– Миссис Смит? – спросил я, остановившись перед ней. Теперь я мог определить, что ей было около пятидесяти. Ее широкая черная физиономия имела то решительное выражение, которое характерно для женщины, старающейся жить не хуже других, не жаловаться и примириться с тем фактом, что все остальное – неосуществимая мечта.
Она слегка наклонила голову:
– Да, это я.
– Мистер Смит дома?
– Зачем вам мой муж? Если вы что-то продаете, можете нас не беспокоить. Деньгами распоряжаюсь я, у меня нет лишних, чтобы тратить их на какую-то ерунду.
В проеме двери появился высокий широкоплечий негр. На нем были чистая белая рубашка и джинсы. Его коротко подстриженные курчавые волосы во многих местах были тронуты сединой. Налитые кровью черные глаза смотрели внимательно, но, когда широкие губы раздвинулись в улыбке, обнажив белые зубы, его физиономия стала необычайно дружелюбной.
– Что вы хотите, мистер? – спросил он низким, очень приятным голосом.
– Мистер Смит?
– Правильно… это я.
– Мистер Смит, надеюсь, я вас не очень сильно оторву от дел. Чик Барни сказал, что вы, возможно, обрадуетесь моему визиту.
Его улыбка стала широкой.
– Мистер Барни замечательный человек. Конечно, я всегда счастлив встретиться с его друзьями.
Он шагнул вперед и протянул руку, которую я с удовольствием пожал.
– Дирк Уоллес, – представился я. – Работаю у полковника Парнэлла.
Он снова улыбнулся:
– Другой великий человек. Входите же, мистер Уоллес. Наши соседи излишне любопытны. Давайте выпьем.
– Хэнк! – резким голосом крикнула супруга. – Осторожнее с выпивкой.
– Успокойся, Ханна, – сказал он, ласково ей улыбаясь. – Немного виски не повредит хорошим друзьям.
Он провел меня в небольшую комнатку. И там мебель была самая простая, но достаточно удобная: два кресла, стол и три стула с прямыми спинками.
– Садитесь, мистер Уоллес. – Смит указал на одно из кресел. – Что вы скажете в отношении скотча?
– Что ж, прекрасно.
Пока он отсутствовал, я осмотрелся. На стене висели его портрет в солдатской форме, свадебная фотография и портреты двух забавных детишек. Смит вернулся с двумя стаканами, в которых постукивали кусочки льда и плескалось виски.
– Как поживает мистер Барни? – спросил он, протягивая мне один из стаканов. – Я давно его не видел.
– Хорошо, спасибо. Он передает вам свои наилучшие пожелания.
Смит заулыбался и сел напротив меня.
– Знаете, мистер Уоллес, мы, солдаты, не слишком-то любили свое начальство, но мистер Барни был совсем не таким, как остальные. Он никогда о нас не забывал, когда мы были на передовой, заботился о нас. И мы его очень любили.
Он поднял свой стакан и отсалютовал мне. Мы выпили. Скотч чуть не содрал кожу у меня с гортани.
Смит внимательно смотрел на меня.
– Чуточку крепкий, да? – спросил он, заметив, что у меня выступили слезы на глазах. – Мы, старые солдаты, любим такой скотч.
Я поставил стакан на стол.
– Знаете, я так и не попал во Вьетнам. Все было кончено до того, как у нас закончилась подготовка.
– Значит, вам повезло. Это была не увеселительная прогулка.
Я достал из кармана пачку сигарет и предложил ему. Мы закурили.
– Мистер Смит…
Он снова улыбнулся:
– Называйте меня Хэнком, мистер Уоллес. Догадываюсь, что вы были офицером… верно?
– Это старая история. Зовите меня Дирком.
– С удовольствием. – Он выпил, вздохнул, потом спросил: – Так вы работаете у полковника?
– Да, Хэнк, я приехал к вам, потому что Чик сказал, что вы можете мне помочь.
– Правда? – Он удивился. – Ну, что же, конечно, но как?
– Митч Джексон. Помните его?
Улыбка сбежала с лица Хэнка.
– Я его помню, да, – ответил он неожиданно холодным, ровным голосом.
– Я копаюсь в его прошлом, Хэнк. И мне это очень важно. Что бы вы ни сказали мне, все будет сохранено в тайне. Я просто хочу услышать ваше правдивое мнение о нем.
– Для чего?
– Вчера умер его отец. Ведется расследование. Мы предполагаем, что Митч Джексон может быть косвенно причастен к его смерти.
– И вы хотите знать мое искреннее мнение?
– Да. Заверяю вас, что, если вы мне что-нибудь и скажете, это не уйдет дальше этих стен. Даю вам слово.
Задумавшись, он двигал своими большими ногами.
– Я не люблю плохо говорить о покойниках, – наконец изрек он, – в особенности о герое, награжденном медалью.
Я снова снял пробу со скотча. Он все еще был ужасным, но я, кажется, уже привык к нему.
– Как солдаты относились к нему? Как вы сами к нему относились?
Он колебался, потом пожал плечами:
– У него было много любимчиков. В этом и было все дело. Возможно, вы не знаете, но когда штабной сержант имеет любимчиков, а остальных солдат смешивает с грязью, он непопулярен. Именно так обстояли дела с Джексоном. Для кого-то он был отцом родным, а для других настоящим сукиным сыном.
– Как он относился к вам?
– Я из-за него хлебнул горя. Мне поручали самую трудную и грязную работу. Но не мне одному. Пожалуй, больше чем половине батальона доставался сердитый конец его палки, если можно так выразиться, и лишь немногим – ласковый.
– Для этого должно быть основание.
– Основание было, не сомневайтесь. Все ребята, которые пошли в джунгли до того, как налетели бомбардировщики, были его любимчиками. Именно это, а не какая-то другая причина заставила его поехать за ними. Не потому, что он их очень любил, а потому, что они приносили ему более тысячи долларов в неделю. Он же был настолько жаден, что не мог выдержать, чтобы источник его дохода был перебит. Если бы те ребята не были его любимчиками, он бы и пальцем не пошевелил, чтобы спасти их. Вот как он получил свою медаль: пытаясь спасти свой доход.
– Я этого не понимаю, Хэнк. Почему эти ребята должны были выплачивать ему по тысяче долларов в неделю?
Хэнк допил свой стакан, глаза его были прикованы ко мне.
– Это нигде не будет фигурировать? Я не хочу быть втянутым в какой-нибудь скандал.
– Даю слово, что этот разговор останется между нами.
– Митч Джексон был распространителем наркотиков.
Все знали, что в армии, сражавшейся во Вьетнаме, было очень много наркоманов, большинство курили сигареты с марихуаной. И тем не менее такого я не ожидал услышать.
