Мос говорил тихо и холодно. Ему нечего было терять, и даже главный ткач уже не пугал его. Они оба стояли в тени, но Мос казался темнее. Черный гнев выплескивался из его души. — Я не идиот. Я знаю, какую игру ты ведешь. Ты спутался с Колай и Керестин, чтобы избавиться от меня. — Глаза Моса наполнились слезами чистой ненависти. — Зря ты стал таким беспечным. Зря ты оставил мои сны в покое. — Он придвинулся вплотную к Какру, невольно вдыхая вонь разлагающейся плоти и показывая, что в нем не осталось страха. — Я знаю, что это был ты, — прошептал император.
Мертвая маска пялилась на него пустыми глазницами.
— Я могу убить тебя сию же минуту. — Слова Какра, источающие яд, просочились сквозь черный провал рта.
— Но ты не посмеешь. — Мос отстранился от него. — Потому что ты не знаешь, кто к вечеру станет императором. И ты не используешь свою проклятую силу против меня, потому что нет гарантии, что она сработает. Ты оступился, Какр. Ты не замел следы. — Моса едва не трясло от ненависти и отвращения. — Я помню. Помню твои мерзкие пальцы в своей голове. Воспоминания возвращаются, ты неглубоко их закопал.
Он отвернулся к полю сражения. В глазах императора все еще стояли слезы.
— Но ты мне все еще нужен, Какр. Да простят боги, но мне не обойтись без ткущих Узор. Без вас я не смогу связаться с Торговой компанией и Охамбой достаточно быстро, чтобы предотвратить голод. Не смогу удержать порядок в этой стране, когда люди начнут голодать. Начнутся восстания, резня, хаос. — Мос прерывисто вздохнул, и слезы все-таки покатились по щекам. Две блестящие дорожки затерялись в гуще его бороды. — Если я выдам вас, подниму знать и свергну вас, я обреку на гибель миллионы.
Понять реакцию Какра было невозможно. Он долго смотрел на императора, но император смотрел только на поле сражения. В конце концов ткач обратил свое внимание туда же.
— Смотри, Какр, смотри внимательно, — проговорил Мос сквозь стиснутые зубы. — Я еще не разыграл все карты.
Битва гремела. Грохот артиллерийских орудий. Звон стали о сталь. Хлопки винтовочных выстрелов. Хрипы и вопли умирающих. В сердце битвы враги перемешались, и люди сражались в толпе, где с каждой стороны стоило ждать смертельного удара. Уцелеть могли искусные — и удачливые. Стрелы вонзались в плечи и бедра, мечи рассекали плоть. Здесь царила смерть настолько жестокая, что о ней не пишут в книгах и летописях. Лишь немногие удары лишали жизни мгновенно и аккуратно. Кому-то оставалось только мечтать, чтобы ему отрубили голову. Мечи срезали куски мяса с костей, врубались в колени до середины, рассекали лица от левой щеки до правого уха, дробили кости, вскрывали артерии, и несчастные истекали кровью, как опрокинутые бутылки истекают красным вином. Летели зажигательные снаряды, вязкая масса вспыхивала на коже и поджаривала плоть. Люди бились в агонии и визжали, когда обугливались их языки и лопались глазные яблоки, кровавая жижа с шипением стекала по лицам. Воздух пах тошнотворно дымом, кровью и обугленным мясом. Война бесновалась.
— Пусть Набичи и Гор прибудут сюда сейчас же! — орал Гриджай своему ткачу. Его высокий, почти девический голос звучал истерически, но это была иллюзия. Лишить Гриджая самообладания было очень непросто. Даже появление в тылу восьми тысяч воинов дома Бэтик он воспринял как умный ход, на который нужно чем-то ответить. Он уже послал людей, чтобы задержать вражеское подкрепление, пока другие будут разворачивать орудия и пристреливаться. Победа будет дороже, но умелый полководец и при таких обстоятельствах сумеет взять верх.
— Какр, кретин, заплатит мне за это! — сказал самому себе Гриджай, разворачивая лошадь. Его не заботило, что рядом другие ткачи — его собственный и Авана. — Почему он не предупредил меня об этом подкреплении? И почему не вмешивается, как обещал? — Он обвиняюще взглянул на Бэрака Авана — в конце концов, это Аван свел его с ткачом.
Аван смотрел на битву из-под полуопущенных век. Он повернулся и одарил союзника мягким, сонным взглядом.
— Будет тебе вмешательство, — сказал Аван. — Но совсем не такое, как ты думаешь. — И он подал своему ткачу быстрый знак.
Гриджай задохнулся от острой боли в груди. Он разевал рот, хватая воздух, и от этого тряслись его подбородки. Пылающая боль распространялась вдоль ключицы в левое плечо. Рука онемела. Глаза расширились в недоумении и страхе. Гриджай с отчаянной мольбой взглянул на собственного ткущего, но оскалившийся демон глядел на него без жалости. Гриджай выдохнул половину проклятия, но тут силы окончательно покинули его.
— История повторяется, Гриджай, — сказал Аван. — Но ты, кажется, ничему не научился. В прошлый раз я предал дом Амаха. Тебе следовало знать, что доверять мне не стоит.
Лицо претендента побагровело, глаза выпучились. Он пытался дышать, но не мог. Сердце его превратилось в комок яркой боли и посылало по жилам тонкие ленты огня. Звуки битвы затихли, и даже голос Авана звучал слабо, будто издалека. Гриджай вцепился в седло. Осознание, как молот, расплющило его: ведь он умирал, здесь, среди трех равнодушных всадников. О боги, нет, еще рано! Он еще не сделал того, что должен был! Он уже видел свою победу, свой золотой приз — и вот его выхватывают прямо у него из-под носа. А ему не хватает силы, чтобы проклясть своего мучителя…
Ткач! Он должен его защищать. Они всегда были верны своим хозяевам, всегда! От этого зависела жизнь Сарамира. Если бы ткущий Узор не подчинялся во всем своему господину, их всех уничтожили бы, потому что нельзя позволить таким опасным тварям существовать. Они даже своих собратьев убивали в угоду хозяевам. Но этот… Он бесстрастно смотрел, как умирает его хозяин.
Как Авану удалось его купить? Как?!
— Если бы ты пожил чуть подольше, то узнал, что твои приказы ни до кого не дошли, — вяло проговорил Аван. — И люди твои сильно удивятся, когда мои войска повернут и нападут на них. Твои полки окажутся зажатыми между полками Бэтик и Колай с запада и основными силами Моса с востока. Пожалуй, будет резня. — Он поднял бровь. — Ты, само собой разумеется, до этого не доживешь. Твое сердце отказало в пылу битвы. Ничего удивительного. Ты такой жирный.
Боль, парализовавшая тело Гриджая, была несравнимо слабее, чем ад в его душе. Жгучее разочарование, гнев и ужас разрывали сердце. Свет в глазах померк, и как он ни сопротивлялся, как ни старался издать хоть звук, ничего не выходило. Его люди стояли в нескольких метрах, но никто не обращал на него внимания, никто не замечал, как ткачи запускали невидимые руки ему под ребра и стискивали его сердце. Для них он просто держал совет со своими помощниками, а если и выглядел, как выброшенная на берег рыба, так это им плохо видно из-за дыма.
Гриджай ту Керестин взглянул на Аксеками. Теперь он казался темной тенью, и пальцы этой тени тянулись к Гриджаю. Дважды он боролся за этот город — и дважды проиграл. Забвение опустило на него милосердный покров. Он не чувствовал, как завалился вперед и соскользнул с седла, как тучное тело рухнуло на землю. Не слышал тревожных криков Авана и той лжи, которую предатель подбросил подоспевшим людям Керестин. Не видел, как Аван и ткачи растворились в толпе, чтобы изменой повернуть ход битвы. Он тонул в золотом свечении, и золотые нити пронизывали все вокруг, унося его за грань вечности.
Ветер трепал капюшон Какра. Он смотрел, как разворачивается сражение. Око Нуки поднялось уже высоко. На солнце было жарко, плотная мантия Какра совершенно не подходила для такой погоды, но он не уходил с балкона. Впрочем, как и Мос. Сообщения о ходе битвы император получал от своих гонцов, а Какр — через Узор. К полудню силы дома Керестин были смяты. Войска самых выдающихся семей Сарамира понесли невосполнимые потери. Керестин, пославшие на эту войну почти всех своих воинов, не смогут подняться с колен еще несколько десятков лет — если им это вообще когда-нибудь удастся. Они ослаблены и теперь не смогут участвовать в жестокой закулисной игре высшего света, иначе их растопчут.
Аван ту Колай умен. За спиной Гриджая он провернул не одну сделку. Против Керестин поднялся не только дом Колай, но и еще несколько семей, которые бросили свои силы на императорскую чашу весов. Повернуть ход событий для Керестин уже невозможно. Остатки растерзанного войска бежали. Союзники дезертировали, увидев безнадежность своего положения.
Какр заметил, что полки Авану ту Колай почти не пострадали: он отозвал их, предоставив другим
