Берни насмерть перепугал меня своим ступором, взмокшими волосами и рубахой, а теперь еще этот страшный голос.
Я снова выскочил в коридор и встряхнул Гарри, но тот по-прежнему не приходил в себя. Я кинулся на кухню, набрал в миску воды, вернулся к Гарри и выплеснул воду ему в лицо – пустой номер.
А она все стояла на пороге и смотрела.
– Сделай что-нибудь! – вскричал я. – Олсон не сядет сам! Приведи Гарри в чувство!
Она отвернулась, зашла в каюту и хлопнула дверью. Слышно было, как щелкнула задвижка.
На мгновение я замер, глядя на Гарри, потом ринулся обратно в кабину.
Там я увидел, что мы снова потеряли высоту и летим всего в ста футах над чащей.
– Берни! – взревел я. – Дай высоту!
Он вяло потянул рычаг на себя и тотчас издал мучительный стон.
– Берни! В чем дело? Тебе плохо? – Я сел в кресло второго пилота. – Берни!
– Сердце… умираю… – Тут он повалился вперед. Под тяжестью его тела рычаг тоже пошел вперед, и самолет клюнул носом.
Когда машина заскрежетала брюхом по верхушкам деревьев, я еще успел щелкнуть нужными тумблерами и отключить двигатели. В последнюю долю секунды я заметил, как Берни закатил глаза, и понял, что он мертв.
От удара меня швырнуло через всю кабину.
Тьма обволокла меня, и я поставил на себе крест.
Глава 8
Я выплыл из глубокого черного провала, чувствуя, что вымок до нитки и по лицу струится вода. Вода была теплой, и, придя в себя, я понял, что это дождь.
– Давай, давай! – крикнул мне голос, который я узнал бы и на том свете. – Ты цел и невредим!
Я открыл глаза и увидел рассвет, брезжущий сквозь кроны деревьев, затем подтянулся и с трудом принял сидячее положение. Тут выяснилось, что у меня раскалывается голова и ноет плечо.
– Джек!
– Ну ладно, ладно! Дай очухаться, ради Бога!
Я зажмурился, вытер ладонью лицо, потом снова открыл глаза и увидел ее рядом. Она стояла как мокрая курица: рубаха и брюки прилипли к телу, волосы висели точно крысиные хвостики – от легендарной, неотразимой миссис Виктории Эссекс не осталось и следа.
Я окинул взглядом окрестности. Оказалось, что сижу я в грязной жиже, а вокруг – поваленные деревья. Дождь все не утихал, и в воздухе стояла такая густая влажная духота, словно меня посадили в баню и обложили ватой.
– Вставай!
Я взглянул на нее:
– Ты цела?
– Да, и ты тоже! Где мы? Что произошло?
Пошатываясь, я поднялся на ноги и для устойчивости привалился к дереву.
– У Олсона случился сердечный приступ. – Я обернулся и посмотрел на место катастрофы. Нам на редкость повезло. Поблизости не оказалось больших деревьев с мощными стволами. Самолет, будто коса, срезал попавшуюся на его пути растительность. Крылья с двигателями отвалились, зато фюзеляж на первый взгляд не пострадал. Хвостовую часть снесло.
– Вот это приземлились, – вымолвил я. – Как же я вылез оттуда?
– Я тебя вытащила.
Я обомлел:
– Ты что, двужильная?
– Я испугалась, что там будет пожар.
Тут я вспомнил про Гарри:
– А что с Эрскином?
– Не знаю. – Судя по тону, она и не хотела знать. – Что будем делать?
Я попробовал сосредоточиться, но голова еще работала туго.
– Я должен отыскать Гарри.
– Да ну его к лешему! Надо найти какое-нибудь убежище!
Я оставил ее и нетвердой походкой отправился к останкам самолета. Заглянул в отломившуюся от фюзеляжа кабину. Берни так и сидел в своем кресле, уронив голову на грудь. Я протиснулся в кабину, открыл шкафчик и достал мощный электрический фонарь. Посветил мертвому Берни в лицо, содрогнулся от ужаса, потом вылез из кабины и вскарабкался в фюзеляж.
Гарри лежал там, где я бросил его. Вокруг головы зловещим нимбом растеклась лужа крови, нижняя челюсть отвисла, незрячие глаза уставились в пустоту.
Меня продрал мороз по коже. Неужели это я убил его или все-таки он погиб в результате крушения? Ведь когда я уходил, он еще дышал! Я точно прирос к этому страшному месту.
– Ну что, убил, да?
Я не заметил, как она вскарабкалась следом за мной и стала рядом.
– Не знаю. Если и убил, то только из-за тебя.
Мы переглянулись, потом она прошла дальше по коридору и попыталась проникнуть в каюту Эссекса, но дверь заклинило.
– Открой! Я хочу переодеться в сухое!
– Не трать время попусту. Надо убираться отсюда, и побыстрей. Все равно вымокнешь.
Она строптиво вскинула брови:
– Я намерена оставаться здесь, пока меня не найдут!
– Мы же продали этот самолет мексиканскому революционеру за три миллиона. Если ты угодишь к нему в лапы, он будет несказанно рад такой замене. За тебя он назначит выкуп вдвое больше.
Ее лиловые глаза округлились.
– Так что же нам делать?
– До побережья миль пятнадцать, не больше. Как доберемся туда, позвоним твоему мужу, и он подберет нас. Переход будет долгим и тяжелым, но другого пути нет. Обожди здесь. – Я поднялся по накренившемуся фюзеляжу до каюты для гостей, где оставил свой чемодан. Содержимое, кроме трех пачек сигарет, вывалил на кровать и перешел в кухню. Там загрузил в чемодан кое-какие консервы, по три бутылки тоника и кока-колы да консервный нож.
– Вперед, – скомандовал я и помог ей спуститься на слякотную от дождя землю. Следом передал чемодан, а сам перебрался в кабину пилотов. Снял пристегнутый к стене пулемет Томпсона, порыскал по шкафам и отыскал карманный компас.
Вокруг Берни уже закружили мухи. Больно было бросать его так, но приходилось торопиться.
– Осточертел этот дождь, – проворчала она, когда я спрыгнул вниз.
– Разделяю твою неприязнь, – отозвался я, накинув пулеметный ремень на плечо, подхватил чемодан и зашагал в лес.
Следующие два часа были сущим адом, и ей пришлось, конечно, гораздо тяжелей, чем мне. Я-то вынес богатый опыт из вьетнамских джунглей и, по крайней мере, знал, что нас ожидает. Хоть я служил авиамехаником, но и нас заставляли проходить курс боевой подготовки в джунглях.
Беспрестанно лил дождь, пробивая листву, не давая нам ни минуты передышки. То и дело я сверялся с компасом. Я знал, что побережье где-то на северо-западе, но порой мы попадали в такую чащобу, что приходилось идти в обход. Без компаса мы заблудились бы в два счета.
Она не отставала от меня, что называется, дышала в затылок. Я понимал: путь нам лежит неблизкий, – и сам задавал темп. Наконец вышли к поляне. Там валялись срубленные деревья. Виднелись старые кострища; вероятно, жгли ненужные сучья и ветви. На опушке леса я замер как вкопанный.
Поглядел направо, прислушался. Не услышал ничего, кроме дробного шума дождя. Обернулся к ней. Лицо у нее осунулось и пошло пятнами от комариных укусов. Сквозь намокшую рубаху просвечивали соски. Я перевел взгляд на ноги. Ноги были обуты в легкие белые туфельки тонкой телячьей кожи, на которых проступили бурые потеки. Она в кровь стерла ступни, но ни единым звуком не выдала своих
