит. Недаром я был сыщиком. Мое дело – искать. Ты удивишься, насколько хорошо я это делаю.
Веда посмотрела на меня. От злости у нее на щеках выступили два красных пятна. Теперь ее нельзя было назвать спокойной.
– Я хочу половину… – начала она снова, когда я повлек ее к кровати.
– Не кричи на меня, любимая, – прошептал я нежно. – Кто же разговаривает ночью о делах. Ночью нужно веселиться…
– Не рассчитывай, что ты получишь это от меня, – сквозь зубы прошипела она, пытаясь ослабить мою хватку. Но не только в ее пальчиках была сталь.
– Оставь меня! – яростно крикнула она. – Я буду кричать!
– Давай, моя крошка, – я куснул ее за ухо. – Можешь орать сколько захочешь. Что значит крик в этом доме? Здесь всегда кто-то орет. Это составляет часть пейзажа. Подумают, что это любовный крик.
– Ради Бога, оставь меня! – При этом она чувствительно врезала кулаком в мою настрадавшуюся шею, и в ответ я отвесил ей полновесную оплеуху, так что она отлетела на противоположную сторону кровати. Я был далеко не в том настроении: за эти двадцать четыре часа мне сделали немало гадостей, и я мог позволить себе быть жестоким. Пришло время выпустить когти.
– Ну и ну! – сказал я, наклоняясь над ней. – Неплохой удар. Покуражилась немного, моя прелесть. Надеюсь, ты получишь удовольствие.
– Грубое животное! – завопила она. Побарахтавшись, она изловчилась и вновь довольно прилично двинула меня ногой. Затем заорала и попыталась укусить, но без особого успеха. Затем ее руки скользнули на мою шею, и она прижалась ко мне так крепко, словно боялась потерять. Ее губы оказались возле моих, а глаза блестели, как звезды.
Я же говорил: женщины – любопытные существа.
Глава 7
Резкий телефонный звонок заставил меня сесть на кровати. Маленький кролик рядом со мной навострил ушки.
– Это еще не пожар, – успокоил я ее. – Просто звонит телефон. Ты испугалась?
Веда ущипнула меня.
– Не так сильно, как ты надеялся, – ответила она и, поскольку телефон находился с ее стороны, потянулась за трубкой.
Я положил руку на ее прелестную грудь.
– Я сам его возьму, лежи.
Мне нужно было опереться на нее, чтобы добраться до трубки, что я и сделал.
– У тебя манеры, как у свиньи, – прошипела она. – Хотя такое сравнение может обидеть свинью.
– В детстве мне довелось иметь дело с очень-очень старыми дамами, – я улыбнулся свирепым голубым глазам и поднял трубку.
– Спустись вниз, Флойд. Крышка прыгает так, что может сорваться с чайника. Но я попридержу ее до твоего прихода.
– Какая крышка, черт возьми? – переспросил я. – И не кричи так, Мак, мои нервы не стальные канаты.
Он виртуозно выругался. В подобных филологических изысканиях он был большой мастер. В сравнении с ним в этом вопросе я чувствовал себя неоперившимся юнцом.
– Ничего твоим нервам не сделается, – прорычал он. – Быстрее спускайся вниз, и если в твоих штанах муравьи, вытряхни их как следует. Даю тебе пять минут, – он бросил трубку.
Я осторожно положил трубку на рычаги, провел рукой по волосам и посмотрел на маленькое бледное личико, наполовину зарывшееся в подушки. Большинство женщин после такой ночи выглядели бы немного поблекшими, но не Веда. Она, слава Богу, выглядела как никогда аппетитной.
– Привет, – сказал я, – ты меня помнишь?
– Еще бы я тебя забыла, ведь ты занимаешься тем, что расплескиваешь мою жизнь, как молоко из чашки, толстяк.
– Прекрасная смерть, – ответствовал я, вскакивая с кровати, потягиваясь и сладко зевая. Потом схватился за бутылку. – Хочешь промочить горло?
– Нет, спасибо, – она подняла голову. – Кто это звонил?
– Кейзи. Он попросил меня спуститься, и побыстрее. Хочешь, я принесу тебе кофе?
