Она заломила руки. – Неужели ты не видишь, что этот ужасный человек застращал его?
Я потер шею, сдерживая закипающее во мне раздражение.
– Я не смог уговорить его стрелять. Ты – тоже. Ладно, Раймондо запугал его, но он стреляет. Он должен стрелять. Мне обещали заплатить пятьдесят тысяч, если я научу его стрелять…
Люси резко встала и исчезла в бунгало.
Опять все сначала, вздохнул я. Посидев пять минут, я поднялся и последовал за ней. Люси сидела на стуле перед камином, закрыв лицо руками.
– Люси, пожалуйста, постарайся мне помочь, – сказал я. – Мало мне этого психа, так еще и ты дуешься на меня. Я занят важным делом! Я стараюсь заработать…
– Перестань! – взвизгнула она. – Эти деньги свели тебя с ума! Разве ты не видишь…
– Люси! – рыкнул я. – Что между вами произошло? Ты что, влюбилась в него?
Она покраснела, ее глаза округлились.
– О чем ты говоришь?
– Я тебя спрашиваю. С чего ты защищаешь этого слизняка? Кто он тебе?
– Он – человек! Он испуган! Я его жалею. Вот и все.
– Ладно… жалей его, но не более. Я просил тебя, Люси, держись от этого подальше. Пожалуйста, не суй мне палки в колеса. У меня и так хватает забот.
– Деньги для тебя – все, не так ли?
– Мы говорим не о деньгах. Мы говорим об этом болване.
– Для тебя это одно и то же.
– Мне платят за то, что я учу его стрелять. Именно этим я и хочу заниматься.
– Он не хочет стрелять. Он говорил мне.
Я едва не взорвался.
– Что он говорил тебе и что он будет делать – две большие разницы! Пожалуйста, предоставь это мне.
– Что же ты не спросишь у него, почему он не хочет стрелять? Почему ты не хочешь увидеть в нем человека? Почему ты позволяешь этому бандиту командовать собой и им? – Она вскочила. – Я тебе скажу! Потому, что ты думаешь только о деньгах, которые можешь заработать!
– И в этом есть что-то постыдное?
– Я думаю, да.
Круг замкнулся, мы вновь вернулись в исходную точку.
– Мне жаль, что у тебя сложилось такое мнение, Люси. Я тебя выслушал, но тем не менее хочу закончить порученное мне дело. Я прошу тебя потерпеть еще восемь дней.
Не дожидаясь ответа, я вышел из бунгало.
Я хотел, чтобы Тимотео начал стрелять по движущейся цели. От Ника Льюиса мне досталась специальная допотопная установка, изготовленная бог знает когда. Иногда она работала, иногда – нет. Она приводилась в движение маленьким электромотором, вращающим одно из двух зубчатых колес, соединенных замкнутой цепью. К цепи крепились шесть болтов. На них навешивались жестяные птицы, мишени, банки из-под пива и прочий хлам. Обороты мотора и, следовательно, скорость движения цепи регулировались. Цели могли ползти как черепахи или мелькать перед глазами, словно столбы в окне мчащегося поезда.
Я возился с установкой, когда Раймондо и Тимотео вошли в тир.
– Сегодня ты снова будешь стрелять по мишеням. – Я протянул Тимотео ружье. – Завтра попробуем движущиеся цели.
Не знаю, услышал ли он меня. Вид его мне не понравился, но я уже не обращал на это внимания. Мне наскучил его затравленный взгляд.
Он стрелял до полудня. Число попаданий во внутренний круг увеличилось. Но в начале первого качество его стрельбы резко ухудшилось, и я понял, что пора прерваться.
Я повернулся к Раймондо. Тот как раз поднес зажигалку к очередной сигарете.
– Он пообедает со мной. Мы продолжим в два часа.
Раймондо встал.
– Мы сами накормим его, солдат. Он останется со мной. Пойдемте, мистер Саванто, посмотрим, что приготовил для нас Ник. – Он насмешливо посмотрел на меня. – Я приведу его в два часа.
Я не возражал. Поменьше иметь дело с этим болваном меня вполне устраивало.
Я проводил их взглядом, а затем ушел в бунгало.
Следующие дни ничем не отличались от этого. Раймондо приводил Тимотео ровно в девять, в двенадцать они шли обедать, в два снова появлялись в тире и оставались там до семи вечера. Все это время Тимотео стрелял, извел кучу патронов, делал то, что ему говорят, но устойчивого прогресса в результатах не наблюдалось.
Мне пришлось сдерживать себя, когда он начал стрелять по движущимся целям. Пули то обгоняли их, то пролетали сзади, но несколько часов спустя он таки начал попадать в банки из-под пива, ползущие с наименьшей скоростью, какую только могла обеспечить установка.
Люси все эти дни красила бунгало. О Тимотео она не спрашивала. Она не могла даже видеть его. Но в наших отношениях наступил кризис. Мы были предельно вежливы друг с другом и часто подолгу молчали, сидя в одной комнате, чего не случалось раньше.
Я знал, что она волнуется и обижена, но продолжал убеждать себя, что после отъезда Тимотео все забудется и наша жизнь пойдет, как прежде.
После третьего дня я почти физически ощущал, как истекает отпущенное мне время, и еще сильнее навалился на Тимотео. Он уже попадал в две банки из пяти, ползущих со скоростью улитки, но я считал, что этого недостаточно. Я смазал цепь машинным маслом и добавил оборотов мотора.
Банки из-под пива поползли в три раза быстрее. Из пятидесяти пуль ни одна не попала в цель.
– Целься перед банкой! – в отчаянии кричал я. – У тебя все пули пролетают позади!
Как он потел! Я даже не представлял, что человек может так потеть. Тимотео старался, это несомненно, но толку не было. Он продолжал промахиваться. По выражению его лица я понял, что он на грани истерики.
– Ладно, хватит. – Я повернулся к Раймондо. – Уведи его. Пусть он отдохнет. – Я выключил мотор. – На сегодня достаточно.
Раймондо зло глянул на меня.
– У него нет времени отдыхать, солдат. Мистер Саванто приезжает послезавтра, чтобы узнать о его успехах. Возможно, отдыхать придется тебе, если он не будет стрелять лучше.
Только глухой не услышал бы угрозы в его голосе. И Тимотео стрелял до сумерек. Из сотни выстрелов он попал разве что в три банки. Ему едва хватало сил поднимать ружье.
– Все, – отрезал я. – Больше он стрелять не может. Уведи его.
Вспотел и я. Если до приезда Саванто оставалось сорок восемь часов и он рассчитывал, что ему покажут товар лицом, то время работало против меня.
Когда они ушли, я вернулся в бунгало. Пахло жареным луком. Люси я нашел на кухне. Она готовила жаркое… одно из моих любимых блюд.
– Привет!
Она обернулась через плечо и слабо улыбнулась:
– На сегодня все?
– Да, пойду приму душ.
– Обед через двадцать минут.
– Пахнет хорошо.
Люси кивнула и отвернулась к плите. Я хотел подойти и обнять ее, но, взглянув на ее застывшую спину, понял, что она не одобрит мой порыв.
«Все уладится, – сказал я себе. – Должно уладиться».
После душа я надел чистые рубашку и брюки.
Мы пообедали. Жаркое удалось, но я ел без аппетита. Она тоже.
– С движущимися мишенями у него ничего не выходит. Только чудом я смогу научить стрелять этого
