по тому, как сидело платье и как обрисовывало грудь.
Ему хотелось, чтобы она была в корсете. Чтобы у нее все пуговки были застегнуты и все ленточки завязаны. Он приказывал себе не думать о ее нижнем белье и о ее теле под ним, но не мог. Когда грудь не поддерживалась корсетом, было нетрудно представить себе ее истинную форму и размер.
Он вспомнил, какая тонкая у нее талия, как восхитительно покачиваются при ходьбе бедра.
Все это он мужественно терпел.
Но потом вдруг вспомнил ее руку, мягкую и теплую, которую накрыл своей рукой, и у него перехватило дыхание.
— Вам лучше вернуться в постель, — хрипло произнес он. — Вам вообще не следовало приходить сюда, тем более среди ночи. Это крайне неприлично.
— Что правда, то правда, — согласилась она. — Вы делали такие намеки, что я заподозрила в вас распутника.
— Распутника? — Алистер резко приподнялся с подушек, на что нога и лодыжка отозвались острой болью.
— Но вы с такой легкостью рассказывали мне о своей дорогостоящей танцовщице.
— Это вовсе не означает, что я распутник. Если бы я был… — Он умолк. Если бы он был распутником, то не задумываясь затащил бы ее к себе в постель. Она и понятия не имела о том, как трудно мужчине вести себя как положено джентльмену в подобных обстоятельствах. Посмотрел бы на него сейчас его отец!
Нет, поразмыслив, решил он, пусть уж лучше милорд остается в полутораста милях отсюда.
Тем временем его ничего не ведающая об этом соблазнительница наморщила лоб, видимо, вспомнив о чем-то.
— Моя тетушка Клотильда обычно пишет мне обо всех лондонских сплетнях, и я уверена, что ваше имя упоминалось в ее письмах, — конечно, это было до битвы, в которой вы проявили героизм. Я хочу сказать, что тетушка описывала все скандальные истории, однако имен я не помню, поскольку эти люди мне неизвестны. Но ваше имя там наверняка фигурировало.
Она опустилась в кресло рядом с кроватью и глубоко задумалась.
Алистер вздохнул.
— Не напрягайте вашу память, — сказал он. — Скандалов, связанных с моим именем, было слишком много.
Склонив набок голову, она уставилась на него изучающим взглядом.
Он не привык к тому, чтобы женщины, да и не только женщины, так пристально смотрели на него. Он по-настоящему никого не интересовал. Разве что его элегантная внешность и обаяние. Да и существовало ли что-нибудь ценное за его изысканным фасадом? — поежившись, подумал он.
— Все эти скандалы связаны с женщинами? — спросила она.
— Да, конечно. Однако…
— И сколько же было этих скандалов? В вашем ослабленном состоянии их трудно сосчитать? Не забывайте, вам не следует напрягать мозг.
Ему вспомнился составленный отцом список его прегрешений.
— Семь… нет, если подходить формально, то восемь.
— Формально? — повторила она с непроницаемым выражением лица.
— Один скандал, последний, был связан с двумя женщинами. И случился года три назад.
— Значит, вы перевоспитавшийся распутник.
— Чтобы перевоспитаться, надо сначала стать распутником, а я им никогда не был. Впрочем, это не имеет значения, — раздраженно добавил он. — Разница между мной и распутником может показаться вам чистой формальностью. Возможно, я был не вправе рассказывать леди о своей любовнице. Не понимаю, что на меня нашло. Должно быть, на меня так подействовал чистый деревенский воздух. У меня от него кружится голова.
— Силы небесные! Вам нельзя возбуждаться, — воскликнула она.
— Я не возбужден, — солгал он. Он был крайне возбужден и расстроен. Он лежал в постели почти голый, а на расстоянии протянутой руки от него находилась полуодетая женщина — и все это происходило в доме, обитатели которого крепко спали. Он мог бы поклясться, что даже святой не остался бы спокойным в таких обстоятельствах.
— Доктор Вудфри считает, что у вас нервное переутомление, — сказала она.
— Нервное переутомление? — возмутился Алистер. — Да у меня вообще нет нервов. Спросите кого угодно. Меня вообще трудно возбудить. — Чуть помедлив, он добавил: — Признаться, вы меня немного провоцируете. Разумеется, сами того не желая. — Он жестом указал на ее волосы и одежду. — Это физический недостаток. Такой, как отсутствие музыкального слуха. — Он махнул рукой. — А теперь, прошу вас, уходите.
Она улыбнулась. Ох нет, только не это.
От ее улыбки у него замерло сердце. Только бы не растерять остатки разума!
— Вас это забавляет, — сказал он. Она не сознавала опасности. И не была настороже. Ему приходилось оберегать их обоих, не слишком ли это большая ответственность?
— Вы действительно кажетесь мне забавным, — промолвила она.
Мягкая постель, теплая женщина, смеющаяся в его объятиях. Пульс у него колотился с бешеной скоростью.
Тут взгляд его упал на книгу о растениях, которую оставил ее отец.
«Снотворную» книгу.
— Ну что ж, если вы намерены остаться, мисс Олдридж, то, может быть, соблаговолите почитать мне?
Глава 8
Капитан Хьюз приехал к миссис Энтуисл поздним воскресным утром.
Служанка проводила его в уютную гостиную, однако хозяйка, увидев его, особой радости не проявила.
И едва не рассердилась, когда он сказал ей, зачем пожаловал.
— Я не могу без приглашения отправиться в дом Мирабель, — заявила бывшая гувернантка тоном, которым урезонивала расшумевшихся воспитанников.
Этот тон никак не вязался с внешним видом миссис Энтуисл, нисколько не похожей на строгую гувернантку в своем премиленьком белом утреннем платьице и кружевном чепце, пухленькой и привлекательной.
Опрятная гостиная показалась капитану слишком тесной. Он хоть и привык к перенаселенности помещений на судне, однако, как капитан, имел в своем распоряжении не ветреную сторону юта, если ему хотелось прогуляться и поразмыслить, или мог взобраться по реям в «воронье гнездо», если появилось желание проветрить голову.
Чувствуя себя, как слон в посудной лавке, в изящной гостиной миссис Энтуисл, он в напряженной позе стоял у камина, не осмеливаясь двинуться из опасения что-нибудь разбить. Поскольку взгляд ее умных карих глаз был далеко не гостеприимным, капитан утратил свою обычную самоуверенность и властность.
— Вы же знаете, миссис Энтуисл, что ей просто не пришло в голову пригласить вас. Вчера она послала за камердинером Карсингтона из чисто практических соображений. Она не обращает внимания на правила приличия. Чего не скажешь о соседях. Вам это известно не хуже, чем мне. Ее отец не годится на роль дуэньи.
— Вы сказали, что мистер Карсингтон недееспособен.
— У него растянута лодыжка и шишка на голове, — объяснил капитан. — Вы просто наивны, если думаете, что это может лишить дееспособности в принципе здорового молодого аристократа. Я могу объяснить вам, каковы моральные устои у таких мужчин.
— Его моральные устои не имеют значения, — возразила миссис Энтуисл. — Но вы, возможно, намекаете, что Мирабель настолько слабовольна — или так сильно изголодалась по любви, — что забудет о собственных моральных принципах? Прошу вас, садитесь. Иначе я сверну себе шею, чтобы взглянуть на вас.
