находятся на смертном одре. Если я не поеду в Дорсет, моя сестренка умрет от уныния.
— Бедняжка, — посочувствовала Лейла. — Плохо болеть вдали от дома. Хотя ей уже восемнадцать, ей наверняка хочется быть рядом с мамочкой.
— Поэтому-то я и еду — буду ей вместо мамы. Наша мама, как тебе известно, потеряла интерес к материнству после рождения седьмого ребенка. Жаль, что она одновременно не потеряла интерес к папе. Впрочем, я сомневаюсь, что она когда-либо имела ясное представление о том, как появляются дети. Всякий раз, когда мать узнавала, что беременна, она страшно удивлялась. А папа, из чистого озорства, ничего ей не объяснял.
— Так вот в кого ты такая озорница?
Фиона разгладила перчатки.
— Да, боюсь, что страшно на него похожа. Девять братьев и ни один из них, кажется… О! Что я делаю? Я заехала всего на минутку.
Она обняла Лейлу.
— Я вернусь, как только смогу. Пиши мне каждый день, а то я помру со скуки.
Не дожидаясь ответа, Фиона упорхнула, не догадываясь, что оставила подругу сходить с ума не только от скуки, но и
Эндрю по настоянию Лейлы продолжал свою деловую поездку во Францию, а Дэвида она не видела уже по крайней мере целую неделю. С самых похорон Фрэнсиса никто больше ее не навещал. Кроме Эсмонда.
О нем она не будет думать.
Нет, она вообще ни о ком и ни о чем не будет думать. Она займет себя работой, будет рисовать, даже если не сможет создать что-то стоящее. У нее и раньше случались простои, но она знала, чем заполнить свободное время.
Лейла провела день, сбивая рамы, а вечер — натягивая холсты. На следующий день она приготовила клей и загрунтовала им все холсты.
На третий день она собралась покрыть холсты еще одним слоем — свинцовыми белилами, смешанными с лаком, — когда с визитом пожаловал лорд Шербурн.
Вот уж с кем ей меньше всего хотелось встречаться, так это с Шербурном. С другой стороны, Лейла никого другого давно не видела. Независимо от того, что сулит ей этот визит, он поможет ей немного отвлечься от мыслей, которые, как она ни старалась, ей никак не удавалось отогнать.
Если визит окажется неприятным, ей придется сократить его под каким-либо благовидным предлогом.
Лейла не стала переодеваться, а лишь сняла халат, вымыла руки и воткнула в растрепавшиеся волосы шпильки. Шербурн поймет, что оторвал ее от работы, и долго у нее не задержится.
Гаспар позволил его светлости дожидаться в гостиной. Когда Лейла вошла, Шербурн стоял, заложив руки за спину, и рассматривал безделушки в стеклянной горке. Услышав шаги Лейлы, он обернулся. Они поздоровались, и Шербурн выразил свои соболезнования. Лейла поблагодарила гостя и вежливо предложила ему сесть. Он так же вежливо отказался.
— Я не отниму у вас много времени. Я вижу, что вы работали. Я также понимаю, что мой визит не слишком вам приятен, если вспомнить, как я вел себя в прошлый раз.
— Нет необходимости говорить об этом.
— Есть. Я понимаю, что вел себя чудовищно, мадам. Но я ссорился не с вами, ас… другими. Не следовало втягивать в это вас. Мне давно надо было извиниться.
По лицу Шербурна было видно, с каким трудом ему даются! эти слова. Он был так же напряжен, как в тот день, когда он изуродовал портрет своей жены.
— Вы заплатили за портрет и имели право делать с ним все, что угодно.
— Я жалею, что так поступил.
— Мне тоже жаль. Портрет вашей жены был одним из самых удачных. Но если вас это беспокоит, я могу написать другой.
— Это… вы очень добры… великодушны. Но боюсь, что я не так скоро приду в себя. Как… неловко. Но вы действительно очень добры. Правда.
— Если вы будете столь любезны, — Лейла указала на стол, на котором стоял графин с вином, — и разольете, я с удовольствием выпью с вами стакан вина. Не важно, буду ли я писать новый портрет или нет, я надеюсь, что мы сможем остаться друзьями.
Лейла никогда не пила вина днем, но Шербурн явно в нем нуждался. В каком-то смысле она была перед ним в долгу и надо было помочь ему немного отвлечься.
Уловка сработала. Когда Шербурн протянул Лейле стакан, ей показалось, что гость немного расслабился. Все же она понимала, что его беспокоит не только то, что он изуродовал написанный ею портрет.
Шербурн внимательно посмотрел на Лейлу. Что он хотел увидеть?
Граф вовсе не был обязан приходить, и визит явно был для него нелегким.
Лейла смотрела, как Шербурн сделал большой глоток вина.
— Я не имела в виду, что мы должны помириться, — осторожно сказала она. — Я догадалась, что вы сердитесь на кого-то другого. Я сама очень часто вымещаю свое раздражение на неодушевленные предметах.
— По-моему, благодаря спектаклю, который я в тот день устроил, было достаточно ясно, на кого я был сердит. Так что не трудно было догадаться. — Шербурн встретился с Лейлой взглядом. — Я был не единственным, кого предала моя супруга. Незачем было усугублять нанесенный мне вред оскорблением.
— Я уже давно привыкла к такого рода урону. Почему бы и вам не сделать то же самое.
— Хотелось бы мне знать, как это делается, — довольно резко ответил гость. — Как мне смотреть в глаза жене и притворяться, что ничего не произошло, ничего не изменилось?
В отличие от него Лейла слишком хорошо знала, как это делается. Особенно вначале.
— Вы могли бы припомнить, что за человек был мой муж. Я подозреваю, что леди Шербурн не понимала, куда он ее завлекает. Фрэнсис мог быть весьма… неразборчивым.
Шербурн отвернулся к горке.
— Я это знал, и не понаслышке.
Лейла видела, как у него сжались кулаки.
— Мне не следовало вмешивать в эти дела вас. Просто в то время я был невменяем и только это может служить мне оправданием. Понимаете, я ничего не мог сделать. Когда я понял, на что он способен, я не смел что-либо предпринять, потому что он легко мог мне отомстить тем, что предал бы огласке… детали… эпизода. Я стал бы всеобщим посмешищем, а репутация Сары была бы погублена. Ситуация была невыносимой. И тогда я отвел душу тем, что испортил вашу работу.
Лейла знала, что Шербурн не заслуживал ее сострадания. Он предавал свою жену не один раз. Все же она его понимала: из таких ситуаций редко кто находит выход. Даже она боялась уйти от Фрэнсиса из опасения, что он начнет ей мстить. Боумонт не только унизил этого человека, но лишил возможности призвать его к ответу — вызвать на дуэль. Это было настолько невыносимо, что — как знать — могло вынудить графа попытаться отомстить и другим способом.
— Вы по крайней мере заплатили за портрет, — сказала она, отгоняя неприятную мысль.
— И продолжаем платить. Мы провели два невыносимых месяца. Сара все время плачет. Знаете, как это… тяжело. — Шербурн приложил пальцы к виску, и Лейла поняла, что это был жест беспомощности и непонимания. — Мне не хочется возвращаться домой. Вчера была годовщина нашей свадьбы. Я подарил ей сапфиры, и мы устроили обед. Какой это был чудовищный фарс!
— Леди Кэррол рассказала мне, что сапфиры восхитительны и что они очень идут вашей жене.
— После того как гости ушли, Сара все равно плакала. И сегодня утром тоже. Это невыносимо. — Шербурн поставил стакан. — Мне не следовало говорить об этом.
— Может быть, вам надо поговорить не со мной, а с вашей женой?
— Мы разговариваем только на людях.
Лейла видела, что он страдает, и ей было его жаль. Теперь не важно, могла ли она что-либо изменить
