В комнате находились кровать, кресло, умывальник, лоскутный коврик и на стене, напротив кровати, очень плохая репродукция боттичеллиевской «Весны».
В нише возле окна стоял стол, и на нем валялись блокнот и кожаная папка с рукописью книги, над которой я работал уже четыре года. Под столом лежали купленные за это время книги по искусству, большая часть которых стоила вполне приличных денег.
На деньги Торрчи я купил пачку сигарет, булку, салями и бутылку розового вина. Я уже поел и теперь курил, изредка делая глоток вина.
Был вечер, двадцать семь минут девятого. После ухода от Торрчи я долго бесцельно бродил по улицам, занятый своими мыслями, но так и не пришел ни к какому решению и вернулся в свою комнату. Меня мучили сомнения: оставить бриллиантовую брошь у себя или вернуть хозяйке. Конечно же то, что она оставила брошь на столике, было всего лишь случайностью, и ничем больше, она же достаточно ясно высказалась. Конечно, если бы мне удалось продать брошь за ту сумму, на которую можно было купить паспорт, я, скорее всего, поддался бы искушению и продал ее Торрчи. Но все равно соблазн велик. Если она и не стоит столько, чтобы я купил паспорт, на двести тридцать тысяч лир я мог бы купить новую одежду и еще полгода жить безбедно, не работая. Что же мне делать?!
Когда я говорил Лауре Фанчини, что меня не волнует получение вида на жительство в Италии, я лгал. Я не обращался в официальные инстанции, потому что меня разыскивала и итальянская и американская полиция из-за убийства, свидетелем которого я оказался, случившегося в самом конце войны, шесть лет назад.
Таким образом, двести тридцать тысяч лир, которые мне предлагал Торрчи, были большим искушением. Они не позволили бы мне купить паспорт, но дали бы душевный покой, комфорт и возможность продолжить работу над книгой. И все же я ничего не мог поделать с собой, меня волновал вопрос: почему Лаура оставила брошь? Пожалела ли она меня, и это была своего рода завуалированная милостыня, и оставила ее, чтобы я ее продал, или она оставила брошь на столе, тем самым давая повод к новой встрече?
Я курил, тупо смотрел в потолок, совершенно изнемогая от трудных размышлений, но так и не решил, как же мне поступить. Зачем мне продавать брошь? Ну, куплю я на вырученные деньги костюм, буду писать книгу, но жил же я до сих пор и не опускался до того, чтобы заниматься воровством или брать деньги у женщин. Моя гордость будет уязвлена! Но хотел ли я увидеть Лауру? Лежа в жаркой, душной комнате, я вызвал в воображении ее образ таким, каким видел в последний раз; в дверном проеме, залитую солнечным светом. И внезапно понял, что я не просто хочу видеть, я хочу эту женщину. Меня больше не сдерживало то, что ее муж искалечен и умирает. Какой же я нес бред в траттории, когда говорил о стрельбе по сидящим птицам! Да, уже тогда у меня «крыша поехала». Сейчас я думал иначе. Он обладал ею целый год, а теперь и он, и она испытывают одни только мучения, и поэтому я уже не считал, что то, что у него возьму я, будет преступлением против совести. Правда, ее муж мог не согласиться с моими рассуждениями. Но мне было наплевать на его мнение. Я решительно поднялся.
Простейший способ дать ответы на все вопросы — проявить решительность. Пусть решение примет она. Она предоставляла мне благоприятнейший случай поймать ее, а я ушел от этого. Теперь пришла моя очередь дать ей возможность поймать меня, и если она откажется, то и я со спокойной совестью выкину ее из своего сердца. Но право выбора я предоставлю ей! По пути к телефону я, перелистав справочник, нашел номер телефона виллы Лаго-Маджоре, она значилась под именем Бруно Фанчини.
Лаура подняла трубку сразу, словно сидела возле телефона.
— Кто это? — спросила она тихо. Я попытался представить себе комнату, где она сейчас сидит. И где сейчас ее безмолвный муж?
— Это Дэвид, — ответил я так же тихо, словно опасался, что нас подслушивают.
— Вот так сюрприз! Как вы узнали мой номер телефона?
— У меня ваша брошь.
— Что?
— Ваша бриллиантовая брошь у меня.
— Не может быть! Брошь лежит в моей сумочке.
Я немного приоткрыл дверь телефонной кабинки: нечем было дышать!
— Вы забыли ее на столике. Я обнаружил ее только после вашего ухода.
— Это ужасно!
— Что мне делать? Я могу отправить ее по почте, могу доставить вам домой. Как скажете.
Наступила длинная пауза. Я слышал ее дыхание.
— Хэлло, вы куда-то пропали! — позвал я.
— Нет, нет, я немного задумалась. Можете вы кое-что для меня сделать?
— Что?
— Приложите на минутку телефонную трубку к сердцу.
— К сожалению, это единственное, чего я не могу для вас сделать! — Я вовсе не хотел, чтобы она услышала, как бешено колотится мое сердце, хотя прекрасно понимал, что она и так все прекрасно знает.
— Это было бы то, что называется стрельбой по сидящим птичкам?
— Это относится и к говорящим о сидящих птичках. Я изменил свое отношение к этому вопросу. Я хочу быть похожим на вас и собираюсь стрелять в них, сидящих или летящих.
— Вы решили заняться этим видом спорта?
— Нет. Я хочу сказать: я вас не осуждаю.
— Тогда я считаю, что бриллиантовая брошь слишком ценная вещь, чтобы рисковать, отправляя ее по почте, как вы думаете?
— Ваша брошь — ваш риск, вам и решать! — сказал я, стараясь придать голосу твердость.
— Я не думаю, что посылать ценную вещь по почте — лучший выход из создавшегося положения.
— Тогда я сам привезу ее вам.
— О нет, я не хочу доставлять вам столько хлопот. Где вы живете, Дэвид?
— У меня комната на первом этаже, Виа Карнина, двадцать три. Это сразу за театром «Ла Скала».
— Я сама приду за брошью завтра около семи вечера.
— Должен предупредить, моя комната далеко не лучшее для богатой синьоры, — сказал я хрипло, — но это ваш выбор!
— Завтра вечером в семь! Спокойной ночи, Дэвид.
— Спокойной ночи, — ответил я.
Глава 2
В пятницу я закончил экскурсию в пятом часу. Супружеская пара — пожилые американцы — была искренне благодарна за экскурсию. Я провел их по всему собору. Они заплатили три тысячи лир. Это, конечно, слишком много за то время, которое я был с ними.
Они садились в машину, когда из сумрака собора вынырнул Торрчи и, слегка толкнув меня плечом, сияя улыбкой, сказал:
— Я рад, что ваш бизнес оживился, синьор Дэвид. Фортуна повернулась к вам лицом?!
— Да, похоже. — Я вложил в его ладонь пятисотенную купюру. — Спасибо за то, что выручили. Ваши пятьсот лир принесли мне удачу!
Легким движением убирая деньги в карман, он спросил:
— Вы решили, что делать с брошью?
— Я не продаю ее. Брошь мне не принадлежит. Я должен вернуть ее.
Торрчи скривился:
— Синьор Дэвид, вы же знаете, как я люблю вас, и должны простить меня, но я уверен, нет на свете такой женщины, которая стоила бы двести тридцать тысяч лир. Меня не интересует, кто она такая, но только она не стоит таких денег!
— Почему вы говорите и о броши, и о женщине как о товаре?
— Простите, но мне кажется, вы совершаете ошибку. Я случайно видел то, что произошло между вами и синьорой в соборе, когда вы полагали, что вас никто не видит. Я понимаю вас: такая красивая женщина просто создана для любви. Но если бы вы продали брошь мне, вы могли бы использовать деньги с большей для себя пользой. А если вы вернете брошь синьоре, вы просто получите ее благодарность, ну, может быть,
