он нашел комиссара, Беляков и танкисты о чем-то говорили, потом Симаков полез в танк и достал довольно увесистый сверток.
— Что тут у вас? — спросил комбат.
— Ну, в общем, — задумчиво начал комиссар, — насчет плевков в рожу ты почти пророком оказался. Давай, Симаков.
Наводчик сжато пересказал разговор с колхозницей и развернул полотенце. Внутри оказалось полтора каравая хлеба, увесистый шмат копченого свиного сала и десяток вареных яиц. Танкисты молча смотрели на продукты, наконец, комбат взял сало, понюхал и положил обратно.
— С полкило будет. И что вы собираетесь с этим делать? Командира ждете?
Экипаж переглянулся, Безуглый кивнул, и Симаков медленно завернул продукты в полотенце.
— Если честно, товарищ майор, — тихо сказал наводчик. — Нам такой кусок теперь в горло не полезет. Даже не знаем, куда это деть.
— В самом деле, — пробормотал комбат. — Я бы тоже после такого есть не смог.
— Дайте-ка мне, — Беляков взял сверток. — И соберите экипажи.
— Ты что это задумал? — удивился Шелепин.
— Буду заниматься своими прямыми обязанностями, — усмехнулся комиссар. — Политинформацию проведу…
Петров вернулся в полвосьмого, грязный, вымотавшийся, но довольный. Вместе с ним пришел Чекменев.
— Ну, рассказывайте, — с ходу сказал комбат.
— Сухо там, товарищ майор, — ответил старший лейтенант. — Я, конечно, не все обползал, но уверен — можно там идти. Шомпол втыкал — весь сухой, в низине даже копать пробовал. Вся вода в канавы ушла.
— Значит, танки пройдут? — спросил подошедший Беляков.
К разговору потянулись командиры взводов и машин.
— «Тридцатьчетверки» и КВ — точно. Т-26 — не знаю. Там кое-где кочки здоровые — сантиметров сорок высотой. Очень плотные, как бы гусеницы не слетели.
— Ничего, пойдут по нашим следам, — подытожил комбат. — Ладно, идите, переоденьтесь, и я с вами кратенько еще поговорю.
Петров козырнул и отправился к своему танку. Экипаж, не скрывая радости по поводу благополучного возвращения командира, немедленно окружил старшего лейтенанта отеческим вниманием и заботой. Пока Безуглый и Симаков поливали командиру из ведер, водитель опять притащил чистую тряпку, исполнявшую роль полотенца, и почтительно ждал в стороне. Наконец умытый, кое-как почистившийся и переодетый в свою гимнастерку, командир роты уселся на моторное отделение и, прислонившись спиной к башне, выразил готовность что-нибудь съесть после трудов праведных. Батальон был поставлен на довольствие к разведчикам, так что танкистам доставили кашу и хлеб. Каша, естественно, давно остыла, но Петров умял ее с жадностью. Когда он отложил в сторону котелок, Симаков торжественно подал ему крышку, в которой лежал маленький кусочек хлеба, тоненький ломтик сала и совершенно микроскопический ломтик яйца.
— Так. Это, как я понимаю, шефская помощь от благодарных тружеников села? — спросил озадаченный старший лейтенант. — А где остальное — сожрали уже?
— Не мы одни, — ответил радист. — Комиссар у нас эту историю вытянул и тут же жратву забрал. Ну, думаем, сейчас они это на двоих с комбатом раздавят…
— Никто, кроме тебя, так не думал, — возмутился Осокин.
— Спокойно, Вася, это наш москвич так шутит, — успокоил его водителя Симаков и продолжил: — Собирает тут Беляков батальон и говорит речь. Я вам скажу, товарищ старший лейтенант, хорошо наш комиссар говорил! И про то, как мы отступаем, и про то, как оставляем нашу землю фашистам, и людей оставляем. Даже пехотинцы пришли послушать. В общем, говорил, а у меня сердце кровью обливалось…
— Не у тебя одного, — заметил радист. — Как по книге говорил, просто, но прямо в лоб, по-мужски. Мол, ответственность на нас на всех, и нечего кивать на кого-то. Ни шагу, мол, назад, мы же не просто землю отдаем, а родину. В общем, вы меня знаете, я человек циничный…
— Какой-какой? — переспросил водитель.
— Это значит, меня красивыми словами не проймешь, — без обычных подначек просто пояснил Безуглый. — Но тут… Под каждым словом бы подписался.
— А закончив речь, — подхватил наводчик, — рассказал комиссар о нашей встрече в Сосновке.
А потом достал финку и меленько все продукты порезал. Подходите, говорит, берите по кусочку и пусть тому, кто о своей шкуре только думает этот кусок поперек горла встанет.
— Ну и как, никому не встал? — поинтересовался Петров.
— Не-а, — ответил Симаков.
— Какой у нас батальон сознательный и отважный, — пробормотал комроты.
Темнело, и комбат принял решение выдвинуть танки на исходные позиции. Иванов, бледный, но спокойный, получил последние наставления от комбата и повел свою роту в расположение 715-го полка. Перед отходом майор наказал ему поездить хотя бы одним танком вдоль переднего края, не на виду, но чтобы было слышно. Шелепин надеялся, что по интенсивности езды немцы решат, что основная масса танков сосредоточена на краю поля. Первая и вторая рота прошли через порядки полка и остановились в полукилометре от опушки. Выставив часовых, батальон замаскировал машины, и майор дал команду «отбой». Петров обошел танки своей роты, убедившись, что они укрыты от постороннего взгляда и что экипажи в полном составе готовятся отойти ко сну. Вернувшись к своей «тридцатьчетверке», он обнаружил, что экипаж уже нарубил лапника, бросил поверх него брезент и улегся рядком, накрывшись вторым куском брезента, как одеялом.
— Последний спит с краю, — сонно пробормотал Симаков.
— Ты и сам вроде не в середке, — проворчал командир.
Он улегся рядом с тихо посапывавшим Осокиным и мгновенно провалился в сон.
Петров проснулся оттого, что его кто-то тряс за плечо. Открыв глаза, он увидел лицо Белякова. Над головой комиссара сосны уходили в начинающее светлеть небо, на первый взгляд, было пять утра.
— Вставай, Ваня, пора. Буди своих, я твои экипажи сам подниму.
Старший лейтенант растолкал экипаж, и танкисты, быстро убрав маскировку, полезли в танк. Пока Безуглый настраивал радиостанцию и вызывал машины Нечитайло и Турсунходжиева, старший лейтенант осмотрелся. На лес опустился утренний туман, видимость была не больше пятидесяти метров. Похоже, к опушке придется идти по компасу и с черепашьей скоростью, чтобы, не дай бог, не распахать кого-нибудь. Между соснами скользили какие-то тени, из молочной пелены на поляну, словно призраки, выходили пехотинцы. Невысокий подтянутый капитан с ножом у пояса подошел к «тридцатьчетверке» комроты-1. Чекменев легко вскочил на моторное отделение и протянул руку Петрову.
— Ну что, танкист, воюем вместе? — рукопожатие разведчика было крепким, но не нарочитым.
Это было предложение Чекменева — посадить стрелковую роту его батальона на танки Петрова и преодолеть болото рывком. Танки Бурцева и машины комбата и комиссара пойдут со скоростью пехоты, поддерживая атаку полка, в то время как первая рота с разведчиками должна проскочить открытое пространство одновременно с артподготовкой и, ворвавшись на позиции немцев, дезорганизовать их оборону. Риск был велик, но в случае успеха 732-й должен был дойти до противника с минимальными потерями. В итоге на шесть танков едва поместилось два взвода, но Чекменев был уверен в своих бойцах. Петров обратил внимание, что разведчики отличались от простых пехотинцев — почти у всех, как у капитана, на поясе висели ножи, большая часть была вооружена ППД, у остальных за спиной висели кавалерийские карабины, кроме того, бойцы разведбата выглядели собранней и уверенней остальных красноармейцев. Разведчики организованно рассаживались на танки, и комроты остро пожалел, что конструкторы не предусмотрели на «тридцатьчетверках» поручней для пехоты, оставалось надеяться только на мастерство водителей — они должны были провести машины так, чтобы не стряхнуть пехоту раньше времени. Чекменев невозмутимо пошутил, что завидует бойцам, которые едут на легких танках — с
