Она не знала, пока Верджил не сказал ей. Раньше ей никто не говорил, что они, ее желания, неестественны и должно строго управлять ими. Никто бы не смог догадаться, насколько неуправляемыми они оказались, эти порочные страсти: вспыльчивость… нетерпение… безумное желание, такое же неутолимое, как голод или жажда.
В определенные минуты желание становилось невыносимым.
Так приятно было чувствовать на себе большое крепкое тело. Но это было нехорошо, она знала. Это были животные чувства, животные желания, все инстинкты приготовились к нападению…
Дверь распахнулась.
— Вы этого добились, — раздался его звучный голос. — Я думал, что ничто не может потрясти меня, но вы этого добились.
Ее бросило в жар, но ее тут же охладила накатившая волна стыда.
— Я…
— Они были изготовлены Джоном Ментоном. — Карсингтон тяжело опустился рядом с ней на диван. — Я чуть не зарыдал.
— Вы… они… я не… — Она перевела дыхание и приказала себе думать. — Кто такой этот Джон Ментон? — Удалось ей выдавить из себя.
Руперт широко раскрыл глаза. Лучи солнечного света, пробивавшиеся сквозь ставни, смягчали выражение его лица. На минуту свет и изумленное выражение на его лице Сделали его похожим на невинного мальчика, каким, Должно быть, он был когда-то. Очень давно.
— Кто такой Ментон? — повторил он. — Кто такой Ментон?
— А я должна его знать? Он некоторое время смотрел на нее.
— Вы сказали, что вели тихий образ жизни, — сказ он. — Случайно, не в пещере? Или в монастыре?
Дафна сложила руки на коленях.
— Я говорила вам, что люблю книги. Я мало где бывала.
— Вы когда-нибудь посещали Лондон?
— Да, конечно. Розеттский камень находится в Британском музее, не так ли? Как и голова Мемнона. Естественно, я часто ездила в Лондон слушать там лекции. Так я познакомилась с вашей кузиной мисс Сондерс.
Он покачал головой:
— Ваше невежество выше всякого понимания. Даже кузина Трифена знает, что братья Ментон с Довер-стрит — самые лучшие оружейники во всей Англии, а может, и во всем мире. Надеюсь, пистолеты не принадлежали вашему брату. Он может отречься от вас, и я не буду осуждать его.
— Перед отъездом из Англии мы накупили кучу подарков, — сказала она. — Мистер Бельцони высказался очень ясно на этот счет. Один из его конкурентов, знаете ли, упустил свой шанс завладеть головой молодого Мемнона, потому что оскорбил местного вождя пустяковым подарком — бутылкой с анчоусами.
На лице мистера Карсингтона появилось трагическое выражение.
— Между бутылкой с анчоусами и парой самых лучших пистолетов Ментона большая разница.
— Я это знаю, — сказала Дафна. — Майлс действительно говорил мне, что пистолеты предназначены для людей, оказавших нам особо важную услугу. Шейх Салим по меньшей мере избавил нас от заключения в темнице и, возможно, короткого путешествия к палачу. Он нашел для нас яхту перевернул землю и небо, чтобы помочь вам снарядить ее. Более того, с его стороны было очень мило и благородно пригласить меня на обед и лично поговорить со мной. Руперт пожал плечами:
— Он мог бы разговаривать с вами с самого начала, но считал это неприличным. Узнав, что английские обычаи позволяют ему беседовать с леди, он был только рад воспользоваться этим. Он сказал, что никогда не думал, что женщина может быть так разумна. А я никогда не догадывался, что в нем столько прорех.
— Да что вы в самом деле поднимаете шум из-за пары пистолетов? — возмутилась Дафна. — Разве вы не видели, как он был доволен?
— Конечно, он был доволен. А кто бы не был? Эти были самыми лучшими у Ментона. Мне давно хотелось иметь такие.
— В таком случае я могу предположить, что у вас уже есть пара. Или вам требуются еще несколько? Сколько всего пистолетов нужно мужчине?
Он вздохнул:
— В последнее время я не могу похвастаться своим финансовым положением.
— О, — сказала она. Ей хотелось сказать еще многое, вернее, спросить. Дафна сознавала, что почти ничего о нем не знает. Но не принято говорить о деньгах, если имеешь дело не с деловым человеком. Она опустила глаза и смотрела на свои руки в надежде, что ничем не проявила вульгарного любопытства.
— Однажды, когда отец вызвал меня в свой кабинет, что всегда приводило меня в ужас, он сказал, что, если я не могу жить по средствам, меня ждет долговая тюрьма. Он говорил абсолютно серьезно. Всем известно, что угрозы лорда Харгейта никогда не бывают пустыми. Я подумал, что долговая тюрьма — это неволя.
— Поэтому вы научились экономить. Мне, как и Майлсу, не помешали бы такие уроки. Ему даже больше, чем мне. Он понятия не имеет, что разумно, а что нет. Если бы он понимал, мы бы, возможно, теперь не оказались в таком положении.
Мистер Карсингтон снова пристально посмотрел на нее.
— Понимаю, — сказал он, а она подумала, что же именно он понимает. — Это многое объясняет. Всем известно, что местные шишки предпочитают получать от европейцев подарки в виде огнестрельного оружия. Вашему брату и в голову не приходило, на что можно употребить такое оружие.
— Конечно, он не подумал об этом. Если бы вы знали Майлса… — Ей было трудно говорить.
— Скажите мне, — попросил мистер Карсингтон, — если бы в тот день в лавке Ванни Аназа были вы, стали бы вы торговаться?
Это была не очень удачная попытка. Руперт не знал, вызовет ли она возмущение, но миссис Пембрук едва сдерживала слезы, и было необходимо чем-то отвлечь ее. Этот вопрос первым пришел ему в голову.
Она моргнула, вытирая блестевшие на ее зеленых глазах слезы.
— Стали бы? — настаивал Руперт. — Подумали бы вы «Вот хороший подарок для Майлса» и сказали бы Аназу «Я беру это», не задумываясь над тем, какую сумму составят эти пиастры, кошельки и прочее, если перевести их в Фунты, шиллинги и пенсы?
Дафна размышляла, водя глазами из стороны в сторону, словно читая собственные мысли.
— Ну… возможно… — Она покраснела. — Да, вероятно. Папирус был великолепен, устоять было почти невозможно.
— Это было произведение искусства, как вы мне говорили, превосходного качества. Другими словами, папирусный вариант искусства Ментона.
— О да, — подтвердила Дафна, и в ее голосе слышалось сожаление. — Мне жаль, что вы не видели его. Цвета. Изображение. В «Описании Египта» есть красочное воспроизведение прекрасного папируса, но оно и наполовину не так совершенно.
Она продолжала описывать папирус, ибо он, в чем Руперт был уверен, принадлежал ей, и каждое ее слово подтверждало то, что он начал подозревать еще тогда, когда она опустилась перед столиком в ка-а ее каирского дома и обнаружила пропажу.
Она описывала изображения, некоторые были расположены в квадратах, большинство в длинных строчках над колонками знаков. Она называла легко узнаваемые имена одних богов и высказывала предположения относительно других.
Должно быть, Дафна поняла, что рассказала слишком много, потому что остановилась, не закончив фразу, и объяснила:
— Я сделала для Майлса копию, вот почему помню так много деталей.
— Это огромный труд. Могу поклясться, что вы, должно быть, самая преданная из сестер.
Порозовевшие скулы выдали ее.
