— Ты бы хоть умылся, — крикнул ему вслед настоятель, — а то всю братию мне распугаешь…
Небольшой корабль стоял возле пристани острова Холодный. Из его трубы валил дым, корабль готовился отплыть на материк. На самой пристани уже никого не было, последние пассажиры, в основном паломники, приезжавшие в монастырь, поднимались по трапу на борт.
Вдруг на косогоре появился отец Анатолий, он бежал вниз к пристани. На этот раз лицо его не было вымазано в угольной пыли. Столпившиеся на палубе корабля люди удивленно наблюдали за приближающимся старцем. Он вихрем пронесся мимо вахтенного матроса, который при входе на трап проверял наличие у пассажиров билетов и, поднявшись на корабль, быстро нашел на нижней палубе ту самую женщину, которая посетила его в этот же день с больным ребенком. Истопник схватил женщину за руку и потащил к трапу, женщина слабо сопротивлялась, одной рукой прижимая к себе мальчика, и только тихо просила:
— Не надо, пожалуйста, не надо.
Но истопник был непреклонен, он силой стащил женщину на пристань и тут же отдал приказ вахтенному матросу:
— Отшвартовывай!
Матрос повиновался, словно приказ был отдан капитаном судна. Он взошел на корабль, втащил трап и принялся выбирать швартовые концы. Через минуту пароход медленно отчалил от причала.
Во время отшвартовки корабля на глазах у всех пассажиров происходила следующая сцена между истопником и женщиной с ребенком.
— Ты что же это делаешь!? — кричал на женщину истопник, — Себя не жалко, так хоть дите пожалей! Калекой же будет…
— Не могу, я остаться, меня с работы выгонят. И так еле отпустили.
— Любишь свою работу?! — продолжал кричать старец.
— Люблю, очень люблю… — отвечала женщина.
— А кого больше любишь, сына или работу?!
Женщина ничего не ответила, только слезы потекли у нее из глаз.
Мальчик, который все это время находился на руках у матери и испуганно смотрел на кричащего истопника, тихо сказал:
— Не плачь, мама.
— Мы проект сдаем… Пол Кабэ на работе ночуют. А я тут на два дня застряла, — сквозь слезы сказала женщина.
— Никто у вас там не работает, трубу у вас с кипятком прорвало, всех на три дня за свой счет домой отправили, — сообщил истопник, — только меня зря на грех наводишь.
— Этого не может быть, зачем вы врете? У нас все трубы прошлым летом меняли, — обиженно сказала женщина.
— Я вру?! — вспылил истопник, — Ну, и плыви отсюда, если не веришь. Когда узнаешь, поздно будет…
И он пошел прочь от пристани. Начал подниматься по косогору, но только лицо его вдруг стало абсолютно спокойным и даже веселым, как у человека выполнившего свой долг.
Женщина с ребенком осталась стоять на пристани, когда она повернулась, чтобы вернуться обратно на корабль, он был уже довольно далеко от пристани. Тогда женщина подошла к будке кассы, в которой продавали билеты на корабли, курсирующие между островом и материком, спросила:
— Когда следующий пароход?
— Завтра вечером, — ответила кассирша.
Женщина отошла от кассы и зарыдала.
Поздним вечером в котельной старец Анатолий и настоятель монастыря Филарет готовились лечь спать. Филарет расстелил на куче угля стеганное одеяло. Истопник подкидывал уголь в печь, захлопнув затвор печи, он посмотрел на настоятеля, который снимал с ног начищенные до блеска хромовые сапоги, сидя на одеяле, которое заменяло ему матрац.
— Хорошие у тебя сапоги, — заметил истопник.
— Нравятся?..
— Мягкие, наверное? — не унимался старец.
— Очень мягкие… только в них ходить и могу, — ответил с улыбкой Филарет, — Митрополит подарил, по доброте своей… Знает, что у меня подагра.
— Одеяло тоже митрополит? — поинтересовался истопник.
— Не, одеяло я в Греции купил, когда на Афон с владыкой ездили, — похвастался настоятель.
— Ладно, давай будем спать, — сказал Анатолий и лег прямо на уголь рядом с настоятелем.
Ночью Филарета разбудило невнятное бормотание истопника, он не открывая глаз, повернулся на другой бок и почувствовал, что яркий свет бьет ему прямо в лицо. Тогда настоятель открыл глаза, но сразу зажмурился, так как яркий огонь горел в распахнутой топке печи. Перед огнем сидел истопник с черным куском кожи в руках и сосредоточенно смотрел на кожу, которую он растягивал руками. Истопник двигал губами, словно читая что-то, что было написано на куске кожи. Настоятель отвернулся, собираясь продолжить свой сон, но что-то словно кольнуло его изнутри, и он сел на своем одеяле, и посмотрел на истопника.
— Что это ты делаешь, отец Анатолий? — спросил его настоятель.
— Читаю книгу грехов человеческих, в которую лукавый записывает дела грешных людей, — ответил истопник и сунул кусок кожи в огонь, — а теперь вот сгорит все это в огне, и грехов людских как не бывало.
И тут истопник, вытащил откуда-то из-под себя сапог, принадлежащий настоятелю, взял нож и принялся отрезать от него голенище.
— Ты что же это творишь, проказник ты этакий?! — вскричал в негодовании Филарет.
— Собираюсь прочитать вторую страницу книги грехов человеческих и сжечь ее, так же как и первую, — спокойно объяснил истопник, продолжая кромсать ножом сапог настоятеля.
Только тут Филарет заметил на полу рядом с истопником отрезанный от голенища подъем одного из своих сапог.
— Какая же это книга грехов, когда это мои сапоги?! — в отчаянии вскричал настоятель.
— А разве ты не знаешь, что больше всего грехов умещается на голенищах архиерейских сапог? — с хорошо разыгранным недоумением спросил Филарета истопник.
Настоятель не знал что ответить, он был готов заплакать, так ему было жаль подаренных ему митрополитом сапог. А истопник, отрезав второе голенище, пробежал его глазами и отправил в печь, за голенищами последовали и подъемы двух архиерейских сапог.
Покончив с сапогами, отец Анатолий поднялся и с чувством исполненного долга посмотрел на настоятеля монастыря. На Филарете лица не было. Он был бледен и расстроен до крайности. Истопник отправился куда-то в угол кочегарки, и, порывшись там, через минуту вернулся с двумя объеденными молью валенками. Он протянул валенки настоятелю со словами:
— На, не расстраивайся… Носи на здоровье.
Филарет ничего не ответил, он снова лег на свое одеяло и отвернулся от отца Анатолия.
Посреди ночи истопник снова проснулся, посмотрел на мирно посапывающего рядом настоятеля, встал, подошел к вентилям, которые отсекали отопительные трубы от котлов, расположенных в котельной, и закрыл их. После чего он закрыл задвижки на трубах обеих печей, таким образом перекрыв вытяжки. Закончив с этим, он достал ключ от котельной и запер дверь изнутри, после чего открыл затворы обеих печей и принялся подбрасывать в них уголек. Это процедуру он сопровождал пением:
— Господи помилуй, господи прости, господи наставь на моем пути…
Настоятель, разбуженный пением истопника, проснулся и сонно уставился на истопника. Истопник, не обращая на него внимания, продолжал подбрасывать уголек. Стрелки обоих манометров резко поползли
