но, естественно, не на пустынных брегах Тихого океана, а в спальне деревенского коттеджа в Чаффнел- Реджисе. От такого сумасшедшего стука в тиши мирной летней ночи у любого слово замрет на устах. И что особенно неприятно лично для нас, оба мы мгновенно пришли к одному и тому же леденящему кровь выводу.
— Это отец! — пискнула Полина и щелчком потушила свечу.
— Это еще зачем? — Я здорово разозлился, в неожиданно наступившей темноте дело как будто приняло еще более скверный оборот.
— Как зачем? Чтобы он не увидел в окошке свет. А так подумает, что ты спишь, может быть, и уйдет.
— Как же, надейся! — съязвил я, потому что утихший было на минуту стук возобновился с еще большей настойчивостью.
— По-моему, тебе стоит спуститься вниз, — неуверенно прошептала Полина. — Или знаешь что… — Голос ее повеселел: — Давай лучше обольем его водой из окна на лестнице.
Я вздрогнул как ужаленный. Она это с таким восторгом произнесла, будто ее осенила гениальнейшая из идей, и я вдруг понял, какая это непростая миссия — принимать у себя в гостях барышню столь упрямую и своевольную. Вспомнилось все, что я слышал о безрассудстве нынешнего молодого поколения.
— Не вздумай! — горячо зашептал я. — Выкинь эту глупость из головы и никогда не вспоминай!
Я ведь что хочу сказать: Дж. Уошберн Стоукер, рыщущий в поисках блудной дочери в сухом платье, далеко не подарок. Но Дж.Уошберн Стоукер в повышенном градусе бешенства после обливания кувшином Н2О — нет, об этом лучше не думать. Видит бог, мне совсем не улыбалось тащиться вниз и приветствовать ночного гостя, но если в качестве альтернативного варианта позволить возлюбленной дочери облить папашу с головы до ног и потом смотреть, как он рушит стены коттеджа голыми руками, то уж лучше поскорее его впустить.
— Придется ему открыть, — сказал я.
— Смотри, будь осторожен.
— Что значит — осторожен?
— Ну, просто осторожен, и все. Может быть, он все-таки не захватил ружья.
Я стал судорожно глотать какой-то комок.
— Постарайся поточнее определить шансы за ружье и против.
Она призадумалась:
— Надо бы вспомнить, южанин папа или нет.
— Что-что?
— Я знаю, что он родился в городишке под названием Картервилл, но вот в штате Кентукки находится этот Картервилл или в Массачусетсе — забыла.
— Господи, да какая разница?
— Очень даже большая. Если фамильная честь южанина опозорена, он будет стрелять.
— Думаешь, если твой отец узнает, что ты здесь, он сочтет свою фамильную честь опозоренной?
— Не сомневаюсь.
Я не мог с ней не согласиться. Действительно, вот так, с ходу, не вдаваясь в тонкости, я подумал, что в глазах строгого ревнителя морали нанесение оскорбления фамильной чести бесспорно имело место, однако серьезно углубиться в тему было недосуг, потому что в дверь заколотили с удвоенным напором.
— Ладно, — сказал я, — неважно, где твой папаша родился, пропади он пропадом, все равно мне надо идти и объясняться с ним, не то дверь в щепы разнесет.
— Постарайся не подходить к нему близко.
— Постараюсь.
— В молодости он был чемпионом по вольной борьбе.
— Не желаю больше ничего слышать про твоего папашу.
— Я просто хотела сказать, чтобы ты не попался ему в лапы. Где мне спрятаться?
— Нигде.
— Почему?
— Потому что не знаю, — сухо отозвался я. — В этих деревенских коттеджах почему-то нет ни тайников, ни подземных ходов. Когда услышишь, что я открыл дверь, перестань дышать.
— Хочешь, чтобы я задохнулась?
Это она отлично придумала — задохнуться, хотя, разумеется, ни один представитель славного рода Вустеров вслух такую мысль не выскажет. Удержавшись от ответа, я побежал вниз и распахнул парадную дверь. Ну, не то чтобы распахнул, а так, приоткрыл немножко, да еще с цепочки не снял.
— В чем дело? — спросил я.
И какое невыразимое облегчение я испытал в следующий миг, услышав:
— Прохлаждаться изволите, молодой человек? Вы что, оглохли? Почему не открываете?
Голос, который произнес эти слова, никак нельзя было назвать приятным, он был хрипловатый, даже грубый. Если бы он принадлежал мне, я бы серьезно задумался, не вырезать ли аденоиды в носу. Но у голоса было одно великое и неоспоримое достоинство, за которое я простил ему все недостатки: он не принадлежал Дж. Уошберну Стоукеру.
— Прошу прощения, — ответил я. — Задумался, знаете ли. Вроде как даже мечтал.
Голос снова заговорил, только теперь он звучал куда более учтиво:
— Пожалуйста, извините меня, сэр. Я принял вас за вашего слугу Бринкли.
— Бринкли отсутствует, — объяснил я, а сам подумал: вот скотина, пусть только вернется, он мне ответит за ночные визиты своих дружков. — А вы кто?
— Сержант Ваулз, сэр.
Я открыл дверь пошире. На дворе было довольно темно, но я без труда узнал стража Закона. Своими пропорциями сержант Ваулз напоминал Альберт-Холл [11]: почти правильная окружность в середине и что-то незначительное сверху. Мне всегда казалось, что природа задумала сотворить двух сержантов полиции, но почему-то забыла их разделить.
— А, сержант! — отозвался я. Эдак весело, беззаботно, пусть думает: ничто не отягощает черепушку Бертрама, разве что шевелюра. — Чем могу быть полезен, сержант?
Глаза понемногу привыкли к темноте, и я различил на обочине несколько небезынтересных объектов. Главным из них был еще один полицейский, но уже длинный и тощий.
— Это мой племянник, сэр. Констебль Добсон.
Мне, знаете ли, было не до братания с жителями деревни, этот сержант, уж если он непременно захотел представить мне всю свою семью и начать дружить домами, мог бы выбрать другое время, но я все же вежливо наклонил голову в сторону констебля и дружелюбно бросил: «Привет, Добсон». Кажется, если я ничего не перепутал, даже что-то сказал по поводу прекрасной ночи.
Однако выяснилось, что пришли они не для приятной беседы, какую в прежние времена вели в салонах.
— Вам известно, сэр, что одно из окон вашей резиденции разбито? Это обнаружил мой племянник и счел необходимым разбудить меня, чтобы я провел расследование. Окно на первом этаже, сэр, выходит во двор, стекло в одной створке целиком отсутствует.
Я про себя усмехнулся.
— Ах, окно. Это его Бринкли днем разбил, такой нескладный малый.
— Так вы знали об этом, сэр?
— Знал, конечно. Еще бы не знать. Так что не волнуйтесь, сержант.
— Вам, конечно, виднее, сэр, стоит или не стоит по этому поводу волноваться, но, на мой взгляд, есть опасность, что в дом могут проникнуть грабители.
Тут в разговор вмешался констебль, который до сей минуты молчал, как истукан.
— Грабитель уже влез в дом, дядя Тед, я его видел.
— Как? Почему же ты мне раньше не сказал, дурья башка? И не называй меня «дядя Тед», когда мы при исполнении.
— Ладно, дядя Тед, не буду.
— Позвольте нам обыскать дом, сэр, — сказал сержант Ваулз.
