товарища Уайта есть своя цена, я написал моему отцу, который в настоящее время пьет воды в Карлсбаде, и попросил его выяснить цену. Он сообщил мне ее каблограммой. Она оказалась вполне приемлемой. А надо сказать, что несколько лет назад один мой дядя завещал мне значительное количество башлей, и, хотя право распоряжаться ими я получу лишь через девять месяцев, я предположил, что мой отец не откажется предоставить мне необходимую сумму под указанное несметное богатство. Последнее время мой отец тратил много усилий, чтобы приткнуть меня к той или иной профессии, и мы в конце концов избрали моей конечной целью юриспруденцию. Однако можно быть и владельцем газеты и лордом-Mi лидером, и я знал, что он не станет возражать, если я буму Наполеоном прессы на этом берегу Атлантики. И вот мы договорились с товарищем Уайтом…
В дверь постучали, и вошел высокородный Малоней с визитной карточкой в руке.
— Там ждет один, — возвестил он.
— «Мистер Стюарт Уоринг», — прочел Псмит. — Товарищ Малоней, знаете ли вы, что сделал Магомет, когда гора нег пошла к нему?
— Не-а, — равнодушно ответил рассыльный.
— Он пошел к горе. И поступил мудро. Лучшего руководи него принципа вы не найдете. Запомните это, товарищ Малоней.
— Ага, — сказал Мопся. — Пустить его? — Ага и ага, товарищ Малоней.
Псмит обернулся к остальному обществу.
— Господа, — сказал он, — вы знаете, как мне тягостно расстаться с вами, но не удалитесь ли вы стройными рядами? Речь идет об очень щекотливом частном разговоре. Товарищ Джервис, до скорой встречи. Ваши услуги газете неоценимы. Могу ли я зайти как-нибудь днем и познакомиться с остальным вашим зверинцем?
— Будете на Грум-стрит, заходите. Рад буду.
— Непременно, непременно. Товарищ Уилберфлосс, вы не останетесь? Как главному редактору газеты вам следует присутствовать при указанном разговоре. Если те, кто уходит, заглянут сюда завтра утром… Пригласите мистера Уоринга, товарищ Малоней.
Он сел.
— Для газеты настал критический миг, товарищ Уилберфлосс, — сказал он, — но, думается, победа останется за нами.
Открылась дверь, и Мопся доложил о мистере Уоринге.
Владелец трущоб на улице Приятной обладал внешностью, которую принято называть внушительной. Он был высок, широк и весьма дороден. Мохнатые брови смыкались над парой серых холодных глазок. Вошел он с видом человека, не склонного извиняться за то, что он существует на земле. Есть люди, которые заполняют все помещение, в котором находятся. Мистер Уоринг входил в их число.
Он молча положил шляпу на стол. Затем посмотрел на мистера Уилберфлосса, который поежился под его взглядом. Псмит встал ему навстречу.
— Не присядете ли?
— Я предпочту стоять.
— Как желаете. Чувствуйте себя как дома.
Мистер Уоринг снова посмотрел на мистера Уилберфлосса.
— То, что я намерен сказать, не для посторонних ушей.
— Все в порядке, — успокоил его Псмит. — Вы видите перед собой не постороннего, не случайно забредшего сюда фланера. Это товарищ Дж. Филкен Уилберфлосс, главный редактор этой газеты.
— Главный редактор? Но мне казалось…
— Я знаю, что вы намерены сказать. Вы думаете о товарище Виндзоре, но он лишь исполнял обязанности, пока шеф охотился на песчанок в джунглях Техаса. В его отсутствие товарищ Виндзор и я по мере сил поддерживали газету на плаву, но ей не хватало властной руки. Однако теперь все в порядке: товарищ Уилберфлосс вновь выступает со своими проверенными фокусами. Можете говорить при нем столь же свободно, как в присутствии… ну, скажем, товарища Паркера.
— Если этот джентльмен — главный редактор, то вы кто?
— Владелец.
— Насколько мне известно, газета принадлежит какому-то Уайту.
— О нет! — разуверил его Псмит. — Когда-то это было гак, но не теперь. В мире нью-йоркских газет все меняется столь стремительно, что нельзя винить человека, если он не и состоянии держаться вровень со временем, а уж тем более того, кто, подобно вам, больше интересуется политикой и домовладениями, нежели литературой. Но может быть, вы все-таки присядете?
Мистер Уоринг хлопнул ладонью по столу с такой силой, что мистер Уилберфлосс подскочил на стуле на добрых два дюйма.
— Для чего вы это затеяли? — вопросил он грозно. — Лучше бросьте, прямо вам говорю! Это опасная игра.
Псмит укоризненно покачал головой:
— Вы просто излагаете другими и, если мне дозволено заметить, куда более вялыми словами то, что уже разъяснял мам товарищ Паркер. Я не жалею, что тратил время — драгоценное время! — на товарища Паркера. Он блистательный собеседник, и общаться с ним было большой привилегией. Но если вы намерены только повторять сказанное им, боюсь, и буду вынужден напомнить вам, что мы очень заняты. Вам нечего добавить?
Мистер Уоринг утер лоб. Он проигрывал и не принадлежал к людям, которые умеют проигрывать с достоинством. Уоринги опасны, когда выигрывают, но, встретив сильное сопротивление, теряются и отступают.
Следующие его слова выдали полную деморализованность:
— Я подам на вас в суд за клевету. Псмит посмотрел на него с восхищением.
— Не говорите больше ничего, — сказал он умоляюще, — ибо лучше вы не скажете. По богатству мысли и причудливому юмору эти слова не имеют себе равных. Последние семь недель вы с обычной вашей сердечностью пытались стереть редакцию этой газеты с лица земли всякими хитроумным и забавными способами, а теперь намерены подать на нас в суд за клевету! Как жаль, что товарищ Виндзор вас не слышал! Ему бы это чрезвычайно понравилось.
Мистер Уоринг воспользовался приглашением, от которого дважды отказывался. Он сел.
— Что вы собираетесь делать? — спросил он. Это был белый флаг. Он сдался. Псмит откинулся в кресле.
— Я вам отвечу, — сказал он. — У меня уж все продумано. Справедливость требовала бы поставить крест, если мне дозволено так выразиться, на ваших шансах стать олдерменом. С другой стороны, я последнее время штудировал газеты, и мне кажется, кого бы ни выбрали, разница невелика. Бесспорно, газеты оппозиции могут и перегнуть палку в похвальном рвении, но даже и в этом случае остальные кандидаты выглядят редкостной компанией темных личностей. Будь я нью-йоркским туземцем, возможно, я отнесся бы к этой проблеме с несколько большим интересом, но поскольку я лишь гость в вашем прекрасном городке, то не придаю никакого значения тому, кто именно победит на выборах. Если избиратели такие идиоты, что изберут вас, то они только вас и заслуживают. Такова моя откровенная точка зрения на вопрос. Надеюсь, я никак не задел ваши чувства. Я же просто высказываю мое личное мнение.
Мистер Уоринг промолчал.
— Интересует меня по-настоящему только одно, — продолжал Псмит, — эти трущобы. Я вскоре покину эти берега, чтобы впиться зубами в науки, которым дал передохнуть на время летних каникул. Но если я уеду, а на улице Приятной все останется по-прежнему, я буду есть без всякого аппетита. Испуганный крик пронесется по Кембриджу: «Что-то случилось с Псмитом! Он бросил есть. Ему надо принимать „Бальзам Бленкинсона“, регулирующий желчеотделение!» Но никакой бальзам мне не поможет. Я буду слабеть и чахнуть, как забытая лился. А вам это было бы тяжело, товарищ Уилберфлосс, не правда ли?
Мистер Уилберфлосс, столь неожиданно втянутый в разговор, снова подпрыгнул на сиденье.
— Так намерен я сделать вот что, — продолжал Псмит, не дожидаясь ответа. — Нагреть вас на кругленькую сумму в пять тысяч три доллара.
Мистер Уоринг привстал.
