Фотомастерская была закрыта. Варя несколько раз подергала входную дверь, поискала взглядом какое-нибудь объявление и медленно отошла. «В самом деле, там, наверное, работает милиция, – подумала она. – Или просто всех выгнали, а кабинет заведующей опечатали… Может быть, попробовать у запасного хода?» Она часто бывала здесь в ту пору, когда навещала на работе мужа – и знала все ходы и выходы. Варя свернула во двор, вошла в обыкновенный жилой подъезд и позвонила в одну из дверей на первом этаже. Мастерская располагалась в обычном жилом доме – ее помещение было переделано из двух квартир.
Ей пришлось звонить несколько раз, прежде чем дверь открыли. Она увидела молодую девушку в голубом рабочем халате.
– Мы закрыты, – неприветливо сказала девушка.
– Я знаю… – Варя растерялась. Она не знала, что сказать, как спрашивать о том, что ее волнует. Правду, конечно, сказать невозможно – она до смерти перепугает девушку и ничего не добьется. И вдруг ее осенила счастливая мысль. Конверт с фотографиями все еще лежал у нее в сумке. Она поспешно достала его и показала девушке в тот миг, когда та уже собралась захлопнуть дверь перед носом у назойливой посетительницы.
– Я заказывала у вас отпечатки с трех пленок, – сказала Варя. – Беда в том, что вы потеряли пять кадров.
– Ой, не могли бы вы в другой раз зайти? – расстроилась девушка. – У нас сегодня никто работать не будет. И поискать вашу пленку тоже некому. Все ушли. Я одна осталась.
– Вам не страшно? – вырвалось у Вари. Девушка подняла на нее удивленные, прозрачные глаза:
– Да нет… Мне же тут не ночевать – приберу, что можно, и уйду. А вы уже знаете, что у нас тут случилось?
– Да уже вся улица знает, – уклончиво ответила Варя. Девушка, к ее радости, не стала уточнять, живет ли Варя на этой улице, и какими путями до нее дошли слухи. Она только еще раз повторила, что никого нет – она даже понятия не имеет, где искать пленки.
– Там столько всего навалено, – заметила девушка.
– А я ведь не приемщица – я просто уборщица. И работаю тут недавно.
Варя сама не знала, откуда в ней взялась эта странная смелость – минуту назад она и не думала продолжать попытки попасть в мастерскую. Но теперь, когда она стояла на пороге и уже видела часть коридора, ею вдруг овладела уверенность – ей обязательно нужно там побывать.
– Я сама найду свою пленку, – решительно сказала Варя. – Тут мой муж работал фотографом, и я все здесь знаю.
И, не давая девушке ни секунды на возражения, Варя протиснулась мимо нее и оказалась в коридоре. Сюда выходили две двери. Одна вела в то помещение, где Андрей когда-то проявлял и печатал снимки. Другая – в общий зал, где стоял прилавок, витрины и касса. Варя уверенно шла вперед, а девушка, закрыв дверь на одну задвижку, спешила следом.
– Пленки кажется, здесь, – крикнула она, показывая на большую картоннную коробку, стоявшую в зале позади прилавка.
Но Варя откинула черный занавес, обратив внимание на то, что он наполовину оборван с петель.
– Туда нельзя! – крикнула девушка, увидев, куда та направляется. – Не велели пока пускать! Ведь это там случилось! А если вам в кабинет заведующей – то он заперт, опечатан, и ключа у меня нет!
Варя не слушала ее. Она стояла в комнатке, где когда-то работал ее муж. Стул, на который он усаживал свои модели, отодвинут к стене и стоит криво. На стене – отчетливые, уже просохшие пятна. Кровь? Да, наверное, здесь и запачкалась Кристина, когда случайно прислонилась к стене. Все это Варя уже как будто видела – представление о здешней обстановке создалось у нее со слов подруги. Но все-таки, кое-что она представляла иначе. Например, эти пятна на стене… Она смотрела на них и ничего не могла понять. Как они здесь оказались, если убийство случилось в кабинете? На полу, на светлом линолеуме, не было никаких следов крови. Только на стене – рядом с занавеской. Как раз на уровне бедра – там, где запачкалась Кристина…
Уборщица уже стояла рядом с ней. Только теперь Варя поняла, что это совсем молоденькая девушка – лет семнадцати, не больше. Наверное, Варя казалась ей взрослой и солидной – та просто не смогла ее вовремя остановить, не хватило решимости. Но теперь девушка, наверняка, очень жалела о своей уступчивости. В ее глазах застыл страх – и ожидание чего-то. Наверное, чего-то недоброго – иначе она не старалась бы сохранять дистанцию в два-три шага.
– Пленки там, – повторила она, указывая в сторону торгового зала. – А здесь ничего нет.
– Кабинет закрыт? – спросила Варя, хотя и сама уже видела бумажные печати, облепившие дверной косяк. – А моя пленка, наверное, все-таки в кабинете, а не в зале… Понимаете, мы были довольно близко знакомы с вашей заведующей, и та взяла у меня заказ неофициально – без всяких там квитанций. Думаю, что пакет лежал у нее в кабинете… Наверное, кусок пленки вывалился, и до сих пор находится там. На столе или под столом…
Девушка как будто приободрилась. Она пожала плечами и довольно снисходительно сообщила, что раз пленка там – ее сейчас не достанешь. Кабинет был опечатан со всеми находившимися там предметами – вынесли только сумку и плащ Елизаветы Юрьевны.
– Ну и, конечно, ее саму тоже… – Она понизила голос. – Знаете, я в жизни такого ужаса не видела… Мне удалось туда заглянуть – мамочки! На столе прямо лужа крови. Говорят, ей горло перерезали… Вы, значит, были знакомы? У нее дети, муж есть?
Варя неопределенно покачала головой. Это можно было расценить и как утвердительный кивок, и как отрицание. Она подумала, что в самом деле, совсем ничего не знает о заведующей. Правда, та дала ей свой домашний телефон – чтобы, в случае чего, связаться… Но Варя звонила ей только раз – чтобы известить о похоронах Андрея. Трубку взяла сама Елизавета Юрьевна. С кем она жила и что это была за жизнь – Варя не имела никакого представления. До сегодняшнего дня это ее вовсе не интересовало.
– Значит, ее все-таки зарезали? – переспросила Варя. – Она не смогла бы это сделать сама? Что говорит милиция?
– Говорят, что зарезали, я слышала краем уха… Я-то сама ее как следует не видела – только, когда выносили, на носилках. У всех посетителей взяли телефоны и адреса, а нас собрали в торговом зале и велели запереть входную дверь. И подробно со всеми разговаривали, даже со мной. Елизавету Юрьевну вынесли через запасной выход, – затараторила девушка. Она, как видно, успела проникнуться доверием к посетительнице. – Я видела только одну туфлю – она торчала из-под брезента. А ее саму я не видела. Я, честно говоря, отвернулась. Не могла на это смотреть…
Варя уже ни о чем ее не спрашивала, но девушке, как видно, нужен был только первый толчок. Теперь она рассказывала сама. Ее рассказ сводился к тому, что Елизавета Юрьевна сегодня пришла на работу, как обычно, рано утром – ведь она теперь сама фотографировала, и нельзя было заставлять людей ждать. Она, Лена, видела заведующую, когда та шла к себе в кабинет, и ей показалось, что та какая-то грустная…
– Как будто немножко не в себе или не выспалась, – заметила девушка. – Я ей сказала «доброе утро», а она мне не ответила. Хотя, знаете, всегда здоровалась. Обязательно! Никогда не хамила, даже если что-то было не так. А тут прошла, будто в воду опущенная… Даже ноги волочила.
– В самом деле? – опомнилась Варя. Она все еще не могла оторвать взгляда от бурых пятен на белой, выкрашенной матовой краской стене. Они и пугали ее и притягивали – это было сложное, никогда раньше не испытанное чувство. – А может, кто-то из персонала с ней утром разговаривал? Может, она сама кому-то рассказала, что случилось, почему она не в духе?
Девушка вздохнула:
– Все может быть! Я-то ничего не знаю, мое дело – полы вымыть, мусор выбросить и уйти. Я ведь даже не полный день тут нахожусь – только до обеда. Я уже хотела уходить, как все это случилось. До чего же мне не повезло!
Также Варя узнала от нее, что заведующая при всей своей приветливости и внешней общительности никаких подруг тут не имела и вряд ли стала бы с кем-то делиться своими переживаниями.
– Она как ушла к себе в кабинет, так ни с кем и не общалась, – сообщила уборщица. – К ней человека три-четыре с утра фотографироваться заходили. С утра их больше всего – тут же рядом отделение милиции, и многим нужно срочное фото для бланка регистрации… А она сама выглянула в зал один раз, и все. И пока
