— Все ясно. Только когда он вам позвонит, передайте ему, пожалуйста…
Фрэнсис подпрыгнула на месте:
— Только не это!
— …что я звонила. Меня зовут Люси Велдер. Спасибо.
И она повесила трубку.
— Если бы они знали, что ты здесь, то скорее всего выдали бы нам, где он скрывается! Он мог оставить тебе весточку.
— С чего это ему оставлять сообщение у них, если не сделал этого ни в каком другом месте? Что они говорят?
— «Задержался за границей по непредвиденным обстоятельствам». Все, что удалось из них вытянуть. Даже не сказали, где его искать. Придется тебе встретиться с ним в Лондоне, Фрэн. Никакого Хартума. И никакого Каира. Разберешься во всем дома.
Фрэнсис посмотрела в окно. Ветхие здания с облупившимися оранжевыми стенами. Синие ставни колотятся на ветру. Остервенело колышется ковер, свисающий с закрытого окна. Она подумала, как странно, что площадь Рамзеса и прилегающий к ней район больше не казались жутким, забытым богом местом: здесь она жила, и ей нравился ее дом.
— Фрэн, я говорила, что завтра мы уезжаем в Луксор?
Она кивнула.
— Мне как-то… Я буду о тебе беспокоиться. Что ты собираешься делать?
— Останусь здесь. Найду работу.
— Работу? Здесь? Почему?
— А что еще мне остается делать?
— Ты могла бы поехать в Лондон и встретиться с Ричардом.
— В Лондоне за мной захлопнется дверь мышеловки. Если Ричард бросил меня, я застряну в Англии без копейки денег. Уж лучше здесь останусь. Если нам не суждено быть вместе, пусть хоть у меня останется та жизнь, которой я жила бы, не будь его рядом. Другой жизни я не знаю.
Люси сидела в длинном черном платье на кровати Фрэнсис, положив ногу на ногу. Черные волосы были кое-где седыми от пыли, в черных глазах мелькало беспокойство.
— Меня волнует, что с тобой будет дальше, если ты останешься. Ведь ты живешь сейчас не в Каире, ты находишься в подвешенном состоянии. Мне бы очень хотелось, чтобы ты из него вышла.
Фрэнсис села, крепко сжала руку Люси и кивнула.
Эта идея пришла ей в голову, как только за Люси захлопнулась дверь. Решение не заставило себя долго ждать: она повернет обратно и поедет в Хартум. А что еще ей остается? Придется возвращаться по своим же следам к тому месту, где он потерялся. А иначе она всю оставшуюся жизнь будет корить себя, что не сделала этого раньше — не повернула обратно. Люси права: он ждет ее в Хартуме. Он держался до последнего и ждал ее, понимая, что она будет продолжать путь, пока они снова не окажутся вместе. Поэтому он должен оставаться на одном месте, а не то поиски никогда не прекратятся и они будут вращаться, как планеты, — каждый по своей орбите, — и их траектории никогда не пересекутся.
Путь будет долгим, тем более что проделать его предстоит в одиночестве. Шагая из угла в угол по комнате, Фрэнсис спрашивала себя снова и снова: «Смогу ли я преодолеть этот путь еще раз?» Да. Она должна это сделать, должна закинуть самый большой невод, чтобы отыскать его, даже если потребуется опять трястись в осточертелой душегубке и вновь пережить страшные воспоминания, выдержать еще более невыносимую жару и, может быть, даже застрять надолго в Вади-Хальфе. Потребуется неделя или чуть больше, чтобы добраться до Хартума, а когда она окажется там, сбережений практически не останется, но проблема с деньгами решится сама собой, как только она найдет Ричарда. Она схватила сумку, полная решимости выйти навстречу хамсину, как только к вокзалу подтянутся такси. Пора вернуть деньги за билет в «Бритиш эруэйз» и получить новую визу в Судан.
Ветер немного утих, когда она вышла из гостиницы и, завернув за угол, направилась к навесному мосту. Земля под ногами беспрестанно двигалась, а пустыня мчалась по площади Рамзеса, как толпа пассажиров, сошедших с пригородного поезда в конце рабочего дня и торопящихся домой. Она шла по знакомому рассыпающемуся тротуару. Хозяева двух магазинчиков — один торговал овощами и фруктами, а другой газированными напитками — открывали ставни, когда она проходила мимо. Фрэнсис улыбнулась, подумав, что больше не будет проходить мимо дверей их лавок по пути на вокзал, куда она ходила раньше встречать поезда. Чтобы добраться до подвесного моста, ей пришлось пробираться, рискуя получить травму, по разрушенному тротуару и идти, утопая в песке, собравшемся у подножия лестницы. Отдельные прохожие, не боявшиеся постепенно утихающего ветра, брели по тротуару. И все-таки Фрэнсис никогда не видела площадь такой безлюдной. Последний день в Каире. Пыль, песок и пара неприкаянных местных жителей. И тут же ирландка.
На ступеньках сидела парочка ребятишек, накрывшись тонким рваным покрывалом из хлопка в полосу. Когда она проходила мимо них, они попросили милостыню. Кругом все было серо. Небо заволокло, а кругом сгустились сумерки песчаного цвета. Фрэнсис прикрыла лицо шарфом и пошла наверх, держась за перила, и чуть не споткнулась о старого безногого нищего, гражданина моста. Тот не покинул своего места, несмотря на ветер. Навстречу ей прошли трое мальчиков в развевающихся на ветру галлабиях. Мало-помалу и другие люди стали появляться, несмело выходя на улицу, чтобы завершить начатые дела. Машины снова появились на проезжей части. Автобусы сигналили. И все-таки, невзирая на то что она привыкла к окружающей действительности и даже познакомилась кое с кем, Фрэнсис почувствовала себя не в своей тарелке. Она вдруг осознала, что она здесь совсем чужая, и чем больше каирцев выходило ей навстречу, тем глубже становилось чувство безысходности и отчуждения. Но не из-за них, и даже не по своей вине.
На этом подвесном мосту все будто вырвалось наружу. Фрэнсис прорвало, и ощутимо прорвало. Она даже не поняла, как все началось. Она просто осознала, что стоит облокотившись о перила и плачет так, как никогда раньше. Рыдания не прекращались. Она оплакивала и Ричарда, и себя, и ребенка Лины тоже вспомнила. Слезы катились градом и падали на проходившие внизу машины, покрытые пылью. Но она не слышала непрерывного шума сигналящих машин и гула города, оправлявшегося после хамсина. Она могла ощущать только то, что скопилось у нее в груди, скрежещущее отчаяние, невероятной силы рыдания, рвущиеся наружу. Думать она могла только о Ричарде. Ни о Каире, ни о Судане, ни о жалких ссорах. Только о Ричарде. Как только ей удавалось перевести дыхание, его имя слетало у нее с губ. Она тосковала по нему. Она так истосковалась по нему, что ей казалось, что она уже умерла.
Никто к ней не подходил. Проходящие мимо люди видали, наверное, зрелища и похуже, чем эта женщина, повисшая на перилах. То, что на нее нашло, не было разрядкой накопившихся переживаний, это было осознание факта. Между ней и Ричардом все кончено. До этого момента она не могла до конца осознать очевидного, и поэтому сейчас все вышло наружу.
Слезы высохли, но еще долгое время она смотрела не мигая на оживленное движение, смотрела, как машины проносятся под ней, наугад пробивая себе дорогу, пролезая в любой образовавшийся зазор. Она могла остаться здесь навсегда, не выходя из транса, но в глаза летел песок, причиняя острую боль, лицо покрылось сажей, а ребра ныли. Она взяла себя в руки и направилась в сторону гостиницы. Вот так запросто, самое легкое из того, что она сделала за последние несколько недель. Она преодолевала большие расстояния, еле передвигая свинцом налитые ноги, — а теперь она впервые просто прогуливалась. Она пошла назад по мосту, вглядываясь в лица прохожих, и спустилась по лестнице, сошла с моста. Все прояснилось. Пусть она осталась без денег в Каире, но они с Ричардом больше никогда не будут вместе, и все, что она теперь могла сделать, это ступить в пустоту жизни без него.
Через два дня она улетела в Лондон.
Часть вторая
