я.
– Есть одна… – решил он не тянуть. – Право слово, ангел. Образованная. Глаза у нее… синие, аки небосвод в ясную погоду. А говорит… ей-бо, будто ручеек тихонько журчит, стекаясь по камешкам…
– Влюблен, че ли? – появилась в дверном проеме голова Шуры с выражением ехидства на противной физиономии, тогда как у маменьки слова потерялись до единого, потому она и молчала как рыба. – А приданое какое?
– Думаю, никакого, – беззаботно ответил Илларион.
– Как так? – вытаращилась Шура. – У порядочной девушки должно быть приданое…
– Порядочность, Шура, не измеряется приданым, – отбрил Илларион. Он человек современного кроя, всяческие там филистерские ухватки изжил из себя давно и успешно. – Или вы обе желаете, чтоб я женился на деньгах?
– Да неплохо бы… – вставила Шура.
– Дудки. Я по любви только. К тому же, сударыни, не больно-то я завидный жених, у самого ничего нет- с. Бедному и жениться предписано на бедной, а коль ум имеется, карьеру и бедный сделает. Главное, чтоб счастье было, а со счастьем все устроится. Ну-с, сударыни, я пошел.
В своей комнате, где скоро поселится и Настенька, как он грезил, Илларион надел сюртук, повязал галстук и вышел в столовую. Придирчиво осмотрев себя в зеркале, чмокнул замороженную маменьку в щеку (так же и жену будет целовать, уходя на службу) и ушел, напевая. Конечно, он заметил, в каком состоянии упадка маменька, ничего, пускай привыкает к мысли о женитьбе.
После его ухода тишина наступила просто гробовая. Шура стояла, подняв плечи до ушей и забыв их опустить, вытянув физиономию и глядя на хозяйку с жалостью. А та выпустила из виду, что не перекрестила сына на дорожку, всхлипнула, ахнула, замахала руками, наконец вспомнила кое-какие слова и плаксиво выговорила:
– Шура, капли… сердечные…
По адресу Кирсанов прибыл на извозчике. Велев ему обождать, так как в данном квартале пролетку не сыщешь, походил по улице, присмотрелся. Рядиться в одежду рабочего, чтоб его принимали за своего, он не стал, но и служителя полиции в нем ничто не выдавало. В соседнем дворе дебелая и моложавая баба развешивала белье, Кирсанов подошел к ограде, окликнул ее:
– Сударыня, позвольте вас спросить…
Она, задержав руки на веревке, повернула к нему красное лицо, немного удивилась:
– Господин меня кличет?
– Вас, вас, – подтвердил Кирсанов. Утирая фартуком лицо и руки, она подошла. – Жене требуется прислуга, мне сказали, что здесь девица ищет место, да вот беда, адрес я запамятовал.
– Так это Наташка, – обрадовалась чужому везению женщина.
– Не подскажете, как найти ее?
– Так она получила место… – Но баба вдруг взмахнула руками, покачала головой и с горечью сказала: – Не найти ее, пропала Наталья.
– Простите, как пропала?
– Ушла позавчера утром и не вернулась. Дядя ее Петр Тимофеевич ждал, ждал… а утречком Тузик – собака ихняя – принес ленточку синего атласа. Видать, тоже Наталью искал, да только ленточку нашел.
– Почему же дядя решил, что ленточка непременно Натальина?
– По вышивке. На ней с двух сторон по алому цветочку вышито. – Тут она всхлипнула, запричитала: – Ой, беда с девкой случилась… Ну, куда она подевалась? Наташка безответная, сирота горемычная, и так над ней ведьма старая, жена дядюшки, прости господи, измывалась, куском хлеба попрекала, а тут… как в воду канула!
Сердобольная женщина попалась, а также говорливая и доверчивая, что пошло на пользу. Примерные предположения были составлены: обе убитые девицы, без сомнения, не по доброй воле пошли на смерть. Но как они попали в руки убийц? Чем больше Кирсанов слушал соседку, тем очевидней становилась картина: Наталья возвращалась поздно, потеряла ленточку, которую нашла собака, значит, она недалеко потеряна. Что, если Наталью, а также двух убитых девиц похитили прямо на улице?
– Будет вам горевать, голубушка, – утешал Кирсанов. – Почему же дядя девушки не обратился в полицию?
– Жена не пущает. Говорит, нечего людей зазря беспокоить, вернется Наташка, нагуляется и вернется. Думает, она с полюбовником удрала.
– А коль так и есть? Коли права тетушка?
Женщина перестала хныкать, вытерла нос фартуком и вступилась за честь девушки (приятно, когда чужая беда касается еще кого-то):
– Вот уж про кого худого слова не скажу, так это про Наташку. Откудова полюбовники у ней? Она ж трудилась от зари до зари, сама из деревни, скромница – каких поискать. Что ни попросишь сделать – безотказная. Нет, господин хороший…
Внезапно она оборвала себя, свела брови и поджала губы – так выглядели ее усилия восстановить память. Кирсанов замер, почуяв нутром тайного агента: именно сейчас женщина внесет важное дополнение. На лице ее напряжение сменилось недоумением, прошло незначительное время и – она уже мстительно прищурилась, улыбнувшись.
– Это у Наташки-то полюбовник? – замурлыкала баба. – И как язык у этой курвы не отсохнет? А кто же к ней заезжал, когда мужа не было дома?
– Да что вы! – изобразил заинтересованность Кирсанов, которая была характерна для сплетников, тем самым раззадоривая собеседницу. – Она разве не стара?
– Да стара, конечно, лет сорока, – подбоченилась та. – А я-то думаю, чего она все волосья свои завивает, все харю мажет маслом постным? Вон чего – от Наташки мечтала избавиться. Ай-ай-ай…
– И кто же он? Тот, кто заезжал к тетушке?
– Да откуль я знаю, сударь! Видала его от силы два раза, приезжал в крытой коляске, худой, что ваша трость, по виду барин. И все норовил заехать, когда Петр Тимофеевич из дому уходил. Вон в то парадное заходил и по сторонам озирался, как вор, а окромя ведьмы Балагановой в доме никого днем не бывает, стало быть, к ней он… Да вон она идет, поглядите.
Это была неприметная женщина, каких десятки, одетая опрятно, но безвкусно и с большой претензией на светскость в понимании тех, у кого денег нет, а есть желание выглядеть по-барски. Особенно шляпка смешила, чего только не было на ней: цветочки, рюши, бантики, перья. Держали все это изобилие две широкие ленты, завязанные под подбородком пышным бантом, а под шляпкой, украшая лоб, вились бесчисленные завитки. Маловероятно, что эта дама прельстила кого бы то ни было в качестве любовницы, и уж тем более некоего господина.
– Я непременно доложу Петру Тимофеевичу, – пообещала баба, угрожающе постукивая ногой и лукаво хихикая.
– А в полицию надобно обратиться, – дал на прощание совет Кирсанов, приподнял шляпу и зашагал к извозчику.
Дед Настеньки выходил редко, стародавнее ранение, из-за чего нога усыхала, не позволяло удаляться далеко от дома. Но старый солдат не унывал, в часы досуга он мастерил поделки из дерева: ложки, шкатулки, рамки и прочую мелочь. Раз в неделю внучка относила изделия в соответствующий магазин, иногда получая неплохую выручку. Также полюбил Макар Титович чтение, перечитал все старые журналы и газеты, что заносили ему соседи, ну и самые разнообразные книги. После обеда он прилег почитать, но раздался стук. Не так-то просто подняться инвалиду, а пришлось, потому как стук не прекращался. Ковыляя и держась за стену, он крикнул:
– Кто там?
– Санька, что из соседского дома, срочно вам сказать просили…
– Сейчас, сейчас, Санька… – Кое-как добравшись, он отворил дверь. – Чего тебе?
– Дядька просил сбегать к вам и передать: беда с Настасьей вашей, упала она и голову проломила.
– Как упала, где?!
– У магазина свово. А более я ничего не знаю.
Мальчонка был уже внизу, да и что с него спрашивать, если он ничего не знает? Макар Титович
