Эйнсвуд посмотрел на небольшую коробку, которую держал в руках.
– Э, не совсем, – ответил он.
– Ты свалился в сточную канаву, – предположила она.
– Нет. Э… – Он нахмурился. – Мне бы следовало сперва почиститься.
– Я позвоню в колокольчик и позову Джейнза.
Вир отрицательно покачал головой.
Лидия встала с постели.
– Вир? – Ее голос звучал ласково. – Кто-то стукнул тебя по голове?
– Нет. Позволь мне просто умыться и вымыть руки. Ванну я приму позже.
Он поспешил в гардеробную, все еще не выпуская коробку из рук.
Лидия предположила, что в коробке лежат брачные документы, и в них содержится нечто, что, по его мнению, не придется ей по вкусу. Она подавила любопытство и стала ждать, шагая туда-сюда по спальне.
Несколько минут спустя муж появился из гардеробной, облаченный лишь в халат, и неся коробку. Он пододвинул к огню кресло и пригласил Лидию присесть. Она села.
Вир устроился на коврике у ее ног и открыл коробку. Он вынул оттуда овальный предмет и положил ей на колени.
Это была миниатюра, портрет молодого человека, со светлыми волосами и синими глазами. На губах его играла ясная улыбка…
Лидии показалось, что она смотрит в зеркало…
– Он выглядит… как мой брат, – произнесла она. Голос прозвучал слишком высоко для ее ушей. Сердце тяжело забухало.
– Его имя Эдвард Грей, – тихо сказал Эйнсвуд. – Он являлся многообещающим актером и писателем, который сочинял пьесы. Его матерью была весьма известная актриса Серафина Грей. А отцом Ричард Баллистер, твоя мать приходилась ему внучатой племянницей. Эдвард Грей и был потомком дьявола Ричарда Баллистера, плод его дикой юности, рожденный не на той стороне одеяла. Отцу Ричарда было уже за шестьдесят, когда он родился во втором браке.
Вир вытащил из коробки пожелтевший обрывок бумаги. В него была втиснута часть фамильного древа Баллистеров – ветвь, которой принадлежала Энн Баллистер – а имена и даты внесены ее изящным твердым почерком. Второй брак на склоне лет объяснял, почему ее дедушка Ричард был лишь на три года старше ее отца.
Но взгляд Лидии уже скользнул ниже, туда, где было написано ее имя – пониже, между именем матери… и Эдварда Грея.
Лидия посмотрела на миниатюру. Потом на семейное древо, так тщательно изображенное ее матерью. Потом снова на портрет.
– Это мой отец, – тихим голосом удивленно молвила она.
– Да.
– Вовсе не Джон Гренвилл.
– В этом нет никаких сомнений, – заверил муж. – Твоя матушка удостоверила это. Как истинная Баллистер, она все подтвердила бумагами. По моим догадкам, она собиралась отдать эти вещи тебе, когда ты станешь взрослой. Что-то пошло не так. Джон Гренвилл, в руках которого они оказались, продал их третьему маркизу Дейну через адвокатов последнего. Письменное подтверждение сделки датировано августом 1813 года.
– Это объясняет, где он добыл денег на путешествие в Америку, – произнесла Лидия. Она встретилась взглядом с мужем. – Это объясняет многое. – Ее мать сбежала в Шотландию с Эдвардом, а не с человеком, которого Лидия называла папой.
– В коробке лежали любовные письма, которые он писал ей, – рассказал Вир. – По меньшей мере, две дюжины. У меня не было времени по-настоящему изучить и рассортировать содержимое. – Взгляд зеленых глаз смягчился, и он улыбнулся чуть смущенно своей мальчишеской улыбкой. – Даже то немногое, что удалось прочесть, подсказало мне: он обожал твою мать. Он был незаконнорожденным, но они глубоко любили друг друга и зачали свое дитя в любви.
– Как же я люблю тебя, – проглотив комок в горле, произнесла Лидия. – Даже и не знаю, как тебе это удалось, как тебя осенило, что заставило пуститься на поиски и найти то, о чем ни один человек не догадывался. Но я знаю, что ты сделал это из любви ко мне. В самом деле, Эйнсвуд, ты меня так расстраиваешь. Я сроду столько не рыдала, до тех пор, пока не встретила тебя.
Ее глаза наполнились слезами. Больше она не смогла ничего вымолвить, а только соскользнула с кресла и попала в его объятия.
Несмотря на свое внебрачное происхождение, Эдвард Грей был довольно близок с отцом Энн, обеспечившим его содержание и образование. Молодой человек был среди многочисленных зависимых людей, кто посещал семейные сборища. Вот так они с Энн и встретились. Ей представили его, как «дальнего кузена». Они влюбились друг в друга сразу же.
Энн наносила визиты, когда Эдвард поссорился с ее отцом, который страшно не одобрял твердую решимость молодого человека преуспеть на театральном поприще. Эдварду отказали от дома. Навсегда. Когда Энн обнаружила, что случилось, она настояла на том, чтобы уехать с любимым. Он хотел, чтобы она подождала, пока он не будет уверен, что способен ее обеспечить. Ждать она отказалась. К тому моменту она поняла, что отец никогда не даст разрешение на их брак. Ее заставляли выйти замуж за человека, которого выбрал отец. Без ее на то согласия.
Поэтому Энн убежала с Эдвардом в Шотландию.
Они поженились над наковальней [10]. Не требовались ни священник, ни церковь, ни оглашение в церкви, ни родительское благословение. Их брак был законным, но только не в глазах их родни. Баллистеры считались с дикими скоропалительными шотландскими законами и традициями не более чем, если бы пара совершила странные ритуалы индусов или готтентотов. В их глазах Энн являлась шлюхой, любовницей бастарда. В коробке содержались документы от адвокатов, извещавших, что от нее отрекаются, лишают законных требований на семью и запрещают, под страхом судебного преследования, делать попытки любых притязаний, денежного или иного характера, или другим способом связываться с родственниками.
Впрочем, Энн и Эдвард знали, на что шли. Они не обманывались насчет своей родни. И знали, что все двери перед ними закрыты навсегда.
Они лишь не могли предвидеть за те три коротких месяца, что во время репетиции кусок декорации упадет на Эдварда и убьет его. У него не было времени обеспечить жену или ребенка, которого она носила.
Спустя месяц на Энн женился Джон Гренвилл. Как свидетельствует дневник, актер убедил вдову, что воистину любит ее. В семнадцать лет беременной ей не к кому было обратиться. Она думала, что он столь великодушен, чтобы принять ребенка другого мужчины, как своего собственного. Только когда он попытался безуспешно использовать ее малышку, чтобы проложить путь к сердцам и кошельку Баллистеров, Энн поняла свою ошибку.
Однако у нее не было иного выбора, чем остаться с ним, по крайней мере, в начале. Либо жить с Джоном Гренвиллом, либо очутиться на улице, у нее не было иного пути заработать на жизнь. После рождения Сары она долго болела и уже никогда не смогла полностью обрести силы. Лидия была убеждена, что будь ее мама здоровой, она бы, в конце концов, оставила Джона Гренвилла.
Энн определенно старалась мало что оставить ему, чтобы он не нажился на ее смерти или на истинном происхождении Лидии. В дневнике значилась лишь крупица скандальных сведений по сравнению с высокой драмой содержимого коробки. Каждый лондонский издатель вступил бы в драку за эти бумаги. Не стоит сильно изумляться, что контора «Картон, Брейс и Картон» не скупясь заплатила за эти сведения. Еще менее удивительно то, что адвокаты сразу же похоронили их.
Очевидно, коробку проглядели, когда нынешний маркиз Дейн сменил поверенных. Дневник, наряду с другими записями, должен был перейти в другую контору, где все должным образом по порядку разобрали, а бумаги, представлявшие на первый взгляд интерес для нового хозяина, отослали в Аткорт. Поскольку до
