ужину, он увидел экипаж доктора Вудфри и очень встревожился, подумав, что заболела Мирабель.
Стараясь скрыть свое изумление по поводу того, что, во-первых, отец заметил такой не имеющий отношения к ботанике предмет, как экипаж, во-вторых, узнал, кому экипаж принадлежит, а в-третьих, что он встревожился из-за нее, Мирабель рассказала ему о том, что случилось с мистером Карсингтоном и о его странном поведении после этого.
— Голова у него не разбита, — сказал доктор Вудфри.
— Значит, у него лихорадка? — спросила Мирабель. — Это из-за нее он бредит?
— В настоящее время его не лихорадит, — сказал доктор. — Все время, пока я находился с ним, он вел себя абсолютно разумно. Тем не менее, — продолжил он, — у пациента, возможно, произошло сотрясение мозга, хотя и незначительное. Судя по всему, он на одну-две минуты, а может быть, всего на несколько секунд потерял сознание. Однако симптомов, сопутствующих серьезному сотрясению мозга — сонливости, потери памяти, рвоты или сильного возбуждения, — у него не наблюдается. И все же в течение последующих сорока восьми часов за ним следует тщательно наблюдать.
Доктор Вудфри опасался также, что в течение этого периода могут проявиться признаки простуды или воспаления легких. Поэтому о возвращении пациента в гостиницу в настоящий момент не может быть и речи, хотя он и настаивает на этом. — Доктор отвел Мирабель в сторонку, чтобы дать кое-какие конкретные инструкции.
— Очень важно, чтобы больной оставался в покое, — сказал он. — Кроме растяжения лодыжки и подозрения на сотрясение мозга, для излечения которых требуется отдых, у больного наблюдаются признаки нервного утомления. А это может оказаться серьезнее всего остального. Острое нервное переутомление иногда вызывает галлюцинации и прочие виды неадекватного поведения, которое вы, видимо, приняли за горячку.
Мирабель не верилось, что мистер Карсингтон может испытывать переутомление, тем более нервное.
Правда, ему хорошо удавалось разыгрывать скуку или усталость, однако слабым он не был. Наоборот, он мог кого угодно подчинить своей воле.
Она вспомнила его руки на своей талии, чисто физическое ощущение его силы и свою не контролируемую разумом реакцию. Она не помнила, чтобы когда-нибудь близость мужчины вызывала у нее такое волнение. Даже Уильям, которого она так пылко любила, не вызывал у нее подобного чувства.
Уильям тоже был настоящим мужчиной, сильным и смелым. Но в его присутствии она не ощущала так остро каждое изменение настроения, как в присутствии мистера Карсингтона, перед обаянием которого было невозможно устоять,
Она вспомнила, как он пошутил относительно своих дорогостоящих сапог — «эти сапоги мне очень дороги» — и его озорную мальчишескую улыбку.
— Вот уж не подумала бы, что у него нервное переутомление, — удивилась Мирабель.
— Согласен, он выглядит достаточно здоровым. — Но сегодняшнее потрясение нарушило хрупкий баланс. Самое лучшее лекарство — отдых. Вы достаточно предприимчивы и можете его организовать должным образом.
Добавив несколько несложных указаний относительно диеты и ухода, он с сожалением отклонил ее приглашение отужинать и отбыл к следующему пациенту.
— Вудфри ошибается, — заявил Алистер менторским тоном. Он не позволит командовать собой какому-то щупленькому докторишке и молодой женщине.
Мисс Олдридж смотрела на него с тревогой, от которой ему стало не по себе.
— Не уверена, что вы в состоянии судить о том, что сейчас для вас лучше, — возразила она.
— Дело в том, что Вудфри не знает меня. Я унаследовал телосложение своей бабушки по отцовской линии. Ей восемьдесят два года, а она трижды в неделю развлекается вне дома, а в вист играет, словно сам дьявол. Она находится в здравом уме и командует всеми окружающими, потому что время лишь отточило ее смертоносный язык. Она ни за что не позволила бы уложить себя в постель из-за какой-то лодыжки или шишки на голове.
Мисс Олдридж ответила не сразу. Она кивнула лакею, и тот унес поднос с остатками ужина Алистера.
Сидя с ним, пока он ел, она заметила, что аппетит у него в полном порядке. Он не оставил ни крошки.
Когда лакей ушел, она перешла от камина к окну, расположенному в противоположном конце комнаты. Она то и дело прохаживалась по комнате, и Алистер, поглощая пищу, наблюдал за ритмичным покачиванием ее бедер. Покончив с едой, он сосредоточил внимание на ней.
Шелковое платье строгого покроя цвета бургундского с синей отделкой не очень подходило к цвету ее лица, но было наиболее приемлемым из всех, которые он видел.
Ее горничная соорудила ей прическу в древнеримском стиле, давно вышедшую из моды. Как и следовало ожидать, прическа уже стала разваливаться.
На полу поблескивали шпильки. Глядя на них, он почувствовал возбуждение.
Да поможет ему Бог! Если его возбуждают простые шпильки, то едва ли он при смерти.
— Держите в покое лодыжку, иначе она не восстановится должным образом, — сказала мисс Олдридж, возвратившись к огню.
— Ваш маленький доктор преувеличивает опасность, — возразил Алистер. — Медики склонны делать мрачные прогнозы. Если пациент умрет, то это не их вина, а если выздоровеет, то лишь благодаря их выдающемуся интеллекту.
— Всем известно, чем чреваты растяжения, — произнесла она. — По крайней мере в нашей местности мы это знаем. Очень глупо с вашей стороны рисковать. Вам стоило немалых усилий заставить свою ногу ходить, но при слабой лодыжке все ваши труды могут пойти насмарку.
Ее слова были простыми, как удар крикетной битой по голове, и такими же доходчивыми.
Его нога была способна выкидывать самые необычные фокусы и в обычные времена. А при слабой лодыжке она вообще может отказаться выполнять свою функцию.
У Алистера взыграло мужское самолюбие. Однако он не был тупым упрямцем. Поэтому решил вести себя благоразумно.
— Горько говорить об этом, но вы полностью убедили меня, — проговорил он. — С этой ногой шутки плохи.
Выражение ее лица смягчилось. Она подошла, села на стул возле кровати и сложила на коленях руки.
— Вполне понятно, что вы расстроились, — промолвила она. — Ведь вы долгое время находились в неподвижности и знаете, как это тяжело. Каждый день кажется вечностью.
— Это не совсем так, — сказал он. — Путем длительной тренировки я овладел искусством праздного времяпрепровождения и мог даже проспать целый день, вместо того чтобы найти какое-нибудь благородное или хотя бы полезное занятие. Нет, дело не в этом. Беда в том, что мне смертельно надоело потворствовать капризам моей ноги.
Она взглянула на возвышение, где под одеялом, отдыхала уложенная на гору подушек его больная нога, и удивленно переспросила:
— Потворствовать капризам?
— Сейчас я вам все объясню, мисс Олдридж, — сказал он. — Когда-то это была скромная конечность, которая хорошо себя вела, делала свое дело и никогда не беспокоила. Однако с тех пор, как ее ранили, она превратилась в тирана.
В ее глазах заплясали веселые искорки, похожие на далекие звезды в летнюю ночь. Это приободрило его, и он продолжал:
— Эта конечность эгоистична, неблагодарна и обладает скверным характером. Когда консилиум английских медиков счел этот случай безнадежным, ногу повезли к турецкому знахарю. Он усердно потчевал ее экзотическими снадобьями, мыл и смазывал несколько раз в день, тем самым предотвратив
