обычного английского повесы?
Ни одно, ни другое предположение Исмалу не понравилось, и он попытался убедить себя в том, что Лейла просто хочет помочь, точно так же как она хотела помочь Шербурну. Но она держала Шербурна за руку… и при этом действительно вела расследование. Так что Исмалу не могло понравиться и то, как она «помогала».
Однако внешне он оставался спокоен и, по своему обыкновению, обаятелен. Когда мадам вышла из музея, Исмал попрощался с ней и Селлоуби и неторопливой походкой пошел прочь.
Лейла вернулась домой в половине десятого, а через несколько минут она уже ссорилась в своей студии с Эсмондом.
— Спрашивать у вас разрешения? — возмущалась она. — Я не должна спрашивать ни у вас, ни у кого бы то ни было разрешения принимать мне приглашение на обед или нет.
Лейла стояла на середине комнаты и сгорала от желания запустить в Эсмонда чем-нибудь тяжелым. Чтобы этот человек — враль, змей-искуситель — диктовал ей, как жить, да еще в ее собственном доме! Вы только посмотрите на него! Он даже не может ходить по комнате как нормальный человек. Мечется, словно тигр, который собирается напасть на свою жертву. Но она его не боится. Она сама на него нападет.
— Вы не обедали, — в ярости сказал он. — Вы вели расследование. А это не ваше дело, а мое.
— Нечего указывать мне, мое это дело или нет. И вы не имеете права диктовать мне, куда мне ходить. Вы что думаете, что мне больше нечего делать, кроме как сидеть весь вечер и ждать, когда вы соизволите прийти? Если будете в настроении? В последнее время вы появлялись здесь только по единственной причине — чтобы соблазнить меня.
— Вы пытаетесь увильнуть. Это не имеет никакого отношения к теме нашего разговора.
— Еще как имеет! Я практически ничего от вас не узнала, кроме того, какой вы необычайно талантливый соблазнитель. Я начинаю подозревать, что на уме у вас только одно. Вы не желаете, чтобы я узнала хотя бы что-нибудь о расследовании. И в особенности вы не хотите, чтобы я заподозрила, что в этом деле есть нечто большее, чем лежит на поверхности.
Движения Эсмонда чуть замедлились, и Лейла поняла, что попала в точку.
— Поэтому вы не хотите, чтобы я выходила из дома и встречалась с кем-нибудь. — Она говорила все увереннее. — Вы боитесь, что до меня дойдут какие-то слухи. Вы опоздали, черт бы вас побрал!
Лейла сделала несколько шагов и, оказавшись прямо перед Эсмондом, заставила его остановиться и посмотрела ему прямо в глаза — Исмал попытался заставить Лейлу опустить взгляд, но ему это не удалось. Она не дала себя запугать.
— Я вышла из дома, Эсмонд. И я кое-что услышала. Хотите узнать что? Или предпочитаете тратить свое бесценное время на идиотские скандалы?
— Но вы подвергаете себя опасности! Вы даже не советуетесь со мной.
— Чтобы вы могли мне указывать, что я должна делать? — Лейла отвернулась. — Вы считаете, что я слишком глупа и не разберусь сама? Только потому, что вам с такой легкостью удается играть моими чувствами, вы считаете меня безмозглой дурой, не так ли?
— Не говорите ерунды! — Эсмонд почти прыгнул вслед за ней к камину. — То, что происходит между нами, не имеет ничего общего с…
— Между нами ничего нет. И никогда не было. Вы притворялись, чтобы отвлечь меня отдела, — это вы умеете, не так ли? Умеете притворяться, отвлекать. Вы и Фрэнсиса «отвлекли», заставив его ревновать. Неужели вы думаете, что я действительно так глупа и не вижу массу несоответствий в нарисованной вами картине?
Эсмонд отпрянул. Ага! Она опять попала в точку. Наступила короткая пауза.
Потом с фальшивой покровительственной улыбкой он спросил:
— Какие несоответствия?
— Если вы хотите соблазнить чью-либо жену, — тихим и ровным голосом ответила Лейла, — не стоит возбуждать ревность мужа. Вы слишком умны и расчетливы, чтобы не понимать этого. Отсюда вывод: соблазнить меня — не самая главная ваша задача.
Лейла отошла к софе и, сев на подлокотник, стала ждать, когда до Эсмонда дойдет смысл ее слов. Она вдруг почувствовала себя совершенно спокойной. Ярость и боль отступили, и, словно после промчавшейся бури, на ее сердце был полный покой.
— У меня есть своя теория относительно того, чего вы на самом деле добивались. В этом мне помогли кое-какие замечания Селлоуби.
— Ах, у вас есть теория? — Эсмонд взял с каминной полки бюст Микеланджело, а потом поставил его на место.
— Все началось с Эдмунда Карстерса. Исмал замер.
— Это тот друг Дэвида, который застрелился после того, как у него украли какие-то важные документы. По мнению Селлоуби, который в то время был в Париже, потому что у него была интрижка с женой одного дипломата, эти документы представляли собой личные письма царя. Вашего друга — русского царя.
Никакой реакции не последовало.
— Царь потребовал, чтобы провели самое тщательное расследование. Селлоуби считает, что из этого ничего не вышло. И я подумала, Эсмонд, кому могли бы поручить раскрыть загадку, которая никому не оказалась под силу? Потом я спросила себя, почему близкий друг царя, граф Эсмонд, который к тому же оказывается другом и британской, и французской королевских семей, выберет из всех мужчин в Париже себе в друзья ничтожного пропойцу, каким был Фрэнсис Боумонт?
Только сейчас Эсмонд медленно повернулся, будто кто-то заставил его это сделать.
— «Причины определенных дружеских отношений не всегда такие, какими кажутся», — тихо процитировала она. — Я бываю внимательной. Я коллекционирую маленькие перлы вашей мудрости.
Синие глаза затуманились.
— На улицах полно народу, и моя поездка домой заняла много времени. Так что у меня было время поразмышлять над некоторыми загадками. Почему, например, великий лорд Квентин заинтересовался подозрительной смертью такого ничтожества, как Фрэнсис Боумонт? Почему у его светлости не возникло сомнений в правдивости моего неожиданного заявления о том, что мой муж был убит? Почему его светлость с такой готовностью согласился на тайное расследование убийства? И почему он послал за вами? Вы можете ответить мне на эти вопросы?
— Стало быть, вы сформулировали эту свою теорию в карете?
— Во всяком случае, кое-что мне удалось прояснить. Я предполагаю, что какое-то время тому назад началось секретное расследование пропажи писем русского царя. Фрэнсис, по-видимому, был главным подозреваемым, раз вы проводили с ним все свое время. Поскольку дело велось тайно, а Фрэнсис не подвергся судебному преследованию, я пришла к выводу, что расследование могло обернуться грандиозным скандалом. Чего я пока не могу решить, так это то, содержалась ли в письмах потенциальная угроза скандала или Фрэнсис был замешан в более крупном преступлении, а письма были лишь его частью?
Эсмонд покачал головой и отвел взгляд.
— Как это все неприятно. Вы не можете… Вы не должны… Ах, Лейла, не делайте меня несчастным.
Что-то в его голосе, в том, как он произнес ее имя, заставило ее поверить, что он искренне расстроен из-за нее.
— В вас заговорила совесть? — сказала Лейла, стараясь выдержать холодный тон. — Она говорит вам, каким вы были несправедливым, подлым и неуважительным. На вашем месте я бы чистосердечно во всем созналась. Тогда вы почувствуете себя лучше. Да и я тоже. Мне бы хотелось, чтобы все стало ясно и определенно, а потом мы забудем об этом и займемся только нашим расследованием. Мы не продвинемся дальше, если это — что бы это ни было — будет оставаться невыясненным.
По напряженному лицу Эсмонда Лейла поняла, что ему тоже этого хочется.
— Ну же, Эсмонд. Будьте благоразумны. Расскажите мне все. Пусть это будет как рапорт, как будто мы с вами коллеги. Я уже поняла, что дело неприятное. Но я, по-видимому, сильная. Ни одна чувствительная женщина не выдержала бы десять лет совместной жизни с Фрэнсисом.
— Мне надо было убить его. — Голос Эсмонда был полон раскаяния. — Мне не следовало втягивать в это дело вас. Глупейшая ошибка с моей стороны.
