них падать невысоко, кто-то негромко засмеялся.
Напряжение росло, Петров ощутил привычный холодок в груди, голова стала странно легкой. Он знал, что, как только поступит сигнал к атаке, это пройдет, но все равно ощущение было неприятное. «А тем, кто идет в первый раз, вообще не позавидуешь», — размышлял старший лейтенант. Хотя, вполне возможно, как раз они сейчас спокойней — просто потому, что не знают, что их ждет. Он чувствовал, что должен что-то сказать экипажу…
— Все будет хорошо, ребята. Главное — держать себя в руках, нам бы только до них доехать.
— Угу, — голос Безуглого в ТПУ звучал глухо, но Петров уловил знакомую еще по стрельбе по «мессерам» едва сдерживаемую ярость. — Отведем душу, а, командир? Вам хорошо, целься и бей, а с моего места ни черта не видно, буду лупить наугад. Хотя, думаю, Осокин на гусеницы больше намотает, а Васенька?
— Сколько нужно, столько и намотаю, — сдержанно ответил водитель, — особенно если всякие «цынические» мне под руку говорить не будут.
— Хватит трепаться! — громко сказал наводчик, на месте которого ТПУ не было. — Неубитого медведя шкуру делить — еще чего придумали.
Экипаж замолчал, и Петров, открыв люк, снова уселся на крышу башни. Достав из кармана кисет, он наскоро свернул козью ногу и уже хотел закурить, но, вовремя спохватившись, повернулся к Чекменеву:
— Закурите, товарищ капитан?
— Я не курю, — ответил тот и, заметив удивление на лице танкиста, улыбнулся: — Я разведчик, мне нельзя. Запах табака и табачного дыма очень резкий и держится долго. Пришлось бросить. Но вы курите, если хотите.
Комроты закурил. Время тянулось нестерпимо медленно. Внезапно тишину разорвал гром, и затем загрохотало без перерыва.
— Началось! — крикнул Чекменев. — 715-й начал!
Артподготовка продолжалась пятнадцать минут, затем орудия на минуту стихли, и когда заговорили снова, били уже реже, теперь даже можно было отличить глухие басовитые удары гаубицы от звонких «бум!» дивизионных пушек.
— Огонь переносят, пехота пошла! — громко пояснил разведчик. — Сейчас наша очередь.
— Комбат вызывает, — услышал Петров голос Безуглого. — Переключаю.
— Ваня, слушай внимательно, — голос у комбата был напряженный. — Через пятнадцать минут будет ракета, не пропусти. И еще, пехота ночью нам что-то вроде указателей соорудила, деревья там повалила, в общем, не заблудимся. Учти, мы начинаем до окончания артподготовки. Давай, я на тебя надеюсь. Конец связи.
Петров немедленно вызвал командиров взводов и передал им слова комбата, и только тут вдруг понял, что Шелепин в первый раз обратился к нему на «ты» и по имени. Время тянулось нестерпимо медленно, старший лейтенант поминутно посматривал то на часы, то на небо. Ракету он все-таки пропустил, но Чекменев, тронув его за плечо, указал вверх:
— Ракета, наше время!
Почти сразу заревел «КВ» комбата.
— Осокин, заводи! Безуглый, командирам взводов приказ «заводить» и двигаться за мной!
Старший лейтенант выдернул из чехла флажки и, встав на сиденье, несколько раз показал «делай, как я»! Осокин уже завел двигатель и «тридцатьчетверка» плавно тронулась с места. Туман начал рассеиваться, и командир роты увидел на краю поляны срубленные и оттащенные в сторону деревья. Похоже, саперы работали всю ночь, и только усталостью и танкистской привычкой к шуму можно было объяснить то, что никто из экипажа не проснулся.
— Держись, разведка!
Где-то за спиной заговорили гаубицы 2-й батареи, через несколько мгновений впереди ударили взрывы. Танки уже проехали боевые порядки пехоты и теперь выходили на опушку. Сразу за Петровым шел Нечитайло, за ним Пахомов, далее следовали Т-26 взвода Турсунходжиева. Лес кончился, впереди расстилалось болото. Туман начал редеть, и сквозь него стала видна темная стена занятого врагом леса. Четыре вспышки тускло подсветили молочную пелену, в тумане поплыли темные клубы — артиллерия исправно обрабатывала немецкий передний край.
— Безуглый, Турсунходжиев и Нечитайло — разворачиваемся! — командир начал глотать слова, но радист понял его прекрасно.
«Тридцатьчетверка» украинца вышла влево, Пахомов занял позицию справа, машины расходились веером, пока расстояние между ними не достигло пятидесяти метров. Позади, держась в тридцати метрах, разворачивались в линию легкие танки роты.
— Симаков! — Петров повернулся к волжанину и заорал тому прямо в лицо, стараясь перекричать шум двигателя. — Башню не поворачивай, слышишь?! Стреляет только второй эшелон, нам главное — пехоту не стряхнуть!
Наводчик кивнул и снова прильнул к прицелу. Петров открыл люк и встал на сиденье, тяжелая крышка встала на защелку, защищая его подобно щиту. Осокин был выше всяких похвал, машина шла вперед плавно, без рывков. Старший лейтенант не помнил, сколько разведчиков село на танк, но, кажется, все были на месте. Чья-то рука легла на плечо, и комроты, обернувшись, встретил спокойный взгляд Чекменева. Лицо разведчика утратило сонное выражение и как-то отвердело; левой рукой он держался за задний рым башни, правой придерживал висящий на шее пистолет-пулемет. Капитан криво ухмыльнулся Петрову и кивнул, показывая, что все нормально. Танки шли в атаку со скоростью 15 километров в час, каждую секунду старший лейтенант ожидал удара снаряда о броню, но лес молчал. Похоже, немцы действительно не ожидали танков с этой стороны, теперь главное было, чтобы ни одна «тридцатьчетверка» не заглохла. Петров был уверен в Осокине, механик Нечитайло вроде бы тоже обладал достаточным опытом вождения. Опасения вызывал только экипаж Пахомова, но, к счастью, третья машина уверенно шла справа. Всего пять минут — этого будет достаточно, чтобы преодолеть открытое пространство.
На опушке продолжали рваться снаряды — артиллеристы работали четко. Когда до леса оставалось четыреста метров, гаубицы смолкли и, несмотря на то что пятисотсильный дизель оглушительно ревел, старшему лейтенанту показалось, что наступила тишина. Потянулись томительные секунды ожидания. Снова ударили орудия второй батареи, в этот раз снаряды разорвались где-то в лесу — артиллеристы переносили огонь в глубь немецких позиций. Еще пятьдесят метров… Сто… Туман рассеивался, и в этот момент между деревьев над землей забился язык пламени и к танку потянулась прерывистая огненная нить. Вслед за первым пулеметом ударил второй, третий… Артподготовка не смогла полностью подавить немецкую оборону, и теперь пулеметные точки оживали одна за другой. Разведчик на левом борту нелепо взмахнул руками, выронив винтовку, и кубарем покатился с танка. На глазах у Петрова одна из трасс хлестнула по «тридцатьчетверке» Нечитайло, словно косой сняв трех человек. Низкие обтекаемые башни танков не давали укрытия, люди на броне были мишенью для пуль.
— Васька, дави на полный! — заорал старший лейтенант в микрофон. — Безуглый, передай остальным — идем с максимальной скоростью!
Осокин выжимал из машины все, что можно, танк трясло и раскачивало, однако разведчики каким-то чудом держались. До опушки оставалось метров двести, на такой скорости — чуть больше чем полминуты, но сколько пехотинцев их переживут? Внезапно один из пулеметов исчез в пламени и дыме, еще один снаряд разорвался перед немецкими окопами. Танки второй роты и комбат с комиссаром поддерживали авангард, стреляя с коротких остановок, «полковушки» 732-го, поставленные на прямую наводку, тоже подбрасывали огня… Еще сто метров… Уже можно было разглядеть окопы, серые каски над брустверами, вспышки винтовочных выстрелов. Артиллерия перенесла огонь на фланги прорыва… Пятьдесят метров… Чекменев отпустил рым и, взмахнув автоматом, соскочил с танка, за ним посыпались остальные разведчики. Краем глаза Петров увидел, что пехота покидает танк Нечитайло. Здесь делать было больше нечего, и старший лейтенант упал на сиденье, закрывая люк. Он едва успел пригнуться, чтобы не получить по голове тяжеленной крышкой. Сквозь рев двигателя комроты услышал очередь — Безуглый открыл огонь, хотя при такой тряске, скорее всего, никуда не попал. Петров повернул панораму — перед глазами мелькали деревья, увидеть что-либо не представлялось возможным.
