его плоть своим восхитительным и порочным ртом.
Исмал долго держал себя в узде, но стальные оковы его воли начали ослабевать.
— Довольно, — прохрипел он. Приподняв Лейлу, он усадил ее верхом себе на колени и мгновенно нашел самую середину ее влажной плоти.
— Я порочна. Я весь день тебя хотела, — сказала Лейла глухим голосом. Ее глаза потемнели от желания.
Исмал прижал ее к себе, и Лейла подчинилась ритму, который он задал. Она принадлежит ему. Он ждал весь день и половину вечера, пока за ними не закроется дверь и они останутся одни в целом мире. Ни одна женщина на свете не умела так любить, как она.
Надев прямо на голое тело халат, Исмал пробрался на кухню и вернулся с подносом, на котором были небольшой графин вина, два бокала и тарелки с хлебом, сыром и оливками.
Усевшись по-турецки друг против друга среди смятых простыней, они пили вино, ели и разговаривали. Лейла рассказала о расследованиях, которые Эндрю провел в Париже, и о том, как герцогиня обошлась с несчастным поверенным, а Исмал — о том, что узнала герцогиня о герцоге Лэнгфорде.
Лейла чувствовала, что его светлость в качестве подозреваемого в убийстве был предпочтительней Дэвида или Фионы. С другой стороны, она чувствовала, что за этой теорией скрывается некий тайный смысл.
— Полагаю, это означает, что теперь в качестве подозреваемой ты будешь добиваться дружбы Хелены Мартин?
— Ты переоцениваешь мою стойкость. А может быть, ты бросаешь мне вызов? Ты прекрасно понимаешь, что после тебя у меня ничего не осталось для другой женщины.
— О, в это я как раз верю. Я также верю в гномов, фей и гоблинов. Откуда у тебя этот шрам?
— Я думал, мы говорим о Хелене Мартин?
— Я устала от Хелены Мартин. Это была пуля или нож?
— Пуля.
Лейла внутренне содрогнулась. Исмал сморщил нос.
— Мне жаль, что шрам вызывает у тебя отвращение.
— Думаю, не меньше, чем у тебя самого. Кто это сделал? Одна из твоих ревнивых жен? Или чей-то разъяренный муж?
— У меня нет жен.
— Ты имеешь в виду — в настоящее время? Или поблизости? Вздохнув, Исмал взял оливку.
— Я никогда не был женат. Чем же мне тебя поддразнить? Не был женат. Лейла мрачно посмотрела на Исмала.
— Тебе не пришло в голову, что с твоей стороны нехорошо было позволить мне думать, что ты был женат?
— Тебе необязательно было так думать.
— Жаль, что Элоиза вынула косточки из этих оливок. Я бы хотела, чтобы ты подавился.
— Нет, не хотела бы, — усмехнулся Исмал. — Ты слишком меня любишь.
— Ты такой легковерный. Я всегда так говорю, когда злюсь. Но вернемся к нашей теме. Ты мне расскажешь, почему в тебя стреляли, или мне, как обычно, придется самой это вычислить? Знаешь, у меня уже есть теория.
— У тебя уже была теория насчет сотни моих жен. — Исмал поставил поднос на столик рядом с кроватью. — А у меня есть теория относительно десерта. — Он погладил ее колено.
— Почему ты так расстроился, когда Эндрю упомянул лорда Иденмонта?
— Я должен каким-то образом отомстить тебе за то, что ты сделала со мной, — пробормотал Исмал, проводя пальцем по внутренней стороне ее бедра.
Лейла перехватила его руку и поднесла к своему рту. Покусывая костяшки указательного пальца, она сказала:
— Джейсон Брентмор провел долгое время в Албании. Это знают все. Он женился на албанке, и у них родилась дочь Эсме. Десять лет тому назад на острове Корфу на Эсме женился лорд Иденмонт. Фиона как- то мне пересказала романтическую — а возможно, и вымышленную — историю об этой женитьбе, которую она услышала от лорда Лаклиффа. Он и Селлоуби были в то время в Греции. Лаклифф был сегодня на вечере у леди Силз.
Лейла почувствовала, как напряглись мускулы на руке Исмала.
— Он очень охотно рассказывает о своих приключениях десятилетней давности, — спокойно продолжала Лейла, словно ничего не заметив. — О том, как он поспешно — по Средиземному морю — переправил Иденмонта и его молодую жену в Англию. По-видимому, это было единственным приключением в жизни бедняги Лаклиффа. Он рассказал, что у него есть поэма, написанная каким-то греком, о двух прекрасных принцах, добивавшихся руки дочери Рыжего Льва. Один из них был темноволосым англичанином, а другой — златокудрым албанцем, которого звали Исмал.
Лейла отпустила его руку и потрогала шрам.
— Этому шраму десять лет?
Пока она говорила, Исмал отвернулся и не сводил глаз с темного окна.
— Солнце встанет меньше чем через два часа, — сказал он. — У нас осталось так мало времени. Мы могли бы заняться любовью, сердце мое.
От этих слов у Лейлы заныло внутри.
— Мне просто хочется знать, что будет со мной. Я знаю, что у нас обычная любовная связь. Я понимаю, во что я влипла. Но я все равно остаюсь женщиной и не могу не спросить, любишь ли ты ее и сейчас… и поэтому никогда не женился?
— Ах, Лейла. — Исмал отвел волосы, упавшие ей на лицо. — У тебя нет соперниц, моя красавица. Мне тогда было двадцать два года и я почти забыл, что я тогда чувствовал. Это была юношеская влюбленность, и как любой человек в этом возрасте, я был самоуверен и горяч.
— Значит, я верно догадалась. — Лейла вздохнула. — Зачем же ты заставляешь меня вытягивать из тебя правду? Неужели так трудно хотя бы изредка мне что-нибудь рассказывать? Например, о юношеских влюбленностях. Впрочем, я не уверена, что мне не захочется выцарапать ей глаза, если она только взглянет на тебя, — добавила она. — О Господи, до чего же я ревнивая!
— А я, признаться, напуган. — Исмал поднял ее лицо за подбородок и заглянул в глаза. — Скажи, ради всего святого, каким образом тебе удалось связать мой шрам с именем Иденмонта?
— Женская интуиция.
— Ты сказала, что он меня расстроил, — настаивал он. — Как ты это поняла? Ты должна сказать мне, Лейла. Если ты обратила на это внимание, мог заметить и кто-то другой. Я надеюсь, ты не хочешь, чтобы я невольно подвергал себя опасности?
Слова Исмала напомнили Лейле, что вся его жизнь построена на обмане и умалчивании. Шрам был старым, и то, каким образом он появился, было делом прошлого. Но он был ярким свидетельством того, что Исмал был живым человеком и… что она может его потерять.
Лейла заметила этот шрам вчера, а сейчас Исмал вздрогнул, когда она до него дотронулась. А ночью, после того как он ушел, ее мучили кошмары: вот в полутемном коридоре на него нападает громадный верзила… в неровном свете свечей блеснуло лезвие ножа… вот маленький жилистый человечек с мертвыми глазами капает яд в открытую рану…
Лейла проснулась в холодном поту и просидела в подушках до самого утра. Даже солнечный свет ее не успокоил. И сейчас, вспомнив этот кошмарный сон, Лейла вздрогнула.
— Я вижу по твоим глазам, когда ты нервничаешь. Если ты спокоен, морщинки в уголках глаз почти незаметны, а когда ты расстроен, они становятся резкими, напряженными. Мне они кажутся крошечными стрелами, указывающими на больные места. Моя интуиция, должно быть, подсказала, где эти больные места.
Исмал пробормотал что-то невнятное — по-видимому, это были ругательства — на своем родном языке. Потом он вскочил и подбежал к большому зеркалу.
— Покажи мне эти морщинки. Принеси еще одну лампу. При той я ничего не вижу.
А Лейла видела, и это было потрясающее зрелище: шесть футов стройного, мускулистого, обнаженного
